Что такое духовная нравственность человека

Мораль и духовность

Нрав­ствен­ность, по зна­че­нию – набор нравов. Нрав – способ пове­де­ния. Нрав­ствен­ность лежит в сфере дея­тель­но­сти люд­ской и есть испол­не­ние правил пове­де­ния в обще­стве. Духов­ность – это слово, про­ис­хо­дя­щее от слова «дух», это при­част­ность чело­века Духу Свя­тому, мера при­бли­же­ния чело­века к Богу.

Рели­гия не тож­де­ственна нрав­ствен­но­сти, т.к. нрав­ствен­ность не выхо­дит за пре­делы земной жизни и не решает важ­ней­шие рели­ги­оз­ные вопросы: смысла жизни и пре­одо­ле­ния смерти. Цель жизни не просто в том, чтобы мирно суще­ство­вать с себе подоб­ными и спа­се­ние обре­та­ется не одними лишь уси­ли­ями чело­века, но при­об­ще­нием к Богу – источ­нику жизни вечной.
Не столько в нрав­ствен­ной, сколько в рели­ги­оз­ной обла­сти состоит прин­ци­пи­аль­ное раз­ли­чие рели­гий: в пред­став­ле­нии о воз­мож­но­сти и спо­собе пости­же­ния истины, учении о бытии Божьем, бого­по­зна­нии, бого­об­ще­нии и цели чело­ве­че­ской жизни.

В центре хри­сти­ан­ства стоит не абстракт­ная мораль, – а Сам Хри­стос, Его Боже­ствен­ная Лич­ность; и всё в хри­сти­ан­стве – нрав­ствен­ность, внеш­ние и внут­рен­ние формы цер­ков­ной жизни – направ­лено ко Христу и в нём только и полу­чает свой смысл и зна­че­ние. В хри­сти­ан­стве нрав­ствен­ность служит сред­ством при­бли­же­ния к Богу, ко Христу, и усло­вием бого­об­ще­ния.

Что значит хоро­ший чело­век? Это чело­век – высшее созда­ние Божье, кото­рый при­ни­мает дар Творца – Боже­ствен­ное совер­шен­ство ( Мф.5:48 ). Дости­га­ется оно испол­не­нием запо­ве­дей Божьих ( Ин.15:10–12 ).
Глав­ная запо­ведь дву­едина – о любви к Богу и ближ­нему. По словам свя­того Иустина (Попо­вича): “Любовь к чело­веку без любви Божией есть само­лю­бие. А любовь к Богу без любви к чело­веку есть само­об­ман”.
Любые добрые дела чело­века, даже ате­и­ста, не авто­номны от Бога, ведь это Творец вложил в нас духов­ный компас – совесть и это она направ­ляет нас к дела­нию добра (испол­не­нию Его благой воли).
Так можно ли назвать добрым того, кто отвер­гает любовь Отца?…

«Сеется тело душевное, восстает тело духовное» ( 1Кор.15:44 ).

Источник

Нравственность и духовность

Мы должны пони­мать и раз­ли­чать между собой нрав­ствен­ное и духов­ное. Эти вещи совсем разные – нрав­ствен­ность и духов­ность. Они вза­и­мо­свя­заны между собой, да, конечно, и они часто опре­де­ляют друг друга, но это просто разные вещи.

В чем же раз­ли­чие между ними? Нрав­ствен­ность – это верное наше отно­ше­ние к окру­жа­ю­щему миру, в первую оче­редь – к окру­жа­ю­щему миру, при­роде, ко всему тво­ре­нию Божию. Каково оно, это пра­виль­ное отно­ше­ние? Укла­ды­ва­ется в золо­том пра­виле: не делай дру­гому того, чего не жела­ешь себе.

Нрав­ствен­ность свя­зана с опре­де­лен­ными дей­стви­ями чело­века. Ведь меня же никто не назо­вет без­нрав­ствен­ным оттого, что у меня бывают кое-какие мысли, ну, не совсем нрав­ствен­ные. А кто знает, какие у меня мысли? Никто не знает. Я вот скажу только о нрав­ствен­ных мыслях, а о без­нрав­ствен­ных не скажу. Когда мы пыта­емся оце­нить те или иные про­яв­ле­ния чело­века, т.е. харак­тер, пове­де­ние, мы оце­ни­ваем их по его дей­ствиям. И мы назы­ваем нрав­ствен­ным какого чело­века? Того, кото­рый не обма­ны­вает, не пре­лю­бо­дей­ствует, не уби­вает и т.д. Как видите, мы оце­ни­ваем дея­тель­ность, пове­де­ние, твор­че­ство чело­века с точки зрения тех норм, кото­рые оче­видны. Кото­рые можем уви­деть, услы­шать, заме­тить, и, в зави­си­мо­сти от этого, назы­ваем чело­века нрав­ствен­ным или без­нрав­ствен­ным. Напри­мер, нахо­дят у него соот­вет­ству­ю­щие открытки и гово­рят: ну, понятно, какая тут нрав­ствен­ность! Или какие фильмы он смот­рит, какие книги читает. То есть оценка его нрав­ствен­но­сти осно­вы­ва­ется на том, чем он инте­ре­су­ется. Это то, что отно­сится к нрав­ствен­но­сти.

Но вы уже поняли, что это не отно­сится к духов­но­сти. Я могу внешне быть чело­ве­ком очень нище­лю­би­вым, чело­ве­ко­лю­би­вым, я могу пода­вать деньги нищим, когда просят, я могу делать бла­го­тво­ри­тель­ные акции или пере­во­дить деньги через банк, и т.д., и т.п. Вопрос: что же я делаю – добро или зло? С точки зрения морали – бес­спор­ное добро. Вот тут-то мы и увидим, что такое духов­ность. Никто не знает, зачем я это делаю, а мне нужно это для того, чтобы мне в Думу пройти. Я направо и налево пере­чис­ляю деньги: надо при­дать вес своей лич­но­сти, гля­дишь – по теле­ви­зору пока­жут. Никто не знает, что во мне и что руко­во­дит мною – тще­сла­вие, расчет или гор­дыня. Мною могут руко­во­дить мотивы совсем не чело­ве­ко­лю­бия, совсем не испол­не­ния Запо­ве­дей Божиих о любви к ближ­нему, совсем не мило­сер­дие, а вещи, не только им про­ти­во­по­лож­ные, а подчас и без­об­раз­ные, отвра­ти­тель­ные. Но никто об этом не знает. Это во мне, в моем духе. Ведь внешне я могу быть просто святым чело­ве­ком, внутри же – испол­нен­ным гор­дыни, испол­нен тще­сла­вия, пре­зре­ния к людям. Более чем доста­точно встре­ча­ется у нас таких фактов, когда мы с удив­ле­нием гово­рим: «Такой чело­век, такой чело­век! Как он мог это сде­лать?» Про­ры­ва­ется, про­ры­ва­ется иногда, когда этот «святой сатана» вдруг пока­зы­вает свой рог. Троньте вы этого «нрав­ствен­ного» чело­века, попро­буйте покри­ти­ко­вать его – и он вам пока­жет, «где раки зимуют»!

