Что такое синоптические евангелия

Синоптические Евангелия

Название используется с XVIII века, когда Иоганн Якоб Грисбах издал три Евангелия в 1776 году в виде Синопсиса, параллельными столбцами.

Существует несколько теорий связи между синоптическими евангелиями, в частности — теория о Источнике Q.

См. также

Полезное

Смотреть что такое «Синоптические Евангелия» в других словарях:

СИНОПТИЧЕСКИЕ ЕВАНГЕЛИЯ — Евангелия четырех евангелистов. Словарь иностранных слов, вошедших в состав русского языка. Чудинов А.Н., 1910 … Словарь иностранных слов русского языка

СИНОПТИЧЕСКИЕ ЕВАНГЕЛИЯ — условное название, к–рое дал первым трем Евангелиям *ГРИСБАХ, расположивший в своем издании (1774–76) их текст в виде *синопсиса. Для С.Е. характерны: а) сходный в общих чертах порядок повествования, отличающий их от 4–го ЕВАНГЕЛИЯ, б) общность… … Библиологический словарь

Синоптические Евангелия — ♦ (ENG Synoptic Gospels) (греч. synoptikos сведение воедино) название первых трех евангелий Нового Завета: от Матфея, Марка и Луки, возникшее потому, что они описывают жизнь Иисуса схожим образом, основываясь на общих источниках, в отличие… … Вестминстерский словарь теологических терминов

Синоптические евангелия — – см. Евангелия … Полный православный богословский энциклопедический словарь

ЕВАНГЕЛИЯ — (греч. euaggљlion; евр. бесорá благая, или радостная, весть), первые четыре книги новозав. канона, посвященные земной жизни, учению, смерти и Воскресению Иисуса Христа, книги, к–рые являются средоточием и вершиной НЗ и всей Библии в целом. Хотя … Библиологический словарь

Synoptic Gospels — Синоптические Евангелия … Вестминстерский словарь теологических терминов

ЕВАНГЕЛИЕ. ЧАСТЬ II — Язык Евангелий Проблема новозаветного греческого Дошедшие до нас оригинальные тексты НЗ написаны на древнегреч. языке (см. ст. Греческий язык); существующие версии на др. языках это переводы с греческого (или с др. переводов; о переводах… … Православная энциклопедия

ЕВАНГЕЛИЕ. ЧАСТЬ I — [греч. εὐαγγέλιον], весть о наступлении Царства Божия и спасении человеческого рода от греха и смерти, возвещенная Иисусом Христом и апостолами, ставшая основным содержанием проповеди христ. Церкви; книга, излагающая эту весть в форме… … Православная энциклопедия

БИБЛИЯ — книга, содержащая священные писания еврейской и христианской религий. Еврейская Библия, сборник древнееврейских священных текстов, входит и в христианскую Библию, образуя ее первую часть Ветхий Завет. Как христиане, так и евреи считают ее записью … Энциклопедия Кольера

Источник

Почему тексты Евангелий порой противоречат друг другу?

Приблизительное время чтения: 13 мин.

Наверняка во время чтения Евангелия вы замечали, что между текстами есть расхождения, а иногда – даже противоречия. Или же, наоборот, ловили себя на мысли, что описание некоторых сюжетов у евангелистов совпадает слово в слово – будто бы они списали их друг у друга. В научной библеистике это явление называется синоптической проблемой и изучается уже не одно столетие. Почему же евангельские тексты иногда противоречат друг другу или полностью совпадают? И какие на этот счет существуют теории?

С этими вопросами «Фома» обратился к старшему преподавателю кафедры библеистики МДА, протоиерею Андрею Рахновскому.

Известно, что из четырех Евангелий произведения Матфея, Марка и Луки называются синоптическими. Почему? И что такое синоптическая проблема?

