Что такое первобытный синкретизм по а н веселовскому
ЛитЛайф
Жанры
Авторы
Книги
Серии
Форум
Лоскутникова Мария Борисовна
Книга «Русское литературоведение XVIII–XIX веков. Истоки, развитие, формирование методологий: учебное пособие»
Оглавление
Читать
Помогите нам сделать Литлайф лучше
Вслед за сравнением мысль Веселовского логически обращается к метафоре как неназванному сравнению. Наблюдения ученого за историческим развитием этого тропа привели к пониманию того, что «поэтическая метафора» – «новообразование, являющееся в результате продолжительного стилистического развития», и это «формула, оживающая в руках поэта, если в образах природы он сумеет найти симпатический отклик течениям своего чувства» (141). Иными словами, художник осуществляет перенос значения с одного слова на другое. Если сравнение – двучленная параллельная формула, то «поэтическая метафора – одночленная параллельная формула, в которую перенесены некоторые образы и отношения умолчанного члена параллели» (141).
Изучая произведения народного творчества, Веселовский обращается также к внетропическим явлениям – символу и аллегории. Указав на их генетическое родство, он поднимает проблему их разграничения. Главное отличие символа от аллегории, по его мнению, в том, что аллегория может носить «искусственно подобранный» характер: аллегорический образ «может быть точен, но не растяжим для новой суггестивности»[143]. Вместе с тем «аллегорическая формула» способна «приблизиться к жизни символа» (139). В определенных контекстах аллегория может стать символом и наоборот; в качестве примера ученый привел образ розы: «Роза представляет яркий пример растяжимости символа, ответившего на самые широкие требования суггестивности» (140).
Завершая анализ вопросов «обновления образности» в условиях современного существования словесного творчества, Веселовский подчеркивал, что «научная мысль выходит на новые пути» (154).
Труд «Три главы из исторической поэтики» (1898) – фундаментальная работа Веселовского, посвященная вопросам происхождения художественного словесного творчества.
Первая часть труда названа «Синкретизм древнейшей поэзии и начала дифференциации поэтических родов». Синкретизм (греч. synkr»etismos соединение), т. е. нерасчлененность, «первобытной поэзии» Веселовский определял через ее обусловленность ритмом, «последовательно нормировавшим мелодию и развивающийся при ней поэтический текст» (155). Возникает хоровая «песня-игра», упражняющая и упорядочивающая «мускульную и мозговую силу»; ее цели заданы «требованиями психофизического катарсиса» (156).
Ученый обратился к материалам, характеризующим культуры камчадалов, североамериканских индейцев, папуасов и др. На этом этапе развития человеческого общества, писал Веселовский, «преобладание ритмическо-мелодического начала в составе древнего синкретизма, уделяя тексту лишь служебную роль, указывает на такую стадию развития языка, когда он еще не Овладел всеми своими средствами, и эмоциональный элемент в нем был сильнее содержательного, требующего для своего выражения развитого сколько-нибудь синтаксиса, что предполагает, в свою очередь, большую сложность духовных и материальных интересов» (160).
Резюмируя написанное по поводу поэтического синкретизма «некультурных народностей», Веселовский уточнил его исторические виды: это «древнейшие хоровые игры без текста и с зародышами текста, игры мимические, обрядовые и культовые хоры» (165). Ученый подчеркнул также, что на исходе этой стадии исторического развития «создалась пантомима с сюжетами бытового характера, вопросы и ответы выделили принцип диалога; собраны элементы драмы, но драмы еще нет. Она и не выйдет из обряда, а разовьется в непосредственной связи с культом. Условия такого развития впереди : из связи хора выделился его корифей, певец; он – носитель текста Порой он выступает и один, самостоятельно» (165–166).
На следующей стадии развития общества «психофизический катарсис древней игровой песни» переходит в «эстетический» (167). Это народная поэзия периода Средневековья и Раннего Ренессанса.
Именно из синкретизма (из «протоплазмы», как называет ее Веселовский) вышли, по его мнению, эпика, лирика, драма. Определяя эти литературные роды, Веселовский обращается к философии искусства Г.В.Ф. Гегеля и справедливо – в гегелевской терминологии – указывает, что эпос является выражением «объекта, объективного мира, впечатление которого полонит не развитое сознание личности, подавляя ее своею массой»; развитие лирики связано с ростом самосознания субъекта; формирование и становление драмы, определенной Веселовским через терминологию Гегеля как «поэзия объекта – субъекта» (т. е. объективно-субъективный род литературы), связано с тем, что «субъект окреп, [по]является возможность критического отношения к миру объективных явлений, оценка человеческой роли страдательной или побеждающейся, борющейся» (190).