Духов­ность же – это то, что сокрыто для внеш­него взора, что нахо­дится в самом духе чело­века и что может внешне почти не выра­жаться или выра­жаться почти неза­метно и для взора неопыт­ного может быть неви­ди­мым совсем. Поэтому духов­ные цен­но­сти каковы? В Еван­ге­лии их назы­вают, напри­мер: любовь, мило­сер­дие, но это совсем не озна­чает, что тот, кто испол­нен любви и мило­сер­дия, обя­за­тельно будет выра­жать их внешне, так что всем это будет оче­видно. Напро­тив, чем бо́льшие цен­но­сти духов­ные при­сут­ствуют в чело­веке, тем больше он их скры­вает.

Вы обра­тите вни­ма­ние на пора­зи­тель­ный факт, сово­куп­ность фактов, кото­рые мы нахо­дим в Еван­ге­лии. Вы заме­чали когда-нибудь, что Хри­стос, когда совер­шает чудо, часто при­ка­зы­вает никому об этом не рас­ска­зы­вать? Это же пора­зи­тель­ная вещь! В чем дело? Это, дума­ете, идет от ума? Или еще от чего-нибудь? Да нет, духов­ная цен­ность – она всегда цело­муд­ренна, цело­муд­ренна! Не «ущерб­но­муд­ренна», а именно «целост­но­муд­ренна». Мы знаем, что такое цело­муд­рие. Мы знаем, оно пря­чется, оно скры­вает себя. Истин­ная доб­ро­де­тель, истин­ная духов­ная цен­ность всегда себя скры­вает. Неслу­чайно Хри­стос сказал: «Если хочешь помо­литься – затво­рись, затво­рись». (Кстати, мне это не нра­вится, очень не нра­вится. Я пред­по­чел, чтобы меня сфо­то­гра­фи­ро­вали, когда я молюсь. А эти раз­бой­ники-сту­денты нико­гда меня не фото­гра­фи­руют, когда я молюсь. Всё одни митры фото­гра­фи­руют, одно без­об­ра­зие!:)))

Так вот, духов­ность и нрав­ствен­ность. Мы начи­наем пони­мать раз­ли­чие между ними. Можно быть очень нрав­ствен­ным поэтом, но совер­шенно без­ду­хов­ным, т.е. иметь про­ти­во­по­лож­ную духов­ность. Дух-то всегда есть – тот или иной, поло­жи­тель­ный или отри­ца­тель­ный, темный или свет­лый. И когда я говорю: «без­ду­хов­ный», это значит, что нрав­ствен­ность сама по себе не опре­де­ляет духов­ное содер­жа­ние. Нрав­ствен­ность тогда начи­нает опре­де­лять, поло­жи­тельно опре­де­лять духов­ность, когда она нахо­дится в опре­де­лен­ном ключе, т.е. когда чело­век стре­мится к испол­не­нию Еван­ге­лия в своей жизни. Вот тогда его нрав­ствен­ные поступки могут иметь эту поло­жи­тель­ную направ­лен­ность и посте­пенно при­во­дить чело­века к тем духов­ным цен­но­стям, без кото­рых вся нрав­ствен­ность сама по себе ничего не стоит. Напри­мер, если я раздам все имение мое, отдам тело мое на сожже­ние, а любви не имею – нет мне в этом ника­кой пользы. Помните заме­ча­тель­ные слова Апо­стола Павла в его зна­ме­ни­том гимне о любви? Так оно и есть. Поэтому, когда хри­сти­ан­ство пред­став­ляют как какую-то, знаете, мораль­ную систему, когда в хри­сти­ан­стве ничего боль­шего не видят, кроме вот этих неко­то­рых мораль­ных правил, – это урод­ство, это кари­ка­тура на хри­сти­ан­ство. Пра­вило «не делай другим того, чего не жела­ешь себе», в исто­рии рели­гии оно повто­ря­лось и раньше, его знает Кон­фу­ций, знает Будда, это пра­вило знали все фило­софы до Христа, ничего тут нового нет, это есте­ствен­ная вещь. Не в этом суть и вели­чие хри­сти­ан­ской нрав­ствен­но­сти, а в том, что она дает соот­вет­ству­ю­щий ключ, в кото­ром эта нрав­ствен­ность порож­дает истин­ную духов­ность, нет этого ключа – что такая нрав­ствен­ность порож­дает? Безум­ство, гор­дыню, лже­пра­вед­ность. кото­рые затем нена­ви­дят Христа и рас­пи­нают Его.

Я встре­чался с таким явле­нием. Я жил в Гжат­ске, теперь это город Гага­рин. Там был хирург, заме­ча­тель­ный хирург. Чело­век, кото­рый никому ни в чем не отка­зы­вал. Просят его, он бро­сает обед и тут же идет и т.д. Вот он скон­чался. Пришла его жена к свя­щен­нику, и вдруг свя­щен­ник стал ей гово­рить такие стран­ные вещи, что она не смогла выне­сти. Она пришла к свя­щен­нику с тем, чтобы он… про­сла­вил ее мужа, одним словом. А он стал ей зада­вать кое-какие вопросы – и в резуль­тате пока­зал ей, каково было на самом деле его пове­де­ние, кото­рое вызы­вало у всех вос­торг. Ока­зы­ва­ется, вот это его пове­де­ние было сопря­жено с уди­ви­тельно (т.е. неуди­ви­тельно) высо­ким-пре­вы­со­ким мне­нием о себе, с гор­до­стью. Чело­век этот был пре­ис­пол­нен гор­до­сти. Такой тип людей очень часто встре­ча­ется на Западе. Без­упреч­ная нрав­ствен­ность, он свят, он дово­лен самим собой, он всегда ставит себя в пример.

