Что такое системная трансформация
Системная трансформация или системный кризис?
А.Ю.Чепуренко
 | Ваш комментарий |
| (для участников конференции) |
За последние 10-12 лет российская общественно-научная мысль проделала значительную работу по осмыслению теоретических проблем, методологических подходов и предложению практических решений, которые могут способствовать выводу системной трансформации на траекторию поступательного движения. Многое стало более понятно в истоках и причинах трудностей, которыми сопровождался начальный период реформ.
За последние 10-12 лет российская общественно-научная мысль проделала значительную работу по осмыслению теоретических проблем, методологических подходов и предложению практических решений, которые могут способствовать выводу системной трансформации на траекторию поступательного движения. Многое стало более понятно в истоках и причинах трудностей, которыми сопровождался начальный период реформ. Сложился некоторый консенсус по вопросу о крупных шагах (в том числе, их последовательности и методах синхронизации, чего явно не наблюдалось 7-10 лет назад) по созданию системы институтов, которые были бы способны к органичному самовоспроизводству. Более реалистической стала оценка характера задач, которые должны решить страна (не скорейшее вхождение в так называемый общеевропейский дом, которого нет и в помине, а постепенная борьба за достижение экономического уровня и социальных стандартов наименее развитых стран Западной Европы в долгосрочной перспективе). Наконец, более понятно стало, что меняется в окружающем мире и в каком направлении – это важно, чтобы не наступать постоянно на чужие грабли. Иначе говоря, теоретические предпосылки для нового подступа к решению многих проблем, которые продолжают свинцовыми гирями висеть на ногах у российского общества, в основном созрели.
Что же нам стало более ясно?
Прежде всего, рассуждая о причинах той медлительности и непоследовательности, с которыми сопряжена системная трансформация российского общества и экономики, мы научились различать между историческими корнями, предпосылками, причинами и непосредственным поводом острого трансформационного кризиса, из которого Россия только начинает выбираться, сохраняя при этом все шансы сорваться с него вновь. С этой точки зрения можно говорить о запоздалости и вынужденности российской модернизации (исторические корни), особой сложности осуществления системной трансформации именно в России (предпосылки), возобладавшей в России модели реформ – «шок без реформ» (причины) и включением России в орбиту мирового хозяйства именно накануне и в момент острого кризиса глобализации (повод). О кризисе глобализации, который проявляется в лихорадочных движениях «горячих денег», приводящих к обрушению одного «возникающего рынка» за другим, уже много сказано, поэтому хотелось бы сосредоточиться только на блоке внутренних проблем и причин.
Исторические корни можно протянуть далеко и глубоко – в традиции российской истории, особую ментальность российского общества и т.д. Это – излюбленная тема сторонников концепции тоталитаризма на Западе и адептов «особости» России в нашей стране. Но можно (и нужно!) искать их гораздо ближе – в упущенном шансе на постепенное, эволюционное перерождение советской экономической и общественной системы где-то на рубеже 60-70-х гг.
Несколько утрируя, можно было бы сказать: СССР и Россия дорого заплатили «за вашу и нашу свободу», а также за «антиимпериалистическую солидарность» стран ОПЕК.
Отсюда ясно, почему системная трансформация в России запоздала, но еще не вполне ясно, почему она оказалась особенно сложной – несопоставимо более сложной по сравнению со странами Центральной и Восточной Европы. Причины экономические лежали в гораздо более перекошенной структуре советского народного хозяйства:
Были и причины социально-политического порядка:
1.Не только предпринимательских слоев населения, но и представителей свободных профессий в СССР практически не существовало;
2.«Железный занавес» был опущен гораздо раньше и намного плотнее – ни в элитах, ни среди зародышевых групп контрэлит практически не было, в отличие от Польши, Венгрии, Чехии, Словении или Хорватии, людей, не понаслышке знакомых с реалиями (как с положительным опытом, так и с действительными проблемами и опытом их решения) развитых индустриальных стран.
