Что такое народность литературного произведения

народность литературы

Полезное

Смотреть что такое «народность литературы» в других словарях:

народность литературы — обусловленность литературных произведений жизнью, идеями, чувствами и стремлениями народных масс, выражение в литературе их интересов и психологии. Представление о народности литературы во многом определяется тем, какое содержание вкладывается в… … Терминологический словарь-тезаурус по литературоведению

Народность искусства — одно из базовых понятий марксистско ленинской эстетики. Означает отражение искусством жизни, творчества (а также, согласно некоторым концепциям, «коренных интересов») народа. В концепции марксизма ленинизма понятие народности искусства тесно… … Википедия

НАРОДНОСТЬ ИСКУССТВА — одно из осн. понятий марксистско ленинской эстетики, означающее связь искусства с народом, обусловленность художеств. явлений жизнью, борьбой, идеями, чувствами и стремлениями трудящихся, выражение в искусстве идеалов, интересов и… … Философская энциклопедия

Народность — искусства, одно из основных понятий марксистско ленинской эстетики, означающее связь искусства с народом, обусловленность художественных явлений жизнью, борьбой, идеями, чувствами и устремлениями трудящихся, выражение в искусстве идеалов … Художественная энциклопедия

НАРОДНОСТЬ — НАРОДНОСТЬ, народности, жен. (книжн.). 1. То же, что народ во 2 знач. «…В целом ряде случаев живущие по окраинам угнетенные народности имеют своих сородичей по ту сторону границы…» Ленин. «…Октябрьская революция, порвав старые цепи и выдвинув на… … Толковый словарь Ушакова

НАРОДНОСТЬ — литературы, искусства, многозначное понятие, характеризующее: 1) отношение индивидуального творчества к коллективному, степень творческого заимствования и наследования профессиональной литературой (искусством) мотивов, образов, поэтики народного… … Литературный энциклопедический словарь

Народность искусства — одно из основных понятий марксистско ленинской эстетики, означающее связь искусства с народом, обусловленность художественных явлений жизнью, борьбой, идеями, чувствами и стремлениями трудящихся, выражение в искусстве идеалов, интересов и … Большая советская энциклопедия

ПАРТИЙНОСТЬ ЛИТЕРАТУРЫ — ПАРТИЙНОСТЬ ЛИТЕРАТУРЫ. Учение о П. л., выдвинутое и обоснованное В. И. Лениным, опирается на традиции прогрессивной культуры прошлого, тех писателей и критиков, которые выступали поборниками тенденциозности искусства, отстаивали мысль о… … Литературный энциклопедический словарь

партийность литературы — идейно политическая устремленность творчества, выражающая интересы определенных классов и социальных групп. Понятие партийности литературы играло огромную роль в литературоведении советского периода; в настоящее время оно утратило свою… … Терминологический словарь-тезаурус по литературоведению

Россия. Русский язык и Русская литература: История русской литературы — История русской литературы для удобства обозрения основных явлений ее развития может быть разделена на три периода: I от первых памятников до татарского ига; II до конца XVII века; III до нашего времени. В действительности эти периоды резко не… … Энциклопедический словарь Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона

Источник

Что такое народность литературного произведения

Важнейшим признаком лучших произведений художественной литературы является их народность. Под народностью литературы следует понимать связь литературы с жизнью, устремлениями и творчеством широких народных масс, изображение в творчестве писателей народных типов и характеров, отражение идейно-эстетических взглядов и идеалов народа. Народность литературы проявляется также в ее близости к народу не только по содержанию, но и по форме и по тому, насколько произведения литературы стали фактическим достоянием народа, получили ли они всенародное распространение и всенародное признание.

Искусство слова возникло как устное, коллективное творчество народа еще в доклассовом обществе. Устное поэтическое творчество народа развивалось и тогда, когда появилось деление общества на антагонистические классы. В своих песнях, сказках, былинах, пословицах, поговорках и других фольклорных жанрах народ воплощал горький опыт своей жизни под властью царей, помещиков, попов, купцов, выражал мечту о лучшей доле, раскрывал красоту родного языка, создавал образы изумительной силы и красоты.