Кстати, почи­тайте И.В. Кире­ев­ского, где он пишет о раз­ли­чии между запад­ным чело­ве­ком и рус­ским. В част­но­сти он там дает такую харак­те­ри­стику: «Запад­ный чело­век всегда дово­лен собой, он всегда ставит себя в пример. Есте­ственно, чем он недо­во­лен, это теми обсто­я­тель­ствами, кото­рые не дают ему про­явить себя. Поэтому он всегда ставит себя в пример. Рус­ский чело­век, напро­тив, всегда чув­ствует свою недо­ста­точ­ность, свое несо­вер­шен­ство». Поэтому запад­ный моло­дой чело­век легко высту­пает, ему ничего не стоит гово­рить, хотя и несет ахинею, но как смело: «Слушай, весь мир!» Наш чело­век стес­ня­ется. Один мит­ро­по­лит воз­глав­лял деле­га­цию и одному из наших моло­дых деле­га­тов сказал: «Ты высту­па­ешь сейчас». «Я посмот­рел, – гово­рит мит­ро­по­лит, – бедный, что с ним было, весь в краску уда­рился, потом уж спро­сил, как он высту­пал, у него память, у бед­ного, всю отшибло, не знал, что и гово­рить». А они совер­шенно запро­сто все высту­пают.

В рус­ском чело­веке от при­роды есть ощу­ще­ние, инту­и­тив­ное виде­ние, чув­ство­ва­ние той свя­тыни и нормы, перед кото­рой «я что-то не то». И.В. Кире­ев­ский хорошо все это пока­зал. А доб­ро­де­тель­ность и без­упреч­ность без вот этого хри­сти­ан­ского ключа, когда люди гово­рят: «я вижу что посту­паю исклю­чи­тельно доб­ро­де­тельно» – это самое страш­ное дело (хотя, может, исклю­че­ния какие-то есть, я не знаю). Это нужно понять и попы­таться дове­сти до их све­де­ния. Я скажу вам золо­тые слова, кото­рые могут быть ключом для нашего с вами пони­ма­ния, а потом и для объ­яс­не­ния им. И мы поймем, что такое духов­ность. В отли­чие от нрав­ствен­но­сти. Золо­тые слова, кото­рые нужно всем знать и без кото­рых мы вообще не поймем, что такое духов­ная жизнь. Цити­рую точно: «Святые опла­ки­вали свои доб­ро­де­тели, как грехи». Всем понятно? Что такое духов­ность и что такое нрав­ствен­ность?

Этого совер­шенно не знают мир­ские люди. Они совер­шенно этого не знают. Ладно бы мир­ские, этого, увы, к вели­чай­шему сожа­ле­нию, не знает запад­ный хри­сти­ан­ский мир. Като­ли­цизм, он весь построен на чем? Заслуги, заслуги. Вот дал я кому-то, про­ходя в воро­тах, – «Слава Тебе, Гос­поди, есть! В банке счет­чик при­ба­вил». Туда дал, сюда дал… А вот обра­тите вни­ма­ние к себе: нико­гда не заме­чали, что, когда сде­ла­ешь что-то дей­стви­тельно доброе, кому-то помо­жешь, – чув­ству­ешь что «я уже…ну, в общем-то, Гос­подь Бог в долгу мне, одним словом». Весь като­ли­цизм откуда исхо­дит? Из вет­хого чело­века. Из непо­ни­ма­ния того, что сами доб­ро­де­тели наши осквер­нены, бывает, тще­сла­вием, гор­ды­ней, рас­че­том, само­мне­нием, чело­ве­ко­уго­дием. Сколько мы чело­ве­ко­угод­ни­чаем! И совер­шаем доб­ро­де­тель нашу почему? Не ради добра, а ради чело­ве­ко­уго­дия, осо­бенно перед началь­ством. Вот так друзья мои. Кант вообще сводил суть рели­гии вообще и хри­сти­ан­ства в част­но­сти к чему? К морали. Вы про­хо­дили на первом курсе основ­ное бого­сло­вие, вы помните точку зрения Канта на рели­гию: он все свел к морали. Ну, он же немец, это люди порядка. Все по полоч­кам, все по поря­дочку. Мораль, нрав­ствен­ность – вот и вся духов­ность.

Я помню, как на одном из собе­се­до­ва­ний с нем­цами в Одессе о духов­ной жизни, когда с нашей сто­роны был про­чи­тан доклад о святых, о свя­то­сти, о пра­во­слав­ном ее пони­ма­нии… До сих пор помню, какая реак­ция после­до­вала со сто­роны немцев. Они ска­зали: «Мы думали, что это пото­лок – и все, а ока­за­лось что за потол­ком еще целый мир». Причем учтите, что на этих собе­се­до­ва­ниях встре­ча­ются про­фес­сора.

Вот только при каком усло­вии чело­век при­об­ре­тает истин­ное состо­я­ние духа, кото­рое делает его спо­соб­ным к вос­при­я­тию Бога. Не Бог нас при­ни­мает или не при­ни­мает, а мы ста­но­вимся спо­соб­ными к при­ня­тию Бога. Пока мы посту­паем, как гово­рится, гре­ховно, мы не спо­собны при­нять Бога. Запом­ните, Бог есть Любовь. И Он готов в каждый момент нашей жизни дать нам все, что только может дать. Почему же не дает? Нельзя, нельзя. Надень на меня митру сейчас, я потом никого не под­пущу к себе – вы недо­стойны. Дай мне дар чудо­тво­ре­ния – сейчас такие чудеса наде­лаю, что весь мир пере­вер­нется. Пони­ма­ете, нельзя. Я весь испор­чен внутри, хотя этого не вижу, до вре­мени. Неда­ром гово­рят: хотите узнать чело­века, дайте ему власть.

Нельзя мне ничего дать, пока я испор­чен, пока я не очи­стился или, лучше ска­зать, пока я не увидел своей испор­чен­но­сти, вот в чем дело, поэтому от нас зави­сит, от нас самих зави­сит: будет Бог в нас дей­ство­вать или нет, ибо Бог есть Любовь. И Он делал все, что можно было сде­лать, слы­шите, все уже сде­лано, все, оста­лось послед­нее, слы­шите, Он стоит и стучит, помните Апо­ка­лип­сис? «Вот, стою при дверях, и стучу, кто откроет Мне, – помните? – К тому мы войдем, и сотво­рим у него пир». От нас зави­сит. Этим ключом, кото­рым мы можем открыть дверь Богу, явля­ется вот то состо­я­ние, на кото­рое Гос­подь указал в Еван­ге­лии, – состо­я­ние раз­бой­ника, ска­зав­шего: «Достой­ное по делам нашим при­няли». Состо­я­ние того мытаря, о кото­ром Гос­подь сказал, что он вышел «более оправ­дан­ным», чем фари­сей.