Не может, наверное, быть системной трансформации без шока, но бывает «шок бессистемной трансформации» – таково общее заключение, которое можно сделать на основании изучения опыта так называемых рыночных и демократических преобразований в России. Шок бессистемной трансформации – такова непосредственная причина дискредитации рынка и демократии в общественном сознании россиян. На эту тему и в России, и на Западе написано за последние годы уже сотни статей и книг. Приведем очень кратко только некоторые важнейшие моменты в подтверждение моего тезиса:
Либерализация цен в отсутствие конкуренции на товарных рынках и рынках капитала привела к формированию перекошенной структуры цен, снижению доли денежных расчетов в экономике и появлению различного рода денежных суррогатов. Либерализация цен была в значительной мере вынужденным шагом, но она не могла в таких условиях привести к формированию рыночного механизма ценообразования. Между тем – в строгом соответствии со словами Маркса о том, что подчас этикетка обманывает не только покупателя, но и продавца – первое поколение российских реформаторов посчитало задачу инициирования перехода к рынку после запуска либерализации едва ли не выполненной. (За что потом жестоко поплатилось, уйдя в политическое небытие);
Приватизация в отсутствие четко специфицированных прав собственности и механизма их эффективной защиты привела к формальному росту частного сектора, однако невозможность эффективного контроля со стороны собственника за хозяйственными процессами способствовала усилению сначала так называемых красных директоров, а потом и так называемых новых банкиров, отсутствию реальных инвестиций, быстрому превращению бывших государственных монополий в финансово-олигархические образования, ведущие между собой жестокую борьбу за право доступа – к нефтяной и газовой трубе, к обслуживанию финансовых потоков государства, к уху президента. Приватизация была необходима и неизбежна, но именно она привела к складыванию того, что получило название «приятельского капитализма», и окончательной дискредитации реформ в глазах значительной части населения;
Жесткая денежная политика властей после 1995 г. привела к снижению темпа инфляции, но способствовала ее переходу из открытой в подавленную форму (невыплаты заработной платы, пенсий, пособий и т.п.). Многие предприятия и без того сначала лишились оборотных средств в ходе либерализации цен и последующей гиперинфляции, а затем и доступа к инвестициям вследствие особенностей российской модели приватизации. Вследствие жесткой денежной политики они лишились еще и возможности получать кредиты из-за удорожания заемных средств. Жесткая денежная политика была необходима для подавления инфляции, но она же привела к дальнейшему резкому ухудшению положения большинства предприятий.
Этот список институциональных ловушек, в которые попала российская системная трансформация, можно было бы продолжить. Хочу отметить, что меньше всего склонен усматривать в противоречивости результатов российских реформ чей-то злой умысел или «ошибки». Большинство из предпринятых шагов и не могли быть иными, если принимать во внимание тот социальный, политический и международный контекст, в котором они были сделаны.
Ошибки состояли в другом.
Во-первых, эти шаги, хотя и были необходимыми, но далеко не достаточными. Понимания этого не было и, судя по всему, нет у российских реформаторов «первой волны» – в отличие, скажем, от такого авторитетного специалиста, советника первого реформаторского правительства, как Андерс Ослунд.
В-третьих, нации никто никогда внятно не объяснял, что правительство предполагает делать, каковы должны быть ближайшие результаты этих действий, что произойдет дальше, как от этого изменится жизнь людей. Между тем, если пытаться что-то полезное почерпнуть в чужом опыте, то следует вспомнить о немецком «экономическом чуде»: в значительной степени успех реформ Людвига Эрхарда, против которых поначалу было настроено едва ли не большинство населения Западной Германии, был обусловлен тем, что сам главный реформатор регулярно выступал с короткими радиобеседами, в ходе которых популярно объяснял, что уже произошло, как в результате в ближайшее время изменится ситуация в экономике (а она не всегда в краткосрочной перспективе менялась в позитивную сторону – и у него доставало мужества об этом предупредить), и каковы будут более отдаленные результаты. В итоге к началу 1950-х гг. у него в стране политических конкурентов практически не осталось.