Анализируя роды литературы, Веселовский отделяет драму от эпоса и лирики. По его убеждению, эпос и лирика – следствия «разложения древнего обрядового хора»; драма же (и уточняет: «в первых своих художественных проявлениях») «сохранила весь его синкретизм, моменты действа, сказа, диалога, но в формах, упрочненных культом, и с содержанием мифа» (230). Именно в драме ученый видел устойчивость культовой традиции древности.
Появление автора («самосознание личности») как факт литературы связано с выделением личности «из сословной замкнутости и партийных предубеждений» (219). Развивая эту мысль, Веселовский подчеркивает, что «анонимный певец эпических песен сменяется поэтом, и о нем ходят не легенды, как о Гомере и Гесиоде: у него есть биография» (219).
Историческая цепочка, изученная Веселовским, в результате выглядит следующим образом: от ритмико-музыкального синкретизма, «с постепенным развитием в нем элемента слова, текста, психологических и ритмических основ стилистики», – к хорическому действу, примкнувшему к обряду, а от него к песням «лирико-эпического характера», которые представляются первым естественным выделением из связи хора и обряда»; по следам этих процессов обособилась эпика, а «художественная лирика позднее ее»; возникновение же художественной драмы из культовой потребовало, по Веселовскому, «условий, которые сошлись лишь однажды в Греции» (245).
Вторая часть труда Веселовского «Три главы исторической поэтики» названа им «От певца к поэту. Выделение понятия поэзии». Ученый рассматривает два вида мотивации личного творчества: первый связан с идеей труда и усвоением предания, знания, результатов просвещения; второй определяется той формой вдохновения, в которой поэзия понимается «напитком и снедью» (264). Последний тезис ученый оговаривает: «Разумеется, образ одержимости давно перестал ощущаться реально» (264).
Третья часть труда – «Язык поэзии и язык прозы» – посвящена вопросам разграничения комплекса проблем поэтического и прозаического. Исходным пунктом размышления Веселовского становится суждение о том, что «выбор того или другого стиля или способа выражения органически обусловлен содержанием того, что мы назовем поэзией или прозой» (270; курсив мой. – М.Л.). Опираясь на положения «Поэтики» Аристотеля», Веселовский говорит о категории стиля и о таких проблемах стиля, как его ясность, т. е. достоинство, или «холодность», т. е. ущербность.
Ученый подчеркивает, что основы языка поэзии и языка прозы одни: «та же конструкция, те же риторические фигуры синекдохи, метонимии и т. п.; те же слова, образы, метафоры, эпитеты» (276). Но труд поэта связан с особым «сбережением усилий внимания», «экономией внимания» (275). «Органической принадлежностью стиля» поэзии является обобщение впечатлений жизни (277), и «психологический параллелизм» упорядочивается «параллелизмом ритмическим» (278). В «водворении» же прозы видят «рост личности» (296).
В конце жизни Веселовский разрабатывал новый курс «История поэтических сюжетов», который с вариантами поставленных задач и подключением соответствующих материалов читал в 1897–1903 гг. Тезисы под условным названием «Задача исторической поэтики», которую рассматривают как теоретическое введение к этому курсу, были найдены после смерти Веселовского его учеником В.Ф. Шишмаревым (опубл. в 1913 г.). В них сформулированы новые задачи исторической поэтики, обусловленные переходом от начальных этапов словесного творчества, что было предметом анализа Веселовского на протяжении всей его жизни, к этапам, близким современности и определяемым личным авторством.
Суггестивность – значимый термин и понятие Веселовского. Еще в работе «Из введения в историческую поэтику» ученый писал: «Подсказывание – это то, что английская, если не ошибаюсь, эстетика окрестила названием суггестивности» (58). Суггестивность буквально – подсказывание, внушение (лат. suggestio).
Что такое первобытный синкретизм по а н веселовскому
Синкретизм древнейшей поэзии
и начала дифференциации поэтических родов.
Попытка построить генетическое определение поэзии с точки зрения ее содержания и стиля на эволюции языка-мифа*1 будет по необходимости не полна, если не сосчитается с одним из наиболее существенных элементов определяемого: ритмическим. Его историческое объяснение в синкретизме*2 первобытной поэзии: я разумею под ним сочетание ритмованных, орхестических*3 движений с песней-музыкой и элементами слова.