Очень многие не видят раз­ли­чия между нрав­ствен­но­стью и духов­но­стью, многие сводят все поря­доч­ность чело­века и свя­тость его, к одной морали. Увы, это беда, совсем не о морали гово­рит хри­сти­ан­ство, оно гово­рит о духов­но­сти. И мы должны об этом гово­рить. Не стес­няй­тесь, если вас будут поно­сить: вот мол, греш­ные такие, еще смеете гово­рить о духов­но­сти. Не стес­няй­тесь, по одной про­стой при­чине: у кого что болит, тот о том и гово­рит. И когда у чело­века болит зуб, он же не стес­ня­ется гово­рить об этом, правда? Тот, кто чув­ствует себя боль­ным, тот, есте­ственно, будет гово­рить о здо­ро­вье. Но тот, кто чув­ствует себя здо­ро­вым, тому нечего раз­го­ва­ри­вать о болез­нях. Поэтому, когда чело­век чув­ствует себя боль­ным, он будет гово­рить о духов­но­сти, а что такое духов­ность? Это здра­вость. Тому, кто не чув­ствует себя боль­ным, духов­ность, конечно, не нужна. А.С. Пушкин хорошо сказал, лучше не при­ду­ма­ешь: «Всегда дово­лен сам собой, своим обедом и женой».

И еще об одном я хотел бы ска­зать – о невер­ном пони­ма­нии хри­сти­ан­ства. Пони­ма­ние, кото­рое, в общем-то, если и не всегда при­сут­ство­вало, то обо­зна­чаться стало уже давно, а в наше время при­об­рело широ­кий размах. Речь идет о пони­ма­нии хри­сти­ан­ства, на первый взгляд, необыч­ном, но вылив­шемся тем не менее уже в целое бого­слов­ское направ­ле­ние, док­трину. Речь идет о соци­ально-поли­ти­че­ском пони­ма­нии хри­сти­ан­ства. Кон­крет­нее – речь идет о том, что хри­сти­ан­ство яви­лось той рели­гией, в задачу кото­рой входит такое пре­об­ра­зо­ва­ние чело­ве­че­ского обще­ства, в кото­ром оно дей­стви­тельно станет обще­ством бла­го­дей­ству­ю­щих на земле. И все те основ­ные нрав­ствен­ные прин­ципы, кото­рые воз­ве­щены Хри­стом, – и они, и дог­ма­ти­че­ские истины, все они направ­лены именно к этому. А что Бог – Любовь, есть ясно, конечно. Вот хри­сти­ан­ство как раз и явля­ется такой док­три­ной, если хотите, систе­мой мысли, учения, кото­рая направ­лена на реше­ние этой задачи.

В послед­нее время уже как-то немно­жечко замол­чали, а вот в 60‑е – 70‑е годы, даже в 80‑е, осо­бенно громко о себе заго­во­рило т.н. бого­сло­вие рево­лю­ции, затем – бого­сло­вие осво­бож­де­ния. Под осво­бож­де­нием разу­ме­ется осво­бож­де­ние людей от раб­ства, от экс­плу­а­та­ции, от неспра­вед­ли­во­сти вот в этих, земных, усло­виях чело­ве­че­ского суще­ство­ва­ния. В бого­сло­вии рево­лю­ции прямо утвер­жда­ется, что хри­сти­ан­ство при­зы­вает чело­века бороться с неспра­вед­ли­во­стью. При­зы­вает? Кто скажет, что не при­зы­вает? А вот какими такими сред­ствами – ну, это изви­ните! Какими сред­ствами? Вплоть до рево­лю­ции. Хри­стос изгнал бичом из Храма, при­ме­нил наси­лие? При­ме­нил. Сле­до­ва­тельно, воз­можна рево­лю­ция. То есть борьба за соци­аль­ную спра­вед­ли­вость и мате­ри­аль­ные блага допус­кает все сред­ства, если целью явля­ется спра­вед­ли­вость и блага чело­века. Правда же, док­трина доста­точно ори­ги­наль­ная? Она офор­ми­лась в таком виде, срав­ни­тельно недавно, как я вам гово­рил.

На самом деле под­спудно эти идеи очень давно уже воз­никли, да и неуди­ви­тельно, удив­ляться нечего, поскольку мы посто­янно пыта­емся все Запо­веди Божии, само хри­сти­ан­ство, при­спо­со­бить к чему? К жизни нашего вет­хого чело­века. Посмот­рите, как про­те­станты вели­ко­лепно при­спо­со­би­лись. Веру­ю­щему – грех не вме­ня­ется во грех. Что лучше можно при­ду­мать, най­дите, что лучше: я и веру­ю­щий хри­сти­а­нин, и Библию читаю. Грешу – ну и что, а веру­ю­щим грех не вме­ня­ется в грех. Потому что я верю, что Хри­стос постра­дал за всех нас 2000 лет назад и принес полное удо­вле­тво­ре­ние за все грехи каж­дого веру­ю­щего чело­века. Вели­ко­лепно! Соб­ственно, само бого­сло­вие рево­лю­ции, если хотите, оно своими кор­нями, своей базой имеет вот этот про­те­стант­ский тезис, хотя, нужно ска­зать, это бого­сло­вие рево­лю­ции яви­лось даже, по-моему, пер­во­на­чально в лоне кажется Като­ли­че­ской Церкви. Я, по край­ней мере, знаю о том, что Вати­кан очень неодоб­ри­тельно отнесся к этому, да, и какие-то там были санк­ции, это было в Латин­ской Аме­рике, но они плю­нули на Вати­кан – и все. Через океан не так страшно, океан боль­шой, Папа – далеко.