В классовом обществе доступ в литературу народным массам был почти полностью закрыт. Письменность, а затем печатное слово стали достоянием господствующих классов, а народ был обречен на неграмотность и на тяжелый физический труд. Вот почему выдающийся русский критик-демократ Н. А. Добролюбов в статье «О степени участия народности в развитии русской литературы» (1858) с горечью писал: «Напрасно. у нас. громкое название народных писателей: народу, к сожалению, вовсе нет дела до художественности Пушкина, до пленительной сладости стихов Жуковского, до высоких парений Державина и т. д. Скажем больше: даже юмор Гоголя и лукавая простота Крылова вовсе не дошли до народа. Ему не до того, чтобы наши книжки разбирать, если даже он и грамоте выучится: он должен заботиться о том, как бы дать средства полумиллиону читающего люду, прокормить себя и еще тысячу людей, которые пишут для удовольствия читающих». И все-таки народная литература создавалась даже в то время, когда народ не принимал прямого участия в ее развитии.

Жизнь народа, его интересы и стремления, народный язык и народное творчество привлекают самое пристальное внимание лучших писателей, принадлежавших по своему положению к правящим классам, но идейно и творчески в большей или меньшей степени переходивших на сторону народа. Великий Пушкин с гордостью писал о себе:

Я памятник себе воздвиг нерукотворный,

К нему не зарастет народная тропа.

Н. А. Некрасов заявлял:

Я лиру посвятил народу своему.

Быть может, я умру, неведомый ему,

«Мысль народная» постоянно волновала Л. Н. Толстого. В своей «Исповеди» он писал: «Я отрекся от жизни нашего круга, признав, что это не есть жизнь, а только подобие жизни, что условия избытка, в которых мы живем, лишают нас возможности понимать жизнь и что для того, чтобы понять жизнь, я должен понять жизненней исключений, не нас, паразитов жизни, а жизнь простого трудового народа, того, который делает жизнь, и тот смысл, который он придает ей». М. Е. Салтыков-Щедрин справедливо полагал, что единственно плодотворная почва для сатиры есть почва народная.

В чем же конкретно проявляется народность литературы? Во-первых, в изображении жизни, судеб и чаяний народа. Так, роман Л. Н. Толстого «Война и мир» народен прежде всего потому, что главный герой этого романа — народ, простые русские люди, победившие наполеоновскую армию. Народными могут стать и такие произведения, в которых народ не выступает как главный предмет изображения, но в них выражается народная точка зрения на жизнь. В поэме Н. В. Гоголя «Мертвые души» изображаются преимущественно русские помещики; они показаны такими, какими их представлял народ: жадными, невежественными, неспособными ни к какому делу. И, наконец, подлинно народные произведения литературы отличаются высоким мастерством, совершенством художественной формы, доступной и понятной широким народным массам.

Нередко в ответах и в сочинениях абитуриентов народность литературы отождествляется с простотой и даже упрощенностью. Сводить народность к простоте, а тем более к примитивности,— значит делать грубую ошибку. Подлинно народный писатель создает свои произведения, ориентируясь не на отсталых, полуграмотных людей, а на требовательного народного читателя, желающего приобщиться к лучшим достижениям человеческой культуры. В. В. Маяковский говорил, что писать надо понятно, н е снижая темы, и, конечно, если тема значительна, сложна, то и само произведение не может быть просто. «Значит, нужно сделать так,— писал Маяковский,— чтобы, не уменьшая серьезности своих вещей, сделать стихотворения нужными массе, то есть когда стихотворение возьмут, положат на руку и прочтут его пять раз, и скажут — хотя было и трудно понять, но понявши, мы обогатили свой мозг, свое воображение, еще больше отточили свою волю к борьбе за коммунизм, в борьбе за социализм». Поэтому полностью проблема народности литературы может быть решена только после уничтожения классового антагонизма и приобщения народных масс к широкому участию в строительстве новой культуры.

В свое время Н. А. Некрасов, с горечью наблюдая, как торговцы снабжают крестьян примитивными картинками и книжонками с глупым и реакционным содержанием, писал:

Эх! Эх! придет ли времечко,

Когда (приди, желанное. )

Дадут понять крестьянину,

Что розь портрет портретику,

Что книга книге розь?

Когда мужик не Блюхера

И не милорда глупого —

Белинского и Гоголя

Это время пришло после победы Октября. За годы Советской власти в нашей стране совершилась великая культурная революция, была ликвидирована неграмотность народа, трудящиеся получили доступ к образованию и ко всем сокровищам культуры. Подлинно народным достоянием стала классическая литература. Так, произведения А. С. Пушкина за 50 лет Советской власти издавались 2177 раз общим тиражом более 114 миллионов экземпляров. Десятками миллионов экземпляров изданы также произведения Л. Н. Толстого, И. С. Тургенева, М. 10. Лермонтова и других классиков.