В древнейшем сочетании руководящая роль выпадала на долю ритма, последовательно нормировавшего мелодию и развивавшийся при ней поэтический текст. Роль последнего вначале следует предположить самою скромною*4: то были восклицания, выражение эмоций, несколько незначащих, несодержательных слов, носителей такта и мелодии. Из этой ячейки содержательный текст развился в медленном ходе истории; так и в первобытном слове эмоциональный элемент голоса и движения (жеста) поддерживал содержательный, неадекватно выражавший впечатление объекта; более полное его выражение получится с развитием предложения.
К признакам синкретической поэзии принадлежит и преобладающий способ ее исполнения: она пелась и еще поется и играется многими, хором; следы этого хоризма остались в стиле и приемах позднейшей, народной и художественной песни.
Если бы у нас не было свидетельств о древности хорового начала, мы должны были бы предположить его теоретически: как язык, так и первобытная поэзия сложилась в бессознательном сотрудничестве массы, при содействии многих*7. Вызванная, в составе древнего синкретизма, требованиями психофизического катарсиса, она дала формы обряду и культу, ответив требованиям катарсиса религиозного. Переход к художественным его целям, к обособлению поэзии как искусства совершался постепенно.
Материалы для характеристики синкретической поэзии разнообразные, требующие возможно широкого сравнения и опасливой критики.
Прежде всего: 1) поэзия народов, стоящих на низшей степени культуры, которую мы слишком безусловно приравниваем к уровню культуры первобытной, тогда как в иных случаях дело идет не о переживании старых порядков, а о возможных бытовых новообразованиях на почве одичания. В таких случаях сравнение с 2) аналогическими явлениями среди современных, так называемых культурных, народностей, более доступных наблюдению и оценке, может указать на совпадения и отличия, получающие значение в глазах исследователя.
В случае совпадения, при отсутствии возможности влияния одной сферы на другую, факты, намеченные среди культурной народности, могут быть признаны за действительные переживания более древних бытовых отношений и, в свою очередь, бросить свет на значение соответствующих форм в народности, остановившейся на более ранних ступенях развития. Чем более таких сравнений и совпадений и чем шире занимаемый ими район, тем прочнее выводы, особенно если к ним подберутся аналогии из наших памятей о древних культурных народностях. Так греческая подражательная игра Гераvоs находит себе соответствие в таких же играх-плясках североамериканских индейцев, которые со своей стороны позволяют устранить, как позднее историческое измышление, легенду, будто введен был на Делосе Тесеем в воспоминание и подражание своих блужданий по Лабиринту*8. Так развитие амебейного*9 пения в народной поэзии, не испытавшей литературных влияний, ставит границы гипотезе Рейценштейна о культовом происхождении сицилийской буколики*10.
Следующие сообщения группируются, быть может, несколько внешним образом, по отделам некультурных и культурных народностей. Записи, касающиеся первых, далеко не равномерны: старые, появившиеся до обособления фольклора как науки, не имели в виду его запросов и могли обходить как неважные такие стороны явлений, которые стали с тех пор в центре его интересов; новые записи лишь случайно и стороной захватывали ту область народнопоэтических данных, которая подлежит нашему наблюдению, и не всегда отвечают его специальным, иногда мелочным требованиям. Так, например, мы часто в неведении, в каких отношениях находится текст запевалы к припеву хора, в чем состоит припев, приводится ли он из хоровой или единоличной песни, и т. п.
Эти немногие методические замечания приготовят нас к следующему обзору, по необходимости неполному.
Это большая работа, посвященная происхождению поэзии, ее внутренней и внешней дифференциации, формированию особого поэтического языка, фактически и хронологически завершает опубликованные исследования А.Н. Веселовского в области исторической поэтики, начало которым было положено в его университетских курсах 80-х годов, а последующее развитие отражено в публикациях 90-х годов.
*2 Понятие синкретизма, т.е. первоначальной нерасчлененности различных видов искусства, относится к центральным в учении А.Н. Веселовского (ср.: Энгельгардт Б.М. Александр Николаевич Веселовский. С. 88, 134; Шишмарев В.Ф. Александр Николаевич Веселовский // Шишмарев В.Ф. Избранные статьи. Л., 1972. С. 320-330). О значении для современной науки этой теории Веселовского, а также об оценке ученого как одного из предшественников современной семиотической этнологии и поэтики см.: Иванов Вяч. Вс. Очерки по истории семиотики в СССР. С. 6-10.