А вот сам вопрос, вопрос-то по суще­ству постав­лен: насколько хри­сти­ан­ство может оправ­дать подоб­ного рода идеи? Друзья мои, первое, на что мы должны обра­тить вни­ма­ние, ни в Еван­ге­лии, ни во всем Новом Завете мы нигде не найдем, к вели­чай­шему удив­ле­нию, ни слова, ни мысли, осуж­да­ю­щих тот строй, рабо­вла­дель­че­ский строй, в эпоху кото­рого воз­никло хри­сти­ан­ство. Но не только не нахо­дим осуж­де­ние, но нахо­дим – с этой точки зрения, кото­рую я только что пред­ста­вил, – худшее, ужас­ное. «Рабы – пови­нуй­тесь своим гос­по­дам. Нет власти, кото­рая не от Бога, поэтому каждый, про­ти­вя­щийся власти, Богу про­ти­вится. Рабы, слу­шай­тесь господ! Не за страх, а за совесть». То есть нет не только какого-нибудь при­зыва к соци­аль­ным пере­во­ро­там, нет даже осуж­де­ния той соци­аль­ной неспра­вед­ли­во­сти, кото­рая была вопи­ю­щим фактом того вре­мени. Ну, вы сами пони­ма­ете, что такое рабо­вла­дель­че­ский строй и кто такой раб. Подчас раб рас­смат­ри­вался как вещь, даже ниже этого. Гибель обыч­ного раба – это ничто. А гибель какой-нибудь вещи – о! За это могли каз­нить много рабов! Вот это первый момент, кото­рый сразу вызы­вает, удив­ле­ние и, по край­ней мере, удив­ле­ние в сопо­став­ле­нии с данной точкой зрения.

Еще боль­шее, пожа­луй, недо­уме­ние с соци­аль­ной, поли­ти­че­ской точки зрения, вызы­вает другой момент. Хри­стос очень реши­тельно заявил, помните, совер­шенно реши­тельно: «Не ищите что есть, что пить и во что одеться, не ищите, посмот­рите на птиц небес­ных, взгля­ните на лилии поле­вые». Уж не к туне­яд­ству ли Он при­зы­вает? Ока­зы­ва­ется, нет, там стоит гре­че­ский глагол «мерим­нао», озна­ча­ю­щий «тер­заться». То есть не тер­зай­тесь душой, не отда­вайте всю душу на это. А к чему же Он при­зы­вает? Ищите, прежде всего, Цар­ство Божие и правду его. Апо­стол пишет: «Не имеем зде пре­бы­ва­ю­щего града, но гря­ду­щего взыс­куем». Вы поду­майте, он реши­тельно отме­же­вы­ва­ется от того, чтобы зани­маться этими вещами, не с этой целью создана Цер­ковь, не с этой целью, ока­зы­ва­ется, цель совер­шенно другая.

Есть один вопрос, на кото­рый нам с вами надо бы отве­тить. Если хри­сти­ан­ство цен­траль­ным пунк­том своего учения, нрав­ствен­ного учения, назы­вает любовь, то как же все-таки воз­можно осу­ще­ствить любовь без нис­про­вер­же­ния соци­аль­ной неспра­вед­ли­во­сти? Вопрос, конечно заслу­жи­ва­ю­щий вни­ма­ния. И как вообще понять, что же тогда хри­сти­ан­ство про­по­ве­дует? Что оно пол­но­стью отре­ка­ется от этого мира? Ока­зы­ва­ется, хри­сти­ан­ство осуж­дает тех, кто – вы, навер­ное, помните из Посла­ний апо­столь­ских, – кто забро­сил все свои дела, так назы­ва­е­мые мир­ские, и уже ждут только Вто­рого При­ше­ствия, отло­жив все дела. Апо­стол, помните, как строго сказал (я вот долго никак не мог вспом­нить, кто же первый это сказал: Ленин или апо­стол все-таки: «Кто не рабо­тает, тот да не ест»): «Если кто не рабо­тает, пусть не ест». И еще: «Если кто не забо­тится о своих, а тем более о своих ближ­них, тот хуже невер­ного, и отрекся от веры». Так что повто­ряю еще раз: когда Хри­стос гово­рит: «Не заботь­тесь…», речь идет о том, чтобы не тер­зайться душой, душу не отда­вать. Это все, что нужно. «Отче наш, хлеб наш насущ­ный дашь нам днесь» значит не с неба, конечно, дай, а помоги нам, в наших делах.

Почему хри­сти­ан­ство не боро­лось с соци­аль­ной неспра­вед­ли­во­стью? С рабо­вла­дель­че­ским строем? В чем дело? Это вопрос серьез­ный, друзья мои, вам при­дется на него отве­тить. А дело вот в чем. Хри­сти­ан­ство обра­щает свой взор на источ­ник чело­ве­че­ской неспра­вед­ли­во­сти, это самое глав­ное. Что явля­ется этим источ­ни­ком? Отсут­ствие любви в чело­веке. Этот источ­ник – отсут­ствие любви в чело­веке – порож­дает все неспра­вед­ли­во­сти, как в плане личном, так и в плане соци­аль­ном. Вот на это хри­сти­ан­ство и напра­вило все острие своего учения.

Помните, что пишет апо­стол Павел Фили­мону: «Прими Ани­сима, бег­лого раба, как брата воз­люб­лен­ного». Вы слы­шите? Хри­стос гово­рит уче­ни­кам: «Не назы­ваю вас рабами, назы­ваю вас дру­зьями». Хри­сти­ан­ство утвер­ждает уди­ви­тель­ные вещи: «Кто хочет быть первым, да будет всем слугой, да будет послед­ним, кто будет гос­по­ди­ном, да будет всем слугой». То есть, оно уста­нав­ли­вает прин­цип вот этого уди­ви­тель­ного нрав­ствен­ного равен­ства. Это не каса­ется дис­ци­плины жизни, это каса­ется нрав­ствен­ных отно­ше­ний.

И поду­майте теперь: если рабо­вла­де­лец и раб, поме­щик и кре­стья­нин про­стой, капи­та­лист и рабо­чий, если они дей­стви­тельно, по суще­ству явля­ются бра­тьями, – не все ли равно, какой будет строй? Рабо­вла­дель­че­ский строй будет не рабо­вла­дель­че­ский, хотя бы и назы­вался тако­вым, и, хотя бы этот раб и был рабом, на каком он будет поло­же­нии? На поло­же­нии брата воз­люб­лен­ного. Хри­сти­ан­ство смот­рит на сердце чело­века и вос­пи­ты­вает сердце, и это именно про­по­ве­дует.

Без любви нет хри­сти­ан­ства. И если ты хри­сти­а­нин, ты должен в каждом чело­веке видеть рав­ного себе, брата своего, а не раба. Этим самым под­се­ка­ется основа, база, фун­да­мент всякой соци­аль­ной неспра­вед­ли­во­сти, не по дис­ци­плине жизни, когда есть началь­ник и есть под­чи­нен­ный, а по соци­аль­ной неспра­вед­ли­во­сти. Вот почему хри­сти­ан­ство имеет совер­шенно другую функ­цию – вос­пи­та­ние чело­века, чело­ве­че­ского сердца, а не соци­аль­ные пере­во­роты и поли­ти­че­ские кру­жева. Поэтому попытка све­де­ния хри­сти­ан­ства к какой-то соци­аль­ной или поли­ти­че­ской док­трине не выдер­жи­вает ника­кой кри­тики.