Потому что между этими тремя текстами очень много литературных пересечений, на которые в какой-то момент обратили внимание библеисты и начали подробное изучение и сопоставление этих Евангелий. В библеистике для обозначения этого явления стали использовать греческое слово σύνοψις, которое можно перевести как «обзор». Смысл этого слова будет более понятен, если мы переведем его по частям: σύν – это предлог, обозначающий совместное действие, а οψις происходит от греческого глагола со значением «видеть». Поэтому Луку, Марка и Матфея называют еще синоптиками.

А в чем же, собственно, состоит «проблема»?

Как ни странно, проблема содержится уже в названии самих Евангелий. На языке оригинала Евангелия озаглавлены следующим образом: «по Матфею», «по Марку» и т.п. Это значит, что эти тексты являются авторской версией изложения одних и тех же событий. Выражение «смотреть со своей колокольни» здесь более чем уместно. Хочу сразу оговориться, дабы не направить наших читателей по ложному следу, что авторский или субъективный элемент Евангелий касается только формы и способов подачи материала, но не самого содержания Божественного откровения. Совершенно ясно, что эти писания базируются на одном и том же фундаменте. Взгляд евангелистов на суть спасительного подвига Иисуса Христа, на Бога, на этическую строну новозаветного учения абсолютно одинаковый.

Само понятие «синоптической проблемы» возникло в XVIII веке. За этим термином скрывается целый ряд вопросов, которые возникают при сравнении повествования Евангелий от Матфея, Марка и Луки. «Вопросы» возникали по поводу удивительных совпадений между ними, причем совпадений не только в описании одних и тех же событий или поучений, но, что самое поразительное, в логике развития мысли внутри речей действующих лиц и в логике раскрытия того или иного события.

Более того, евангелисты излагают события одними и теми же «блоками» несмотря на то, что объективно события эти не всегда находятся в прямой хронологической связи друг с другом. Но это только одна сторона проблемы.

В параллельных местах помимо сходства мы также видим и большое количество разночтений и разногласий. Для того чтобы читателю стало понятно, о чем идет речь, можно привести два простейших примера. Как быть, если Евангелия расходятся в том, сколько было исцеленных в Иерихоне слепцов? Как объяснить, что Христос разрешает разводиться по причине супружеской неверности у одного евангелиста и вовсе не разрешает разводиться у другого?

Третья сторона синоптической проблемы заключается в выявлении источников, которыми пользовались авторы Евангелий – будь то ситуация взаимного использования материалов друг друга или же привлечение внешних устных или письменных источников. Кратко скажем, что так называемый Q (от немецкого Quelle – источник) — это общепринятое в науке обозначение одного из таких источников, которым, возможно, пользовались евангелисты.

Орел при евангелисте Иоанне изображает высоту евангельского учения и сообщаемых в нем божественных тайн.

Подождите, Вы все время говорите о трех евангелистах, а как же быть с Иоанном Богословом?

Дело в том, что значительная часть событий и поучений Христа в четвертом Евангелии — это особый, свойственный только Иоанну текст. Это не значит, что между синоптиками и Иоанном нет никакой связи, но она не так очевидна.

«Пролог о Логосе» («В начале было Слово, и Слово было у Бога…»), беседы Христа с Никодимом и самарянкой, беседа о хлебе «сошедшем с небес», воскрешение Лазаря, последние наставления Иисуса и Его первосвященническая молитва – это не только богословски важные фрагменты, упомянутые исключительно у Иоанна.

Они уникальны и важны даже с точки зрения структуры текста – настолько они крупны и подробны в сравнении с тем, как подается материал у синоптиков. Наряду с этим расхождение с другими евангелистами по поводу дня Пасхи и отсутствие в описании Тайной вечери момента причащения апостолов – все это заставляет библеистов вынести вопрос соотношения Евангелия от Иоанна и синоптиков за рамки синоптической проблемы.

В чем же заключаются сходства и различия у трех евангелистов?