В Советской страце народ получил возможность принимать непосредственное участие в литературном развитии. Если в старое время деятели литературы, как правило, были выходцами из эксплуататорских классов, то большинство советских писателей вышло из рядов рабочих, крестьян, трудовой интеллигенции. За деятельностью советских писателей внимательно и доброжелательно следят десятки миллионов читателей. Наличие такой н а-родной читательской аудитории является лучшим залогом успешного развития советской литературы, залогом ее действенной роли в жизни советского общества.

Народность советских писателей сливается с коммунистической партийностью их творчества. Точнее говоря, коммунистическая партийность выступает как высшее выражение народности в литературе, ибо Коммунистическая партия стоит во главе советского народа и своей политикой выражает самые коренные интересы и самые передовые идеалы трудящихся. При этом народность советской литературы тоже не есть нечто неизменное. В первые годы Советской власти писателям приходилось помнить о том, что массовый читатель только начинает приобщаться к книге. И это заставляло, например, Демьяна БеднЪго, самого популярного поэта тех лет, прибегать к намеренно простым и доступным жанрам и языковым средствам. Советские рабочие и крестьяне получили право на настоящее, великое искусство. И по мере роста культурного уровня они все больше обращались к искусству, рассчитанному на взыскательного и требовательного читателя, зрителя, слушателя. В соответствии с этим все более обогащалось содержание и совершенствовалась форма советской литературы. Такие произведения советских писателей, как «Жизнь Клима Самгина» М. Горького, «Тихий Дон» М. Шолохова, «Русский лес» Л. Леонова, трилогия Н. Погодина о Ленине, стихи и поэмы В. Маяковского, Э. Багрицкого и многих других авторов, требуют читателей с широким кругозором и высокой эстетической культурой.

В наше время советский народ — это миллионы людей с высшим образованием, десятки миллионов со средним, многомиллионная армия читателей, которой доступны высшие достижения творческого гения писателей всех стран и народов. И это предъявляет новые, повышенные требования к творчеству советских писателей.

Чем прогрессивнее класс и партия, с которыми связал свое творчество писатель, тем легче ему при всех прочих условиях создавать произведения общенародного значения, ибо передовые общественные классы потому и называются передовыми, что они идут в авангарде всего общества, выражают (в большей или меньшей степени) интересы народных масс.

В условиях классово-антагонистического общества в литературе происходит борьба разных классовых и партийных тенденций, в силу чего одни писатели создают произведения, которые помогают народным массам в их борьбе за справедливую и счастливую жизнь, другие пишут книги, враждебные народу. Только после победы социализма литература становится всенародной. Основой всенародности советской литературы является ее классовая рабоче-крестьянская социалистическая природа, ее коммунистическая партийность и коммунистическая идейность.

Источник

НАРОДНОСТЬ

Смотреть что такое НАРОДНОСТЬ в других словарях:

НАРОДНОСТЬ

исторически сложившаяся языковая, территориальная, экономическая и культурная общность людей, предшествующая нации (См. Нация). Начало формиров. смотреть

НАРОДНОСТЬ

НАРОДНОСТЬ

народность ж. 1) Общность людей, исторически сложившаяся в процессе разложения племенных отношений, основанная на общности языка, территории и развивающейся экономической жизни и культуры. 2) Национальная самобытность.

НАРОДНОСТЬ

народность ж.1. (народ) nationality; people 2. тк. ед. (национальный характер) national character; national roots pl., folk character народность поэз. смотреть

НАРОДНОСТЬ

НАРОДНОСТЬ

НАРО́ДНОСТЬ литературы, искусства, многозначное понятие, характеризующее:1) отношение индивидуального творчества к коллективному, степень творческого з. смотреть

НАРОДНОСТЬ

Народность искусства, одно из основных понятий марксистско-ленинской эстетики, означающее связь искусства с народом, обусловленность художествен. смотреть

НАРОДНОСТЬ

НАРОДНОСТЬ исторически сложившаяся языковая, территориальная, экономич. и культурная общность людей, предшествующая нации. Начало формирован. смотреть

НАРОДНОСТЬ

термин, применяемый для обозначения видов этнич. общностей людей, стадиально занимающих промежуточное положение между племенем (или союзом племен) и на. смотреть

НАРОДНОСТЬ

НАРОДНОСТЬ

НАРОДНОСТЬ

— термин, применявшийся в русском языке до середины ХХ в. Главным образом для обозначения принадлежности к народу (этносу) или каких-либо его качеств. смотреть

Источник

Поиск русской идеи и понятие народности

Откуда взялось и что значило главное понятие XIX века

В 1841 году в первой статье цикла о народной поэзии Белинский без колеба­ний определил самое актуальное и влиятельное историко-культурное понятие свое­го времени. Речь шла о категории «народность».