Источник

Нравственность и духовность (А. И. Осипов)

Мы должны понимать и различать между собой нравственное и духовное. Эти вещи совсем разные — нравственность и духовность. Они взаимосвязаны между собой, да, конечно, и они часто определяют друг друга, но это просто разные вещи.

В чем же различие между ними? Нравственность — это верное наше отношение к окружающему миру, в первую очередь — к окружающему миру, природе, ко всему творению Божию. Каково оно, это правильное отношение? Укладывается в золотом правиле: не делай другому того, чего не желаешь себе.

Нравственность связана с определенными действиями человека. Ведь меня же никто не назовет безнравственным оттого, что у меня бывают кое-какие мысли, ну, не совсем нравственные. А кто знает, какие у меня мысли? Никто не знает. Я вот скажу только о нравственных мыслях, а о безнравственных не скажу. Когда мы пытаемся оценить те или иные проявления человека, т.е. характер, поведение, мы оцениваем их по его действиям. И мы называем нравственным какого человека? Того, который не обманывает, не прелюбодействует, не убивает и т.д. Как видите, мы оцениваем деятельность, поведение, творчество человека с точки зрения тех норм, которые очевидны. Которые можем увидеть, услышать, заметить, и, в зависимости от этого, называем человека нравственным или безнравственным. Например, находят у него соответствующие открытки и говорят: ну, понятно, какая тут нравственность! Или какие фильмы он смотрит, какие книги читает. То есть оценка его нравственности основывается на том, чем он интересуется. Это то, что относится к нравственности.

Но вы уже поняли, что это не относится к духовности. Я могу внешне быть человеком очень нищелюбивым, человеколюбивым, я могу подавать деньги нищим, когда просят, я могу делать благотворительные акции или переводить деньги через банк, и т.д., и т.п. Вопрос: что же я делаю — добро или зло? С точки зрения морали — бесспорное добро. Вот тут-то мы и увидим, что такое духовность. Никто не знает, зачем я это делаю, а мне нужно это для того, чтобы мне в Думу пройти. Я направо и налево перечисляю деньги: надо придать вес своей личности, глядишь — по телевизору покажут. Никто не знает, что во мне и что руководит мною — тщеславие, расчет или гордыня. Мною могут руководить мотивы совсем не человеколюбия, совсем не исполнения Заповедей Божиих о любви к ближнему, совсем не милосердие, а вещи, не только им противоположные, а подчас и безобразные, отвратительные. Но никто об этом не знает. Это во мне, в моем духе. Ведь внешне я могу быть просто святым человеком, внутри же — исполненным гордыни, исполнен тщеславия, презрения к людям. Более чем достаточно встречается у нас таких фактов, когда мы с удивлением говорим: «Такой человек, такой человек! Как он мог это сделать?» Прорывается, прорывается иногда, когда этот «святой сатана» вдруг показывает свой рог. Троньте вы этого «нравственного» человека, попробуйте покритиковать его — и он вам покажет, «где раки зимуют»!

Духовность же — это то, что сокрыто для внешнего взора, что находится в самом духе человека и что может внешне почти не выражаться или выражаться почти незаметно и для взора неопытного может быть невидимым совсем. Поэтому духовные ценности каковы? В Евангелии их называют, например: любовь, милосердие, но это совсем не означает, что тот, кто исполнен любви и милосердия, обязательно будет выражать их внешне, так что всем это будет очевидно. Напротив, чем бо́льшие ценности духовные присутствуют в человеке, тем больше он их скрывает.

Вы обратите внимание на поразительный факт, совокупность фактов, которые мы находим в Евангелии. Вы замечали когда-нибудь, что Христос, когда совершает чудо, часто приказывает никому об этом не рассказывать? Это же поразительная вещь! В чем дело? Это, думаете, идет от ума? Или еще от чего-нибудь? Да нет, духовная ценность — она всегда целомудренна, целомудренна! Не «ущербномудренна», а именно «целостномудренна». Мы знаем, что такое целомудрие. Мы знаем, оно прячется, оно скрывает себя. Истинная добродетель, истинная духовная ценность всегда себя скрывает. Неслучайно Христос сказал: «Если хочешь помолиться — затворись, затворись». (Кстати, мне это не нравится, очень не нравится. Я предпочел, чтобы меня сфотографировали, когда я молюсь. А эти разбойники-студенты никогда меня не фотографируют, когда я молюсь. Всё одни митры фотографируют, одно безобразие!

Так вот, духовность и нравственность. Мы начинаем понимать различие между ними. Можно быть очень нравственным поэтом, но совершенно бездуховным, т.е. иметь противоположную духовность. Дух-то всегда есть — тот или иной, положительный или отрицательный, темный или светлый. И когда я говорю: «бездуховный», это значит, что нравственность сама по себе не определяет духовное содержание. Нравственность тогда начинает определять, положительно определять духовность, когда она находится в определенном ключе, т.е. когда человек стремится к исполнению Евангелия в своей жизни. Вот тогда его нравственные поступки могут иметь эту положительную направленность и постепенно приводить человека к тем духовным ценностям, без которых вся нравственность сама по себе ничего не стоит. Например, если я раздам все имение мое, отдам тело мое на сожжение, а любви не имею — нет мне в этом никакой пользы. Помните замечательные слова Апостола Павла в его знаменитом гимне о любви? Так оно и есть. Поэтому, когда христианство представляют как какую-то, знаете, моральную систему, когда в христианстве ничего большего не видят, кроме вот этих некоторых моральных правил, — это уродство, это карикатура на христианство. Правило «не делай другим того, чего не желаешь себе», в истории религии оно повторялось и раньше, его знает Конфуций, знает Будда, это правило знали все философы до Христа, ничего тут нового нет, это естественная вещь. Не в этом суть и величие христианской нравственности, а в том, что она дает соответствующий ключ, в котором эта нравственность порождает истинную духовность, нет этого ключа — что такая нравственность порождает? Безумство, гордыню, лжеправедность. которые затем ненавидят Христа и распинают Его.