В общем виде картину сходства и различия между синоптиками можно описать так. Часть действий и поучений Христа описаны всеми тремя евангелистами, другая часть – только у двух или у одного. Из этого ученые сделали вывод, что каждый автор Евангелий имеет;

а) общее содержание с двумя другими синоптиками;

б) общее содержание с кем-нибудь одним из них;

с) исключительно свое, не встречающееся ни у кого другого содержание.

Например, объем оригинального содержания в Евангелии от Марка составляет 30 стихов из более чем 650 – следовательно, 600 с лишним стихов этого евангелиста, передаваемые хоть и не дословно, а по большей части тематически, встречаются у Матфея и у Луки. Условно «общее» содержание у Матфея с Лукой достигает приблизительно 240 стихов. Оригинальное содержание у Матфея составляет примерно 1/6 от общего объема, у Луки примерно 1/4. Интересно, что, как оригинальное содержание Матфея и Луки, так и общее у них обоих касается прежде всего слов Спасителя, а не Его действий.

Для того, чтобы стало совсем ясно, можно привести два простых примера сходства и различия синоптических повествований. В первом случае мы увидим сходство текстов Матфея, Марка и Луки, во втором примере – сходство между Матфеем и Лукой против свидетельства Марка.

В приведенных отрывках следует обратить внимание не только на одинаковые фразы, но и на то, что они находятся внутри повествования об исцелении расслабленного на одном и том же месте, причем в связке с одними и теми же звеньями логической цепочки рассказа. Это может означать, что рассказ передавался именно в таком виде и евангелисты либо пользовались свидетельствами друг друга, либо имели один общий сторонний источник.

Следующий пример показателен именно тем, что Матфей и Лука следуют одной традиции пересказа притчи о работниках в винограднике, а Марк – другой традиции. Особенную остроту этому моменту придает то, что убийство именно «вне виноградника» имело важное пророческое значение, так как Христа распяли за стенами Иерусалима.

Как же библеисты объясняют наличие этих совпадений и расхождений?

На этот счет существует целый ряд гипотез. Некоторые библеисты предполагают, что евангелисты в процессе написания своих текстов были зависимы друг от друга: на руках у них было уже написанное кем-то Евангелие. Наиболее известный и «традиционный» вариант был предложен еще в V веке блаженным Августином. Он полагал, что Евангелия хронологически были написаны в том порядке, в котором они следуют в каноне. И при этом каждый автор пользовался сочинением предыдущего. Марк – Матфеем, Лука – Матфеем и Марком.

Евангелист Марк символизируется львом, в ознаменование могущества и царственного достоинства Христа.

То есть получается, что все же апостол Марк был первым, кто написал Евангелие?

Согласно одной из гипотез, да. В частности, это предположение базируется на свидетельстве первого церковного историка Евсевия Кесарийского, который, ссылаясь на слова Папия, епископа Иерапольского, жившего на рубеже I-II вв, пишет: «Марк был переводчиком Петра; он точно записал все, что запомнил из сказанного и содеянного Господом, но не по порядку, ибо сам не слышал Господа и не ходил с Ним. Позднее он сопровождал Петра, который учил, как того требовали обстоятельства, и не собирался слова Христа располагать в порядке. Марк ничуть не погрешил, записывая все так, как он запомнил; заботился он только о том, чтобы ничего не пропустить и не передать неверно». Что мы можем почерпнуть из этого отрывка?

Очевидно, что евангелист Марк находился в ближайшем окружении апостола Петра и его текст в общем-то – это Евангелие от Петра. Апостол Петр излагал слова и деяния Христа, руководствуясь потребностями слушателей, а не формальной хронологией событий. Интересно, что евангелие от Марка действительно хронологически менее последовательно, чем тексты Матфея и Луки.

А откуда берутся предположения о некоем документе «Q»?