Вот здесь уже не уйти от сакраментального «кто виноват?». На мой взгляд, реформаторы «первого призыва» совершили следующие принципиальные ошибки:
•Стандартный набор мер, всегда и везде рекомендуемых МВФ, так называемый вашингтонский консенсус (приватизация – либерализация – жесткая денежная политика) не был подкреплен другими шагами, которые должны и могут вытекать только из понимания специфики трансформационной экономики. Этого нельзя вычитать из «меню», предлагаемого МВФ, это должны были сформулировать сами реформаторы;
Что можно было сделать (и что не поздно сделать и теперь), чтобы не загонять себя вновь в такую тяжелую ситуацию, в которой Россия оказалась к исходу 90-х гг.? Предпринять ряд мер, которые выходят за рамки чисто антикризисного реагирования (об антикризисных мерах, незамысловатых по характеру, хотя и очень трудно реализуемых при отсутствии политической воли у правительства и консенсуса между ветвями власти, экономистами сказано и без меня предостаточно):
•Реформа предприятий – безотносительно к форме собственности – могла быть начата на самой ранней стадии реформ и не встретила бы сильного сопротивления законодательной власти: поначалу требовалось «всего лишь» инициировать переход на общепринятые стандарты бухгалтерского учета и т.п. с целью придания большей прозрачности финансовой отчетности. Это не только существенно увеличило бы инвестиционную привлекательность российского реального сектора, но позволило бы иностранным и отечественным инвесторам участвовать в приватизации с “открытыми глазами”. Добровольный переход на GAAP мог быть простимулирован налоговыми льготами, и уже сегодня мы имели бы рост капитализации многих российских предприятий и совершенно ясные критерии того, какие из них действительно нежизнеспособны. Отсюда – появилась бы возможность проводить реструктуризацию и банкротства исходя не из политических предпочтений и иных соображений, а из критериев рыночной эффективности;
•Допуск иностранных банков на финансовый рынок России, в том числе и к работе с физическими лицами, подорвал бы влияние национальных финансовых олигархов, но способствовал бы привлечению в банковскую систему денежных ресурсов населения, повышению ее надежности, возрастанию конкуренции на рынке банковских услуг и в конечном счете – кредитованию реального сектора, т.е. российских производителей;
•Полная отмена налогов для стартующих малых предприятий могла быть осуществлена в период высокой инфляции 1992-1995 гг. Тогда доходная часть бюджета наполнялась относительно хорошо, и эта мера способствовала бы бурному росту малого бизнеса – а значит, ускорению структурной перестройки экономики, созданию конкурентной среды, поглощению части высвобождаемой рабочей силы. Сейчас, когда сектор малого предпринимательства находится в состоянии некоторого оживления после почти 10 лет застоя, эту меру осуществить уже гораздо сложнее, но в каких-то формах она может быть все же реализована;
•На основе этих и ряда других шагов могла бы быть начата значительно раньше и проводиться решительнее, причем без крайнего социального напряжения, жилищно-коммунальная реформа – постепенное повышение доли оплаты коммунальных услуг самими потребителями, а соответственно – начала бы разгружаться расходная часть бюджетов регионального и местного уровня, а главное – осуществился бы приход в этот сектор частного капитала и началась реальная конкуренция, сопровождаемая ростом качества услуг и, возможно, снижением цен и тарифов.
А главное – нельзя было ограничиваться при реформировании экономики одной экономикой. Это предписывает понимание взаимосвязи порядков (Interdependenz der Ordnungen). Нельзя так долго абстрагироваться от того, какое государство и в каком обществе реализует определенную экономическую политику – всякая экономическая политика осуществляется в определенном социокультурном и политико-правовом контексте, который также нужно постепенно реформировать, причем синхронизируя эти изменения с экономическими реформами. Административная реформа в самом широком смысле слова – т.е. не перераспределение полномочий между чиновниками, а пересмотр принципов организации государства, его перевод в положение продавца публичных услуг, а не верховного иерарха, могла и должна была быть начата гораздо раньше, пока чиновничество не консолидировалось, не овладело технологиями извлечения ренты и не стало манипулировать обществом, т.е. не позднее середины 90-х гг.