Я встречался с таким явлением. Я жил в Гжатске, теперь это город Гагарин. Там был хирург, замечательный хирург. Человек, который никому ни в чем не отказывал. Просят его, он бросает обед и тут же идет и т.д. Вот он скончался. Пришла его жена к священнику, и вдруг священник стал ей говорить такие странные вещи, что она не смогла вынести. Она пришла к священнику с тем, чтобы он. прославил ее мужа, одним словом. А он стал ей задавать кое-какие вопросы — и в результате показал ей, каково было на самом деле его поведение, которое вызывало у всех восторг. Оказывается, вот это его поведение было сопряжено с удивительно (т.е. неудивительно) высоким-превысоким мнением о себе, с гордостью. Человек этот был преисполнен гордости. Такой тип людей очень часто встречается на Западе. Безупречная нравственность, он свят, он доволен самим собой, он всегда ставит себя в пример.

Кстати, почитайте И.В. Киреевского, где он пишет о различии между западным человеком и русским. В частности он там дает такую характеристику: «Западный человек всегда доволен собой, он всегда ставит себя в пример. Естественно, чем он недоволен, это теми обстоятельствами, которые не дают ему проявить себя. Поэтому он всегда ставит себя в пример. Русский человек, напротив, всегда чувствует свою недостаточность, свое несовершенство». Поэтому западный молодой человек легко выступает, ему ничего не стоит говорить, хотя и несет ахинею, но как смело: «Слушай, весь мир!» Наш человек стесняется. Один митрополит возглавлял делегацию и одному из наших молодых делегатов сказал: «Ты выступаешь сейчас». «Я посмотрел, — говорит митрополит, — бедный, что с ним было, весь в краску ударился, потом уж спросил, как он выступал, у него память, у бедного, всю отшибло, не знал, что и говорить». А они совершенно запросто все выступают.

В русском человеке от природы есть ощущение, интуитивное видение, чувствование той святыни и нормы, перед которой «я что-то не то». И.В. Киреевский хорошо все это показал. А добродетельность и безупречность без вот этого христианского ключа, когда люди говорят: «я вижу что поступаю исключительно добродетельно» — это самое страшное дело (хотя, может, исключения какие-то есть, я не знаю). Это нужно понять и попытаться довести до их сведения. Я скажу вам золотые слова, которые могут быть ключом для нашего с вами понимания, а потом и для объяснения им. И мы поймем, что такое духовность. В отличие от нравственности. Золотые слова, которые нужно всем знать и без которых мы вообще не поймем, что такое духовная жизнь. Цитирую точно: «Святые оплакивали свои добродетели, как грехи». Всем понятно? Что такое духовность и что такое нравственность?

Этого совершенно не знают мирские люди. Они совершенно этого не знают. Ладно бы мирские, этого, увы, к величайшему сожалению, не знает западный христианский мир. Католицизм, он весь построен на чем? Заслуги, заслуги. Вот дал я кому-то, проходя в воротах, — «Слава Тебе, Господи, есть! В банке счетчик прибавил». Туда дал, сюда дал. А вот обратите внимание к себе: никогда не замечали, что, когда сделаешь что-то действительно доброе, кому-то поможешь, — чувствуешь что «я уже. ну, в общем-то, Господь Бог в долгу мне, одним словом». Весь католицизм откуда исходит? Из ветхого человека. Из непонимания того, что сами добродетели наши осквернены, бывает, тщеславием, гордыней, расчетом, самомнением, человекоугодием. Сколько мы человекоугодничаем! И совершаем добродетель нашу почему? Не ради добра, а ради человекоугодия, особенно перед начальством. Вот так друзья мои. Кант вообще сводил суть религии вообще и христианства в частности к чему? К морали. Вы проходили на первом курсе основное богословие, вы помните точку зрения Канта на религию: он все свел к морали. Ну, он же немец, это люди порядка. Все по полочкам, все по порядочку. Мораль, нравственность — вот и вся духовность.

Я помню, как на одном из собеседований с немцами в Одессе о духовной жизни, когда с нашей стороны был прочитан доклад о святых, о святости, о православном ее понимании. До сих пор помню, какая реакция последовала со стороны немцев. Они сказали: «Мы думали, что это потолок — и все, а оказалось что за потолком еще целый мир». Причем учтите, что на этих собеседованиях встречаются профессора.

Нельзя мне ничего дать, пока я испорчен, пока я не очистился или, лучше сказать, пока я не увидел своей испорченности, вот в чем дело, поэтому от нас зависит, от нас самих зависит: будет Бог в нас действовать или нет, ибо Бог есть Любовь. И Он делал все, что можно было сделать, слышите, все уже сделано, все, осталось последнее, слышите, Он стоит и стучит, помните Апокалипсис? «Вот, стою при дверях, и стучу, кто откроет Мне, — помните? — К тому мы войдем, и сотворим у него пир». От нас зависит. Этим ключом, которым мы можем открыть дверь Богу, является вот то состояние, на которое Господь указал в Евангелии, — состояние разбойника, сказавшего: «Достойное по делам нашим приняли». Состояние того мытаря, о котором Господь сказал, что он вышел «более оправданным», чем фарисей.

Очень многие не видят различия между нравственностью и духовностью, многие сводят все порядочность человека и святость его, к одной морали. Увы, это беда, совсем не о морали говорит христианство, оно говорит о духовности. И мы должны об этом говорить. Не стесняйтесь, если вас будут поносить: вот мол, грешные такие, еще смеете говорить о духовности. Не стесняйтесь, по одной простой причине: у кого что болит, тот о том и говорит. И когда у человека болит зуб, он же не стесняется говорить об этом, правда? Тот, кто чувствует себя больным, тот, естественно, будет говорить о здоровье. Но тот, кто чувствует себя здоровым, тому нечего разговаривать о болезнях. Поэтому, когда человек чувствует себя больным, он будет говорить о духовности, а что такое духовность? Это здравость. Тому, кто не чувствует себя больным, духовность, конечно, не нужна. А.С. Пушкин хорошо сказал, лучше не придумаешь: «Всегда доволен сам собой, своим обедом и женой».

И еще об одном я хотел бы сказать — о неверном понимании христианства. Понимание, которое, в общем-то, если и не всегда присутствовало, то обозначаться стало уже давно, а в наше время приобрело широкий размах. Речь идет о понимании христианства, на первый взгляд, необычном, но вылившемся тем не менее уже в целое богословское направление, доктрину. Речь идет о социально-политическом понимании христианства. Конкретнее — речь идет о том, что христианство явилось той религией, в задачу которой входит такое преобразование человеческого общества, в котором оно действительно станет обществом благодействующих на земле. И все те основные нравственные принципы, которые возвещены Христом, — и они, и догматические истины, все они направлены именно к этому. А что Бог — Любовь, есть ясно, конечно. Вот христианство как раз и является такой доктриной, если хотите, системой мысли, учения, которая направлена на решение этой задачи.