Эта гипотеза основывается на другом свидетельстве Евсевия Кесарийского. Оно связано уже с апостолом Матфеем: «Матфей записал беседы Иисуса по-еврейски, переводил их кто как мог».

Обратим внимание на выражении «беседы Иисуса». Это, по мнению части ученых, и есть тот самый Q – изначально устное предание, а затем записанный памятник, послуживший наряду с текстом Марка источником для Евангелий Матфея и Луки.

Чтобы было понятно, зачем вообще он нужен, проведем следующий эксперимент. Вычтем для начала из текстов Матфея и Луки самобытное содержание. Затем исключим из оставшегося материала те места, где Матфей и Лука согласуются с Марком. Оставшиеся приблизительно 240 (!) стихов общего содержания у Матфея и Луки и восходят к Q. Примечательно, что их смысловое содержание за редким исключением сосредоточено на поучениях Христа, исключая повествование о Страстях.

Но тут возникает вопрос: что это за авторитетный источник, в котором нет ни слова о самых главных событиях евангельской истории – о Страстях Христовых?

По-видимому, это был не целостный источник, а именно комплекс разрозненных устных и письменных преданий о Христе, которые, возможно, ходили между христианами, а затем были использованы евангелистами.

Приведем некоторые примеры совпадений между всеми синоптиками и между Матфеем и Лукой, которые помогут нам почувствовать характер сходства между их текстами.

В данном фрагменте мы видим почти полное совпадение фраз диалога между Иисусом и прокаженным. Чтобы было ясно, что это не просто совпадение, обратимся еще к одному показательному примеру – на этот раз это разговор Христа и сотника.

Главное в приведенных повествованиях – не само наличие совпадений, а те выводы, которые волей-неволей напрашиваются при анализе этих строк. 1) мы видим дословное совпадение, 2) это совпадение относится к греческому тексту Евангелий, но! 3) Христом эти фразы произносились либо на еврейском, либо на арамейском, 4) при переводе на греческий эти фразы можно было перевести по-разному, учитывая различия между еврейским и греческим синтаксисом. Если мы примем во внимание все четыре пункта выводов, то естественно придем к заключению, что евангелисты использовали уже существующий унифицированный перевод на греческий, дошедший, вероятно, в письменном варианте.

Однако существует еще целый ряд выдвинутых гипотез – во многом взаимоисключающих, – которые также построены на очень сильной аргументации, что заставляет нас относиться к описанному выше открытию с долей здравого скептицизма.

Но почему же евангелисты не могли просто напрямую обратиться к непосредственным свидетелям жизни Иисуса Христа? Опросить именно их и не пользоваться какими-то сторонними документами?

То, что сказано выше об источниках, – в действительности далеко не все. Мы лишь перечислили ряд основных гипотез. Разумеется, сводить проблему к тому, что евангелисты пользовались некими двумя (или, например, четырьмя) источниками – слишком формальный, наивный и просто неисторичный подход. В случае с любыми историческими повествованиями (тем более – относящимися к такому древнему периоду) было бы слишком самонадеянно с нашей стороны полагать, будто мы в состоянии «нащупать» весь тот материал, который лег в основу того или иного сочинения. Рассказы свидетелей – несомненно, один из источников, к которым обращались создатели текстов канонических Евангелий. Евангелист Лука прямо говорит, что он написал «как передали нам очевидцы» (Лк. 1:2).

Евангелиста Луку изображают с тельцом, подчеркивая жертвенное, искупительное служение Спасителя.

Вы говорили, что тексты евангелий являются богодухновенными. А что это значит? Почему для христиан вообще так важно именно такое отношение к Евангелию?

Богодухновенность означает, что основное смысловое содержание священных книг исходит от Бога. Хочу подчеркнуть, что это относится прежде всего к содержанию спасительного Откровения. Несмотря на то, что в Библии есть много интересного с исторической и литературной точки зрения, не это составляет ее исключительную ценность. Это примерно как «недостаточно играть на скрипке, чтобы быть Эйнштейном».