Самое важное упущение – государство в России оказалось лишь косметически «отреставрировано», но не подверглось реконструкции. Да никто и не ставил себе такой задачи. Скорее, наоборот – благородные реформаторы «без страха и упрека», осуществлявшие некий набор макроэкономических мер, не отважились заметить, что пытаются их реализовать при помощи негодного инструмента – старого, косного бюрократического аппарата, порожденного в недрах общего отдела ЦК КПСС и приспособленного для решения совсем иных задач. А со временем, осознав свою ошибку, некоторые наиболее талантливые из них стали активно встраиваться в эту машину коллективной безответственности, блестяще овладели номенклатурно-аппаратными методами «приватизации» властно-распорядительных функций.
Отсюда понятно, почему государство в ходе реформ в значительной мере самоустранилось от решения тех проблем, которые за него никем решены быть не могут (рамочное регулирование гражданского общества), но сохранило за собой ряд функций, которые исполняет исходя из примитивно-уравнительных представлений эпохи «социализма» (особенно – в сфере социальной политики). Оно остается Левиафаном и часто ведет себя, как слон в посудной лавке. А в последние годы – еще и как комиссар в кожаном реглане. Какие возникли серьезные «расстыковки» с объективными потребностями экономических реформ? Во-первых, федерализм в постсоветской России начали возводить «не с того конца». Фактически так и не отстроена система местного самоуправления, местная власть в большинстве областей и республик назначается региональными органами власти, а если и избирается, то – при существующем правовом сумбуре и скудной финансовой базе – фактически не в состоянии осуществлять свое предназначение.
Вместо того, чтобы ускорить строительство федерализма «снизу», в России было осуществлено введение принципа выборности губернаторов. При том, что свыше 80% территорий России не в состоянии сводить концы с концами без дотаций и субвенций федерального центра, мы получили модель феодально-иждивенческой раздробленности: субъекты Федерации, шантажируя центр, добивались бесконечных трансфертов, при этом оставляя за собой право не реализовывать те меры общегосударственной концепции реформирования, которые их население «не поймет». Одновременно во многих регионах велась и ведется линия на подавление ростков самоуправления и выбивание для себя все новых полномочий в тех сферах, которые в принципе должны быть прерогативой только федерального центра.
Очевидно, что эта ситуация могла быть исправлена рядом достаточно серьезных мер:
•постепенное повышение политического статуса так называемых межрегиональных экономических ассоциаций, в каждую из которых входит ряд сопредельных регионов России, с целью в среднесрочной перспективе перевести на этот уровень решение вопросов налоговой, структурной, социальной политики в соответствии с возможностями центральной власти и входящих в ассоциации регионов;
•решительный перевод дотационных регионов на казначейское финансирование в рамках федеральных дотаций и субвенций (внешнее управление);
•политическая поддержка различных местных, муниципальных ассоциаций и т.п., оказание им содействия в получении консультационной и иной технической помощи по линии ЕС и международных организаций.
Часть этих «рецептов» начала реализовываться лишь с самые последние годы, причем не в гражданско-демократическом, а в чиновничье-бюрократическом стиле, что во многом искажает саму их направленность. Далее, формирующийся в России «третичный сектор» никогда не пользовался вниманием и поддержкой реформаторов. До сих пор отсутствует целый ряд законов, без которых отсутствует правовая база функционирования различного рода самодеятельных союзов, ассоциаций. Между тем, без этого крайне затруднено создание институтов гражданского общества – начиная с благотворительных организаций, кредитных союзов, обществ потребителей и вплоть до ремесленных палат и лоббистских структур. Наконец, никто внятно не объяснил населению, каковы будут промежуточные итоги через месяц, через полгода, через год и что имеет в виду правительство, произнося: «рыночная экономика», «гражданское общество», «предпринимательство», «сильное государство» и т.д. Поэтому все эти понятия оказались замусоленными и в значительной степени дискредитированными.