«„Народность“ — есть альфа и омега эстетики нашего вре­мени… Волшебное слово, таинственный символ, священный гиероглиф глубоко знаменательной, неизмеримо обширной идеи, — „народ­ность“ заменила собою и творчество, и вдохновение, и художе­ствен­ность, и клас­сицизм, и романтизм, заключила в одной себе и эсте­тику и критику. Короче: „народность“ сделалась высшим критериумом, пробным камнем достоинства всякого поэтического произведения и проч­­­ности всякой поэти­ческой славы».

Констатировав важность самого понятия, Белинский при этом зафиксировал интересное несовпадение: слово «народность» исполь­зовалось повсеместно, однако смысл его оставался по большому счету темным, «таин­ственным». Оно отсылало к иным, более значимым ценностям.

Наблюдение Белинского исключительно важно. Во-первых, он отметил, сколь сильно повлияла на русскую культуру идея народности, а также ее спутник-антагонист — «европеизм». Русский образованный человек XIX века мыслил свое существование в рамках оппозиции «Россия — Запад», сформировавшейся после реформ Петра I. Противопоставление порождало целую серию судьбо­носных вопросов: к какому миру мы на самом деле принадлежим? хорошо ли это или плохо? что нам следует делать в будущем, чтобы приблизиться к во­ображаемой идеальной действительности? Во-вторых, Белинский уловил харак­терную черту популярного понятия: сам по себе термин «народность» не отсылал к конкретному набору идей. «Народность» требовалось определить, интерпретировать, обосновать.

XIX век проходит под знаком интенсивных дискуссий о русской национальной идентичности. Политическая философия этого периода занята поисками куль­турных истоков: в Древней Руси, Западной Европе, в славянском мире, в идее самодержавия или социализма. История русской музыки и живописи также пронизана спорами о «русской душе». Одновременно русская наука приступает к исследованию «народности» и ее истоков: с середины XIX столе­тия начинает­ся систематический сбор и интерпретация фольклорных материалов; одновре­менно Русское географическое общество инициирует кампанию по этнографи­че­скому изучению Российской империи.

Наконец, дискуссии о «народности» разворачиваются и в пространстве русской литературы. Русские писатели исследуют последствия Великих реформ Алек­сандра II, обсуждают преемственность и разрывы между старой и новой Рос­сией. Влияние литераторов резко увеличивается: во второй половине XIX века возникает массовая читающая публика, тиражи книг, журналов и газет стреми­тельно растут. В итоге самой оригинальной, «народной» и при этом экспорти­руемой становится сама русская словесность, оказавшая значительное влияние на западные литературы.

Уже к началу 1840-х годов термин «народность» стал настолько употреби­тель­ным, что Белинский замечал: «…слово „народность“ до того расширилось в сво­ем значении, что наконец чуть ли не потеряло всякого значения, и, думая быть всем, чуть не сделалось ровно ничем». Чтобы попытаться вернуть поня­тию его историческое значение, нужно начать с истории самого слова.

У понятия «народность» в русском языке есть «изобретатель» — это князь Петр Андреевич Вяземский. В 1819 году он служил в Варшаве в канцелярии импера­торского представителя в Польше графа Новосильцева, которому Александр I, в частности, поручил разработать «Государственную уставную грамоту Россий­ской империи», своеобразный аналог конституции. Проблема, однако, состояла в том, что русский политический язык был плохо разработан, в нем не находи­лось соответствий целому ряду ключевых терминов европейской политической теории — например, французскому понятию nationalité, благодаря которому евро­­пейские монархии того времени могли истолковать собственную власть через особую связь с нацией, народом. Перевести фран­цузское слово с помо­щью категории «национальность» едва ли было возможно: в этом случае пере­вод оказался бы буквальным и калька — слишком очевид­ной. Тем более что в польском языке уже существовал «оригинальный» термин narodowość. И то­гда Вяземский предложил ввести понятие «народность». Он писал своему другу литератору Александру Тургеневу 22 ноября 1819 года:

«Зачем не перевести nationalité — народность? Слово, если нужно оно, укоренится. Окончание ость — славный сводник; например: libéralité непременно должно быть: свободность, а liberal — свобод­ностный».