Есть много исторических документов, в сопоставлении с которыми Священное Писание может проигрывать в точности описания; язык Нового Завета с литературной точки зрения тоже не является образцом стиля. Библия – это памятник и истории, и литературы, но мы её ценим за то, чего нет в других произведениях: это история завета Бога и человека и откровение о Сыне Божьем, который спасает нас от греха и смерти, показывает тот путь, которого мы не найдем в других замечательных литературно-исторических памятниках.

А разве можно называть евангельские тексты, которые, как Вы сами сказали, противоречат друг другу, «богодухновенными»?

Более того, мы как раз потому и можем доверять Евангелиям, что между ними встречаются противоречия. Это показывает, что перед нами живое свидетельство человека. Каждый евангелист как бы говорит: да, мы субъективны, да, мы что-то упустили или не так поняли, поэтому читайте нас всех и сравнивайте. Только так и бывает в реальной жизни у подлинно живых людей. В этом смысле примечательно, что в Церкви не прижились попытки создания единого непротиворечивого рассказа о Христе; не существует одобренной, официальной биографии Иисуса. Канон Священного Писания включает именно эти, известные нам четыре отдельных повествования апостолов.

При евангелисте Матфее изображается Ангел, как символ мессианского посланничества в мир Сына Божия, предреченного пророками.

Как Вы думаете, нужно ли в таком случае рядовому христианину разбираться в хитросплетениях и тонкостях синоптической проблемы? И если да, то почему?

Я считаю, что, конечно, нужно.

Во-первых, изучение Священного Писания не только как богодухновенной книги, но и как литературного памятника, возникшего в определенном историческом контексте, помогает воспринять Евангелие как историческое, а следовательно – правдивое повествование. Принятие догмата о Боговоплощении и почитание искупительной жертвы Спасителя, совершенной в рамках человеческой истории, логически ведут нас к тому, чтобы не брезговать конкретными проявлениями самой этой истории, видеть в ней ту среду, в которой раскрылось Божественное Откровение. Мне думается, что христианам не следует пренебрежительно относиться к тем человеческим усилиям, которые предпринимали евангелисты, чтобы донести до нас повествование о жизни Христа.

Во-вторых, разбираясь хотя бы отчасти в данной проблеме, мы всегда можем грамотно и корректно вести полемику с противниками христианства и опровергнуть мнимые сенсационные разоблачения по типу «Сто противоречий Библии или как вас обманывают церковники». Авторы подобных опусов, к сожалению, не знакомы с многовековым научным трудом, предпринятым множеством ученых-богословов, а вот нам – христианам, к которым все описанное в Библии имеет непосредственное отношение, хорошо бы хотя бы в небольшой степени в этом наследии разбираться.

И, наконец, изучение синоптической проблемы может помочь нам осознать тот уникальный путь, который проделал каждый евангелист, составляя для нас свидетельство о Христе. Ведь за каждым из четырех текстов стоит личный, по-своему пережитый опыт встречи со Христом Матфея-мытаря, Луки-врача, Иоанна-рыбака и Марка, о роде занятия которого нам, к сожалению, ничего неизвестно.

Источник

К вопросу о происхождении и взаимном отношении синоптических евангелий

Внимательному читателю наших Евангелий не трудно заметить, что первые три из них, резко отличаясь от четвертого как по своему содержанию, так и по внешней форме, в том и другом отношении представляют поразительное сходство между собою. Если пристальнее вглядеться в это сходство, оно оказывается:

Объяснение такого сходства и различия между синоптиками составляет задачу, так называемого в богословской критико-экзегетической литературе, синоптического вопроса: за отсутствием прямых исторических свидетельств требуется найти такой более или менее вероятный способ происхождения синоптических Евангелий, при котором становились бы понятными и естественными с одной стороны их сходство даже в незначительных частностях, а с другой – их доходящие до кажущихся противоречий уклонения и разности.