Не имею возможности вдаваться в обсуждение этих клише российской печати – хочу лишь отметить, что по итогам ряда крупных исследований, осуществленных сначала РНИСиНП, а затем и его правопреемником ИКСИ РАН за последние десять лет, все эти тезисы приходится как минимум поставить под сомнение. Важно другое – во-первых, именно эти ходячие стереотипы во многом лежали в основе ряда важных мер государственной экономической и социальной политики, а потому не приходится удивляться, что общество реагировало на них не совсем так или совсем не так, как ожидалось реформаторами. Во-вторых, что еще печальнее, промывание мозгов населения постепенно приводит к тому, что многие из этих тезисов становятся самосбывающимися пророчествами.
Выше говорилось о том, что к настоящему времени среди российских обществоведов сложился в основных вопросах консенсус относительно возможных и необходимых преобразований, которые обеспечили бы модернизационный успех России.
Единства нет, пожалуй, только в одном, причем важнейшем, вопросе – кто, какие социальные силы не только кровно заинтересованы, но и способны стать движущей силой перемен. Гражданское общество, которое делает первые шаги? Средний класс, который в значительной степени состоит из заинтересованного в сохранении статус-кво чиновничества? Придавленное государством и настроенное выживать поодиночке предпринимательство? Новые профессионалы? Средний региональный бизнес?
Анализ самой социальной действительности пока не дает оснований для уверенного ответа на поставленный вопрос. Подождем – хотя за это ожидание придется заплатить, видимо, немалую цену в виде усугубляющихся проблем в социальной сфере, все более очевидной дисфункциональности российского государства, замирания политической жизни и ее институтов.
§ 3 Системная трансформация как исторический цикл развития
Экономические реформы начала 90-х стали во многих республиках бывшего Советского Союза социальной революцией, осуществив быструю и всеобъемлющую системную трансформацию, переход от одного общественного экономического строя к другому.
Политика «перестройки» до определенного времени не выходила на подрыв советской экономической системы, не становилась причиной непосредственного его разрушения. С принятием Закона о кооперации в СССР и первой Программы радикальных экономических реформ в 1987 г. наметились усиление товарно-денежных отношений, переход государственных предприятий на полный хозрасчет, самофинансирование и самоуправление при одновременной реорганизации системы централизованного планового управления, а затем развития арендных отношений.
Переломный момент наступил в июне 1990 г., когда XXVIII съезд КПСС принял «историческое» решение о переходе страны к рыночной экономике. Это положило начало свертыванию плановой экономики как определенной экономической системы. Последний план экономического и социального развития страны на 1990 г., лишенный директивного характера, утратил роль специфического государственного рычага ведения народного хозяйства. Следствием этого явился распад межотраслевых, межрегиональных и даже внутриотраслевых хозяйственных связей между предприятиями.
Принятие Закона о собственности в СССР весной 1990 г. и внесение соответствующих изменений в Конституцию СССР открыли путь революционному перевороту в отношениях собственности. Исчезли из юридического лексикона понятия общественная и общенародная собственности. Под «собственностью граждан» уже четко просматривалась частная собственность на средства производства. С этого момента и начался переворот в экономической системе. В Постановлении Верховного Совета СССР (октябрь 1990 г.) «Основные направления стабилизации народного хозяйства и перехода к рынку» курс на переход к рыночной экономике, а вместе с ним и на разгосударствление и приватизацию государственных предприятий получил законодательное закрепление.
Таким образом, на первом этапе цикла системной трансформации одновременно с деструкцией социалистического строя активно зарождались элементы строя капиталистического. Если бы в этой ситуации Советский Союз смог войти в режим управляемой деструкции и управляемой модернизации в капиталистическом направлении, системная трансформация могла бы стать более плавной и более длительной. Подобный режим требовал жесткого политического контроля. Однако партийно-бюрократическая власть, будучи той единственной силой, которая этот контроль могла осуществить, категорически не принимала самих идей деструкции и модернизации.