«Свободность» в русском политическом языке не прижилась, а «народности», наоборот, предстояла относительно долгая жизнь. Новый термин позволил увязать значение двух французских слов — populaire и national: «народное» как относящееся к жизни народа, например, крестьян или жителей допетров­ской Руси, и «народное» как «национальное», характерное для всех социальных сло­ев в целом (схожая оппозиция возникла и в немецком языке, в котором со­сед­ствовали понятия Volk и Nation). Эти две формы и пред­опре­делили дальней­шую историю понятия: термин «народность» практически вышел из политиче­ского обихода в 1880-е годы и был заменен на «националь­ность», поскольку тот лучше отражал связь явления с национализмом, одним из основ­­ных пунк­тов внутренней политики Российской империи того времени.

Обратимся теперь к истории идеи «народности». Есть все основания считать, что ее «придумали» немцы. «Националистическая» концепция появилась в ре­зультате интеллектуального переворота рубежа XVIII и XIX столетий. Евро­пей­скую политику стали понимать как соперничество наций, каждая из кото­рых имела собственный, уникальный путь развития. Теория нацио­нальной иден­тичности впервые была ясно сформулирована в 1780-е годы, прежде всего в мно­готомном труде Иоганна Готфрида Гердера «Идеи к фило­софии истории человечества». Гердер обосновал точку зрения, согласно кото­рой не существует по определению «варварских» и «образованных» наро­дов; каждая нация имеет свой «особый» путь, предопределенный божест­венным сценарием. Более того, нации развиваются с разной скоростью: если в настоя­щем некий народ распо­лагается на относительно низкой ступени развития, то такое положение не яв­ляется приговором и свидетельствует, скорее, о не­боль­шом возрасте этого на­рода. В будущем «молодую» нацию ожидает рас­цвет и «зрелость», в то время как народы, находящиеся ныне на высшей стадии, затем будут лишь «стареть» (и, как любили писать славянофилы, «гнить»).

Существенно, что для иллюстрации собственной теории Гердер активно ис­пользовал эффектную риторическую стратегию: рассуждая о судьбе народов, он постоянно прибегал к так называемым органицистским метафорам. Эти метафоры заложили основу нового политического языка. Гердер писал о наро­де так, как будто речь шла о биологическом организме, например чело­веке или растении. У нации как совокупности тысяч или миллионов человек по опре­деле­нию не может быть никакого характера. Однако если мы опишем народ как единое политическое тело, то характер у нации появится, как он есть у ка­ждого индивида.

В трактовке Гердера народы представали живыми организмами с особым ха­рактером, уникальной традицией и, главное, исторической миссией, которую требуется описать и сделать основой государственной политики. Зачастую на­цио­нальная идея превращалась в нечто иррациональное, стихийное, в явле­ние, не поддающееся разумному объяснению. «Национальную жизнь» можно лишь почувствовать, «угадать», воспринять интуитивно. Собиратель русских песен Петр Киреевский замечал по этому поводу:

«Что же такое национальная жизнь? Она, как и все живое, неуловима ни в какие формулы. Полнота национальной жизни может быть только там, где уважено предание и где простор преданию, следователь­но, и простор жизни. У нас она парализована нашим пристрастием к ино­странному».

Неслучайно в записях Киреевского есть противопоставление «наше» — «ино­странное», «Россия» — «Европа». Идея «особого пути» ставила принци­пиаль­ную проблему. С одной стороны, если наша историческая миссия совер­шенно «особая», то миссии остальных народов все же чуть менее уникальны, чем наша. Отсюда важность культурного и политического изоляционизма, нежела­ние заимствовать с Запада. Петр Киреевский рассуждал о народе как о человеке:

«Чем полнее существо человека, тем и лице его выра­зительнее, не похо­жее на других. То, что называется общечелове­ческой физио­номиею, зна­чит не что иное, как на одно лице со всеми, т. е. физиономия пошлая».