Большинством новейших учёных предполагается и доказывается первого рода случай. Делается это впрочем не потому, чтобы в пользу этого предположения существовало больше положительных научных данных сравнительно со второй гипотезой, но, главным образом, в виду будто-бы решительной несостоятельности гипотезы взаимного пользования, т. е. просто в силу логической необходимости принять одну из альтернатив, когда доказана невозможность другой.

Несмотря однако же на это количественное преобладание приверженцев первой гипотезы, полагаем, что именно эта гипотеза имеет на своей стороне всего менее научной вероятности, – и, намереваясь выяснить преимущество древне-августиновской теории взаимного пользования, считаем полезным для ясности дела предварительно указать читателю тот путь, каким в нашем вопросе возможно добраться до наивероятнейшего результата.

Так как для решения синоптической проблемы положительных данных нет, и, следовательно, все сводится здесь к предположениям и догадкам, то, как это само собою понятно, мы должны в обследовании этого вопроса идти путем отрицательно-критическим и гипотетическим. Поэтому, во-первых, предположительно признав справедливым утверждение защитников гипотезы первоевангелия, что к принятию второго рода возможного случая существуют решительные и неустранимые препятствия, в свою очередь мы можем спросить: нет ли таковых же препятствий и к принятию первой гипотезы, и не представляется ли и она столь же невозможною, как и вторая? Во-вторых, если ввиду некоторых данных гипотеза общего первоевангелия окажется, как надеемся, не только маловероятною, но и прямо невозможною, мы должны будем обследовать: таковы ли те данные, какие обыкновенно приводятся против гипотезы взаимного пользования, что они ни в коем случае не могут быть ни объяснены с точки зрения последней, ни примирены с нею; или же все они суть только мнимые противоречия этой гипотезе, нисколько не подрывающие её научной вероятности? Наконец, в-третьих, после решения этого вопроса в последнем смысле, мы надеемся путем сравнительного анализа синоптического текста найти в нем ряд таких явлений, которые не могут быть объяснены иначе, как только предположением, что Евангелист Марк, при написании своего Евангелия знал и пользовался текстом Матфея, – а Лука – преимущественно (а не исключительно) текстом Матфея и Марка.

Итак, во-первых, сходство и различие между синоптиками может ли быть объяснено предположением, что в основе их лежит текст какого-либо нам неизвестного источника?

Когда говорят о зависимости синоптиков от общего первоисточника, то под последним можно разуметь: или однообразный стереотипный устный пересказ о жизни и учении Господа; или же какой-либо письменный первоисточник (один или несколько), появившийся ранее наших синоптических Евангелий и до нас не дошедший. В том и другом виде гипотеза первоевангелия находит себе защитников в среде представителей новейшей критики.

Сущность этой гипотезы состоит в следующем.