*4 Незначительность, случайность текстового элемента в первобытном синкретизме в трактовке А.Н. Веселовского сегодня признается преувеличенной (см.: Мелетинский Е.М. «Историческая поэтика» А.Н. Веселовского и проблема происхождения повествовательной литературы. С. 33-34).
*7 См.: Иванов Вяч. Вс. Очерки по истории семиотики в СССР. С. 6; Богатырев П.Г., Якобсон Р.О. Фольклор как особая форма творчества // Богатырев П.Г. Вопросы теории народного искусства. С. 369-383; Типологические исследования по фольклору: Сборник статей памяти В.Я. Проппа. М„ 1975.
Формы проявления синкретизма в архаическом сознании и искусстве
В своих трудах А.Н.Веселовский проследил, как проявляется этот общий принцип в древнем искусстве слова — в сфере поэтического языка и стиля, в структуре художественной образности, в предыстории и ранней истории литератур-
1 В е с е л о в с к и й А. Н. Психологический параллелизм и его формы в
отражениях поэтического стиля // ИП. — С. 125.
2 О н ж е. История или теория романа? // Веселовский А.Н. Избр.
статьи. — Л., 1939. — С. 3—4.
4 См. также: В е с е л о в с к и й А. Н. Синкретизм древнейшей поэзии и
начала дифференциации поэтических родов; Из лекций по истории эпоса;
Из лекций по истории лирики и драмы // ИП.
5 «Эпитеты, которые я называю синкретическими, отвечают этой слит
ности чувственных восприятий, которые первобытный человек выражал не
редко одними и теми же лингвистическими показателями» (там же).
ных родов и жанров, в формировании авторства, вплоть до мотива и сюжета, т.е. провел его через центральные категории литературы изучаемой эпохи.
При этом выяснилось, что дольше всего сохраняется синкретизм в сфере поэтической образности. Поэтому мы в дальнейшем, говоря об интересующей нас стадии поэтики, будем иметь в виду не только искусство синкретическое в прямом смысле слова (т.е. еще не отделившееся от обряда или других видов искусств), но и такое искусство, образная структура которого определяется принципом синкретизма.
Это, по мнению О.М.Фрейденберг, и ввело в заблуждение А.Н.Веселовского: «Все эти формы мифа настолько семантически едины, что производят впечатление неразрывных. Весе-ловский принимал этот кажущийся их характер за присущий им синкретизм. Но все их своеобразие в том, что они совершенно различны и генетически независимы. Основная их черта объясняется тем, что первобытное мышление отождествляло
1 Ф р е й д е н б е р г О. М. Введение в теорию античного фольклора //
МЛД. — С. 75.
2 О н а ж е. Поэтика сюжета и жанра. — Л., 1936. — С. 241—242.
Но в работах исследовательницы содержалось и действительное углубление проблемы. С учетом семантического тождества при различии форм синкретизм оказывается более структурированным, чем это виделось А. Н. Веселовскому. Становится ясно, что речь должна идти не просто об отсутствии различий, а об особом («синкретическом») характере самих различий. Сама нераздельность форм словесных, действенных, музыкальных оказывается не просто тождеством, а специфическим разыгрыванием его.
Рассматривая же ее в целом, нужно сказать, что принцип, открытый ученым и действовавший на протяжении самой длительной стадии в истории поэтики, так и не привлек к себе должного внимания науки. До сих пор сохраняют свою актуальность слова, сказанные об А.Н.Веселовском в 1920-е годы М.М.Бахтиным: «Его труд, во многом незавершенный, до сих пор недостаточно усвоен и в общем не сыграл еще той
Ф р е й д е н б е р г О.М. МЛД. — С. 76.
Б р а г и н с к а я Н. В. Комментарий // МЛД. — С. 571.
См., напр.: М е л е т и н с к и й Е.М. Поэтика мифа. — М., 1976. — С. 178.
Синкретизм действительно тот «родимый хаос», из которого возникли современное сознание и искусство, и можно с достаточной уверенностью говорить, что на иной почве (на основе того же строго аналитического мышления) они не могли бы родиться. В этом смысле древний синкретизм литературы родствен мифологии, психическому бессознательному, тому, что исследователи мышления ребенка называют «ди-пластия», и другим первичным («архетипическим») структурам сознания и культуры, из которых вырастают их более дифференцированные формы. И в более позднее время — в момент своего становления — каждая литература переживает состояние, типологически родственное тому, что мы называем синкретизмом. Почему, например, Пушкин — это «наше все» (Ап.Григорьев)? Очевидно, потому, что он для русской литературы был тем началом, в котором в синкретическом виде заложены возможности ее будущего развития.