С другой стороны, определить, является ли «особым» наш путь, мы можем, лишь сопоставляя Россию с другими странами. Категория «Дру­гого», «врага», «противника» становилась необходимой частью рассуж­дения о собственной уникальности: как ни выгоняй Запад в дверь, можно быть уверенным, что он немедленно вернется через окно. Более того, рассуждавшие о русской исклю­­­чительности дворянские или разночинские интеллектуалы сами были плоть от плоти европейской культуры, прекрасно владели иностран­­ными язы­ками и по внешнему виду были подчас неотличимы от европейцев. По сути, нет ничего более интернационального, чем теория национальной исключительности.

Языковая терминология Гердера утвердилась благодаря Наполеоновским вой­нам начала XIX столетия. Невиданное по масштабам унижение европейских монархий ускорило кристаллизацию националистической теории. В 1806 году по вине Бонапарта распалась почти тысячелетняя Священная Римская империя германской нации, а в 1812 году иностранная армия впервые за двести лет заняла Москву.

Столь масштабные потрясения необходимо было объяснить — немецкие, а за­тем и русские идеологи того времени должны были, по сути, решить одну, но крайне значимую проблему: осмыслить, «изобрести» нацию, которая не за­ви­села бы от превратностей текущей политики. Именно в этом контексте ока­залась актуальной предложенная Гердером и развитая философами Фихте и Шлегелем концепция: основа исключительности и самобытности немцев — это особенная культура и особенное образование, которые нельзя завоевать мечом. И тогда плачевное состояние германских княжеств уже не было фаталь­ным. В России немецкая политическая концепция быстро оказалась востребо­ванной. Настоящими «варварами» оказались французы, а русские и немцы, напротив, продемонстрировали «стойкость духа» и приверженность собствен­ной традиции.

Если князь Вяземский «открыл» понятие «народности», то его стремительное распространение — заслуга собрата Вяземского по литературному обществу «Арзамас» Сергея Уварова. Став министром народного просвещения в 1833 го­ду, Уваров предложил императору Николаю I программу идеологи­ческого обо­снования его власти, которая строилась на сочетании трех элеме­нтов: право­сла­­вия, самодержавия и народности. Николай одобрил уваровскую триаду, и она стала официальной идеологической эмбле­мой его царствования. Уваров и весьма эффективно решил проблему неопре­деленности, «загадоч­ности» термина «народность», о которой писал Белин­ский: министр истолко­вал один член триады через два других. Русская «народность», таким образом, заключалась в следовании православию и приверженности монархическому способу правления.

Более того, Уваров был убежден, что Россия и Европа двигаются в одном и том же направлении, которое задается «правильными» европейскими цен­ностями, в частности наукой и образованием. Однако движется Россия к «евро­пейской цивилизации» особенным путем, далеким от траекторий ослабленной революциями «старой» Европы. Уникальность русского пути в значительной мере заключена в истории России: неслучайно Уваров фактически заимствовал концепцию «народности» у Николая Михайловича Карамзина, автора «Истории государства Российского». Согласно Карамзину, теоретические рассуждения о пользе или вреде жесткого монархического правления не являлись свидетель­ством в пользу «народности» самодержавной власти. Власть царя потому была «национальной», что стала итогом много­векового процесса исторического раз­ви­тия — от призвания варягов и крещения Руси и до войны 1812 года. Русская «народность», таким образом, укоренена в истории.

Если уваровская интерпретация могла быть действенной при проведении идео­логической реформы, то в силу своей очевидной узости она неизбежно поро­ждала несогласие. Появление официальной доктрины национализма побудило русское образованное общество высказать свои взгляды на вопрос о русской народности. Так, в 1830-е годы началась полемика между запад­никами и славя­нофилами, к которым затем присоединились сторонники панславизма и со­циалисты.

Проблема «народности» еще со времен Великой Французской революции по­ста­вила перед монархическими государствами проблему народного суверени­тета. Так, если народность является важной составляющей офици­альной поли­тической доктрины, то к мнению народа надо прислу­шиваться. В частности, допустить народное представительство, ввести парламент и позволить полити­чески и экономически активным гражданам участвовать в принятии важных решений. Таким образом, культивирование идеи нацио­нальной уникальности таило и свои опасности: в XIX веке, особенно после революций 1848 года, стре­ми­тельно растет запрос на политическое пред­ставительство. Разные государ­ства решали эту проблему : Англия в XIX веке пережила три рефор­мы парламентской системы, Пруссия и Австрий­ская империя также начали эксперименты с введением представи­тельских форм правления. Россия и Осман­­ская империя, наоборот, всячески сопротив­лялись реформам в этой сфере. Власти этих государств предпочитали идеологию традиционного монар­хического порядка, который покоился на особых религиозных основаниях и был враждебен демократическим институтам власти.