На самом деле подспудно эти идеи очень давно уже возникли, да и неудивительно, удивляться нечего, поскольку мы постоянно пытаемся все Заповеди Божии, само христианство, приспособить к чему? К жизни нашего ветхого человека. Посмотрите, как протестанты великолепно приспособились. Верующему — грех не вменяется во грех. Что лучше можно придумать, найдите, что лучше: я и верующий христианин, и Библию читаю. Грешу — ну и что, а верующим грех не вменяется в грех. Потому что я верю, что Христос пострадал за всех нас 2000 лет назад и принес полное удовлетворение за все грехи каждого верующего человека. Великолепно! Собственно, само богословие революции, если хотите, оно своими корнями, своей базой имеет вот этот протестантский тезис, хотя, нужно сказать, это богословие революции явилось даже, по-моему, первоначально в лоне кажется Католической Церкви. Я, по крайней мере, знаю о том, что Ватикан очень неодобрительно отнесся к этому, да, и какие-то там были санкции, это было в Латинской Америке, но они плюнули на Ватикан — и все. Через океан не так страшно, океан большой, Папа — далеко.

А вот сам вопрос, вопрос-то по существу поставлен: насколько христианство может оправдать подобного рода идеи? Друзья мои, первое, на что мы должны обратить внимание, ни в Евангелии, ни во всем Новом Завете мы нигде не найдем, к величайшему удивлению, ни слова, ни мысли, осуждающих тот строй, рабовладельческий строй, в эпоху которого возникло христианство. Но не только не находим осуждение, но находим — с этой точки зрения, которую я только что представил, — худшее, ужасное. «Рабы — повинуйтесь своим господам. Нет власти, которая не от Бога, поэтому каждый, противящийся власти, Богу противится. Рабы, слушайтесь господ! Не за страх, а за совесть». То есть нет не только какого-нибудь призыва к социальным переворотам, нет даже осуждения той социальной несправедливости, которая была вопиющим фактом того времени. Ну, вы сами понимаете, что такое рабовладельческий строй и кто такой раб. Подчас раб рассматривался как вещь, даже ниже этого. Гибель обычного раба — это ничто. А гибель какой-нибудь вещи — о! За это могли казнить много рабов! Вот это первый момент, который сразу вызывает, удивление и, по крайней мере, удивление в сопоставлении с данной точкой зрения.

Еще большее, пожалуй, недоумение с социальной, политической точки зрения, вызывает другой момент. Христос очень решительно заявил, помните, совершенно решительно: «Не ищите что есть, что пить и во что одеться, не ищите, посмотрите на птиц небесных, взгляните на лилии полевые». Уж не к тунеядству ли Он призывает? Оказывается, нет, там стоит греческий глагол «меримнао», означающий «терзаться». То есть не терзайтесь душой, не отдавайте всю душу на это. А к чему же Он призывает? Ищите, прежде всего, Царство Божие и правду его. Апостол пишет: «Не имеем зде пребывающего града, но грядущего взыскуем». Вы подумайте, он решительно отмежевывается от того, чтобы заниматься этими вещами, не с этой целью создана Церковь, не с этой целью, оказывается, цель совершенно другая.

Есть один вопрос, на который нам с вами надо бы ответить. Если христианство центральным пунктом своего учения, нравственного учения, называет любовь, то как же все-таки возможно осуществить любовь без ниспровержения социальной несправедливости? Вопрос, конечно заслуживающий внимания. И как вообще понять, что же тогда христианство проповедует? Что оно полностью отрекается от этого мира? Оказывается, христианство осуждает тех, кто — вы, наверное, помните из Посланий апостольских, — кто забросил все свои дела, так называемые мирские, и уже ждут только Второго Пришествия, отложив все дела. Апостол, помните, как строго сказал (я вот долго никак не мог вспомнить, кто же первый это сказал: Ленин или апостол все-таки: «Кто не работает, тот да не ест»): «Если кто не работает, пусть не ест». И еще: «Если кто не заботится о своих, а тем более о своих ближних, тот хуже неверного, и отрекся от веры». Так что повторяю еще раз: когда Христос говорит: «Не заботьтесь. », речь идет о том, чтобы не терзайться душой, душу не отдавать. Это все, что нужно. «Отче наш, хлеб наш насущный дашь нам днесь» значит не с неба, конечно, дай, а помоги нам, в наших делах.

Почему христианство не боролось с социальной несправедливостью? С рабовладельческим строем? В чем дело? Это вопрос серьезный, друзья мои, вам придется на него ответить. А дело вот в чем. Христианство обращает свой взор на источник человеческой несправедливости, это самое главное. Что является этим источником? Отсутствие любви в человеке. Этот источник — отсутствие любви в человеке — порождает все несправедливости, как в плане личном, так и в плане социальном. Вот на это христианство и направило все острие своего учения.

Помните, что пишет апостол Павел Филимону: «Прими Анисима, беглого раба, как брата возлюбленного». Вы слышите? Христос говорит ученикам: «Не называю вас рабами, называю вас друзьями». Христианство утверждает удивительные вещи: «Кто хочет быть первым, да будет всем слугой, да будет последним, кто будет господином, да будет всем слугой». То есть, оно устанавливает принцип вот этого удивительного нравственного равенства. Это не касается дисциплины жизни, это касается нравственных отношений.

И подумайте теперь: если рабовладелец и раб, помещик и крестьянин простой, капиталист и рабочий, если они действительно, по существу являются братьями, — не все ли равно, какой будет строй? Рабовладельческий строй будет не рабовладельческий, хотя бы и назывался таковым, и, хотя бы этот раб и был рабом, на каком он будет положении? На положении брата возлюбленного. Христианство смотрит на сердце человека и воспитывает сердце, и это именно проповедует.

Без любви нет христианства. И если ты христианин, ты должен в каждом человеке видеть равного себе, брата своего, а не раба. Этим самым подсекается основа, база, фундамент всякой социальной несправедливости, не по дисциплине жизни, когда есть начальник и есть подчиненный, а по социальной несправедливости. Вот почему христианство имеет совершенно другую функцию — воспитание человека, человеческого сердца, а не социальные перевороты и политические кружева. Поэтому попытка сведения христианства к какой-то социальной или политической доктрине не выдерживает никакой критики.

Источник