После вознесения Господа на небо апостолы и первенствующие христиане, как известно, пребывали некоторое время в Иерусалиме, в тесном общении между собою ( Деян. 1, 13–15; 2, 1, 44 ). Понятно само собой, что воспоминания о Великом Учителе, Его словах и делах должны были составлять главный и постоянный предмет общих бесед этой горсти первопоследователей Христа. При этом, как обыкновенно бывает в подобных случаях, рассказ одного очевидца о каком-либо деянии изречении Господа вызывал в другом воспоминание о других событиях и изречениях, – каждый спешил припомнить и рассказать другим то, чем полно было его сердце, – что он видел и слышал. Одинаковая степень умственного развития первохристиан, одни и те же одушевляющие их надежды и идеалы, одинаковая точка зрения на лицо Иисуса, – все это должно было содействовать тому, чтобы среди Иерусалимских последователей Иисуса установился довольно однообразный устный пересказ евангельских событий и бесед Господа, который, при постоянных повторениях, должен был отливаться все в более и более стереотипную форму и в этой форме все тверже и тверже запечатлеваться в памяти рассказчиков и слушателей. Так уже рано в Иерусалиме образовался не только определенный и вполне законченный круг рассказов из евангельской истории, но и выработался общий тип и самая внешняя форма этого рассказа. Поэтому когда апостолы должны были покинуть Иерусалим и разойтись по разным странам, у них было уже нечто вроде евангельского катехизиса, которого строго держались первенствующие миссионеры христианские. Усвояемое на память, это устное первоевангелие значительное время (по меньшей мере до 60-х годов первого столетия, следовательно, около 30-ти лет) хранилось и распространялось между первохристианами путем предания, пока наконец, при постепенном уменьшении непосредственных свидетелей жизни и учения Господа, в разных церквах не появилась нужда запечатлеть это предание в письменном виде и тем охранить его от различных неблагоприятных случайностей. Так произошли наши синоптические Евангелия, – независимо друг от друга, в разное время, в различных местах и от различных авторов: наше первое Евангелие представляет запись устного первоевангелия в том виде, как оно проповедывалось палестинским Иудеям Апостолом Матфеем; в Евангелии от Марка записана проповедь Ап. Петра в Риме; третий синоптик изложил устное общеапостолькое первоевангелие со слов Ап. Петра. При таком предположении, по-видимому, без натяжек и очень естественно объясняется вышеуказанное отношение синоптиков между собою: их совпадения даже в незначительных деталях зависят от того, что в основе всех трех синоптических Евангелий лежит один и тот же текст устного первоевангелия; а разногласия и уклонения синоптиков объясняются их независимым друг от друга происхождением, всегда возможным при устном усвоении и передаче видоизменениями буквы первоначального текста, индивидуальными особенностями стиля составителей наших синоптических Евангелий, различным назначением и т. п. 22

Долг справедливости требует признать, что в основе этой гипотезы лежит несомненная доля истины: верно то, что устное предание должно было быть и действительно было самым первым и некоторое время даже единственным средством к сохранению и распространению Евангелия и что оно – это предание – образует общую основу наших синоптиков. Но одним только устным преданием невозможно объяснить именно то взаимоотношение синоптиков, какое мы действительно находим между ними, те частные совпадения и уклонения их, какие мы указали выше.