Вместе с тем Россия не была исключением в ряду стран, в которых вопрос о «на­родности» обсуждался особенно пристрастно. Комплекс «национальной отсталости» мы обнаруживаем, например, в XVIII веке в Испании в отношении Франции или в XIX столетии в Германии в отношении ее западных соседей. Неслучайно националистические теории распространяются именно в германо­язычных странах. Более того, понятие Sonderweg — «особый путь» разви­тия — возникает в качестве действующей политической метафоры именно в Герма­нии второй половины XIX века. В контексте идеологической программы Отто фон Бисмарка Германия обладала не только уникальной культурой, но и осо­бой формой государственного устройства, при котором монархия опиралась на сильный и развитый бюрократический аппарат и армию. Этими качествами структура власти в Германии отличалась от других западноевропейских стран с традициями парламентаризма и любовью к публичным общественным дискуссиям.

Государственное устройство Германии — «особость» ее исторического пути — было предметом гордости немцев вплоть до трагических событий Второй мировой войны. После поражения гитлеровского режима оказалось, что немец­кий Sonderweg имеет не положительное, а сугубо отрицательное значение. Немецкое прошлое отныне свидетельствовало уже не о движении к историче­скому триумфу национальной модели, а о пути к самой настоящей цивилиза­ци­онной катастрофе.

Не меньшее внимание идее «национального» уделялось и во Франции. Пожа­луй, самый известный текст о нации, созданный в XIX столетии, принадлежит перу француза — известного филолога и религиозного философа Эрнеста Ре­нана. 11 марта 1882 года он прочитал в Сорбонне доклад под харак­терным на­зва­нием «Что такое нация?». Речь Ренана была разделена на две части: в первой он последовательно разбирал и опровергал существующие концепции нации, во второй — формулировал свою собственную. Ренан дока­зывал, что в основе нации не могут лежать династия и древнее завоевание — пример Швей­царии и Соединенных Штатов Америки опровергает подобный взгляд на вещи. Не меньшим и очень опасным заблуждением Ренан считал этногра­фи­ческую идентификацию нации и расы, поскольку современные ему нации сложились в ситуации очевидного расового смешения. Нацию нельзя считать плодом языковой общности — здесь вновь Ренан отсылал своих слушателей к опыту Швейцарской конфедерации.

Ошибкой будет и сводить национальное к религиозному: в современной Ре­нану Европе нет понятия «государственной религии», каждый исповедует те убеждения, которые хочет. Общность интересов (скажем, торговых) или гео­графия также не могут выступать ключевыми для понимания наций факторами.

Что же, по мнению Ренана, заставляет нацию считать себя единой? Любо­пыт­но, что, переходя к изложению своих взглядов на нацию, Ренан оставляет наукообразный стиль своего повествования и сам превращается в идеолога. Нация — это «душа, духовный принцип», для которой принципиально важны культ предков и героическое прошлое, полное общих потерь:

«…Это великая солидарность, устанавливаемая чувством жертв, которые уже сделаны и которые расположены сделать в будущем».

Разумеется, слушателям Ренана, пережившим унизительное поражение во Франко-прусской войне 1870 года, идея общей жертвы была понятна, что тем не менее не лишало ее известной доли идеологичности. Изгнав, по его собственному убеждению, «из политики метафизические и теологические абстракции», Ренан между тем сам немед­ленно создал новую мифологию.

«Народность» — по выражению Белинского, «волшебное слово, таинственный символ, священный гиероглиф глубоко знаменательной, неизмеримо обширной идеи» — на протяжении всего XIX века и в России, и в Европе остава­лась понятием дискуссионным. Зачастую было легче определить, чем «народ­ность» не является. Сформулировать четкие критерии, согласно которым то или иное явление следовало считать подлинно «национальным», оказалось куда сложнее. При всем том принципиальная открытость, неопре­деленность понятия во многом способствовали его популярности: «народ­ность» могла включать в себя новые смыслы, становиться частью разных политических и культурных программ. Именно это свойство «народности» и делает ее изуче­ние столь интересным и увлекательным.

Источник