г) Несостоятельным оказывается в рассматриваемой гипотезе и самый способ происхождения предполагаемого устного первоевангелия. Защитники ее вынуждены прибегать к двум одинаково невозможным предположениям. Одни (Гизелер, Ебрард, Герикэ) думают, что Апостолы во время пребывания своего в Иерусалиме, – преднамеренно ли, по уговору, или же без всякого предварительного соглашения, а так, само собой, от частых повторений, – усвоили себе на память с буквальной точностью все, бывшие предметом их беседы, рассказы, и в этой однажды усвоенной форме проповедовали их у разных народов. – Как мало психологической естественности в этом предположении, это кажется довольно ясно само собой. Если мы встречаем какого-нибудь школьника, знающего на память (конечно только к экзамену) катехизис Филарета, то это понятно: заучиваемый материал в этом случае представляет собой нечто вполне чуждое для заучивающего субъекта, в чем последний не может иметь никакого самодеятельного участия. Но мы решительно отказываемся понять, как может кто-либо раз навсегда усвоить себе в однообразной форме рассказ о том, чему свидетелем был он сам. Напротив, при воспроизведении известного события или речи у каждого свидетеля должны возникать всякий раз свои собственные, полученные им впечатления, которые так или иначе должны неизбежно отражаться и на самой внешней форме рассказа и сообщать ей своеобразный колорит. Столь же мало в упомянутом предположении и исторической естественности. Утверждаемый им мертвый механизм в образовании и распространении устного первоевангелия всего менее соответствует живому и действенному духу апостольского века: такой-ли безжизненный, механически усвоенный образ Иисуса носил в своем сердце каждый апостол! Такая ли однородная и мертвая проповедь могла увлекать массы народов в недра церкви христовой! Другие приверженцы рассматриваемой гипотезы (Штраус и Троицкий 32 ) для уяснения способа происхождения и сохранения устного первоевангелия обращаются к аналогии образования и хранения народно-эпических сказаний по теории О. Мюллера. В этом случае процесс образования устного первоевангелия представляется не как сознательная работа известных отдельных лиц, а как бессознательное творчество коллективной личности всей первохристианской Церкви. Но во-первых, характерной чертой народно-эпических сказаний служит правильность и законосообразность их внешнего изложения – своеобразный народный ритм, благодаря которому становится возможным и легким усвоение и хранение их народной памятью и неизменно-однообразном виде. Между тем внешняя форма изложения в наших синоптиках своею полной безыскусственностью напоминает скорее простоту летописи, чем ритм народно-эпической поэзии. Во-вторых – и главное – аналогия образования и хранения устного первоевангелия с народными былинами может быть признана законной в том только единственном случае, когда предполагается продолжительный период времени между историческим фактом и его заключением в однообразную форму: народные сказания, как известно, слагаются веками. Между тем беспристрастные исследования даже таких ученых, которых далеко нельзя причислять к почитателям церковного предания, как Гольцмана, Вейцзэкера и Гингельфельда, доказали, что по крайней мере наши первые два Евангелия написаны около разрушения Иерусалима, следовательно, спустя не более 20 – 40 лет по вознесении Господа, – срок, во всяком случае не естественно-краткий для того, чтобы евангельская традиция успела не только застыть в однообразно-стереотипную форму, но и распространится в этой форме по всем странам тогдашнего мира.

В виду указанных недостатков гипотеза устного первоевангелия в современной богословской литературе защищается вообще неохотно и при том очень немногими, далеко не первой величины в ученом мире, светилами. Несравненно большим сочувствием пользуется

В) Гипотеза письменного первоевангелия. Несмотря на большое разнообразие в раскрытии частностей этой гипотезы, все многочисленные защитники ее единогласно признают, что появлению наших первых трех Евангелий должны были предшествовать одна или несколько первичных подлинно-апостольских записей, которых вторичную обработку, – вероятно более подробную и систематичную, и во всяком случае одна от другой независимую, – представляют наши синоптики. Таким образом, сходство между синоптиками с точки зрения этого предположения объясняется их зависимостью от одних и тех же письменных первоисточников, а уклонения и разногласия их становятся вполне понятными, если принять во внимание, что составители синоптических Евангелий работали над первоисточниками независимо друг от друга, более или менее самостоятельно, в разное время и с разными целями.

Несмотря на всю видимую простоту и естественность такого решения синоптической проблемы, гипотеза эта однако же далеко не может похвалиться должной степенью научной вероятности.

Нужно, впрочем, сказать, что и сами наиболее беспристрастные защитники этой гипотезы отнюдь не претендуют на научно-объективную несомненность её. Главную опору для себя они стараются найти не столько в положительных научных данных, сколько в логической необходимости принять один из двух возможных случаев, когда доказана невероятность другого, – гипотеза первозаписей может и старается быть сильной на счет слабости гипотезы взаимного пользования. Поэтому, если при ближайшем рассмотрении дела окажется, что серьезных и действительных препятствий к принятию гипотезы взаимного пользования нет никаких, что взаимоотношение синоптиков столь же и даже более легко объясняется и без искусственного превращения наших Матфея и Марка в первоматфея и первомарка, тогда гипотеза письменных первоисточников, как исторически невероятная, совершенно произвольная, слишком искусственная и при всем этом бесполезная, законно должна уступить свое место теории взаимного пользования, как опирающейся на более твердые научно-объективные данные, как более простой и делу более сообразной.

Синоптические параллели см. у Еп. Михаила, толк. Евангелие, III прим. 1.

Источник