Поэтому вероятность исторических альтернатив сократилась: обязательной стала не только революционная системная трансформация, но и трансформация, предваряемая политической революцией. В кратчайший срок массами овладели идея демократии и идея капитализма. Идеологический консенсус, сложившийся на основе соединения этих двух идей и руководствующихся ими людей, явился движущей силой политической революции, которая стала разворачиваться прежде всего в России с середины 1989 г.[30] Ее объективной основой послужил углубляющийся системный кризис.
Несмотря на сужение возможных исторических путей развития ход системной трансформации на данном этапе все еще был альтернативным: оставалась возможность относительно постепенного, поэтапного или даже прерывистого развития политической революции. Однако продолжавшееся углубление системного кризиса делали такой исход все менее вероятным. Все более вероятным становился скачкообразный, одномоментный «сброс» прежней политической системы. В результате и произошло историческое событие в августе 1991 г., когда социализм как политическая структура рухнул в одночасье. Теперь уже каждая из бывших социалистических республик оказалась в зоне расширившегося спектра исторического хода развития.
Смыслом второго, созидательного, этапа системной трансформации было формирование более общих основ либерального общества и институтов капиталистического хозяйства, «запуск» конкурентно-рыночных механизмов. При этом формировались национальные государственные институты, поскольку национальная государственность в постсоветских республиках рождалась, по сути, одновременно с рыночным капиталистическим хозяйством. Общественные институты, а также хозяйственная и государственная структура не могли сформироваться сами по себе. Поэтому необходимо было их быстрое внедрение усилиями реформаторов.
В Кыргызстане, в числе первых республик, вступивших на путь радикальных реформ, были приняты меры по освобождению созидательных рыночных сил от оков квотирования и лицензирования во внешней торговле, административной привязки поставщика к потребителю, фиксированных цен, планового распределения товаров и услуг, всеохватывающей государственной собственности, инфляционного финансирования бюджетного дефицита, системы постоянных дотаций предприятий и т.д. В итоге рынок, хотя и чрезвычайно далекий от фридмановско-хайековского идеала, был создан.
Таким образом, «перестройка», вначале не бывшая революционной, переросла в 1990 г. в революцию, которая продолжалась в 1991 г., выйдя во второй половине года на новый этап, и продолжается в постсоюзном пространстве. Начавшийся в 1991 г. переходный период по всем существенным признакам означает преобразование формационного типа. Вместе с переходом от плановой к рыночной экономике совершается переход от советского варианта социализма к капитализму.
ТРАНСФОРМАЦИОННЫЕ ПРОЦЕССЫ В ОБЩЕСТВЕ
Полезное
Смотреть что такое «ТРАНСФОРМАЦИОННЫЕ ПРОЦЕССЫ В ОБЩЕСТВЕ» в других словарях:
ТРАНСФОРМАЦИОННЫЕ ПРОЦЕССЫ В ОБЩЕСТВЕ — (итал. transformare преобразовывать, превращать) социолого политологическое пакетное понятие, используемое с 1950 1960 х для описания радикальных структурных перемен в обществе, а также (в более узком смысле) для обозначения процесса общественно… … Социология: Энциклопедия
Суверенитет — (Sovereignty) Суверенитет это независимость государства от других стран Суверенитет России и его проблемы, суверенитет Украины, суверенитет республики Беларусь, суверенитет Казахстана, суверенитет Чечни, Проблемы суверенитета стран Европы,… … Энциклопедия инвестора
Либеральный клуб — «Либеральный клуб» открытая дискуссионно аналитическая площадка Беларуси для представителей различных точек зрения по самому широкому кругу общественно значимых вопросов. Целями «Либерального клуба» являются изучение и распространение… … Википедия
ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ ЛЮМПЕНИЗАЦИЯ — маргинализация интеллигенции как социального слоя в переходный период и соответствующая люмпенизация ее сознания, связанная с нарушением общественной функции генерирования и распространения нового знания и культуры. Маргинализация интеллигенции… … Социология: Энциклопедия
ЭКОНОМИЧЕСКИЙ ИНТЕРЕС — основная категория для обозначения реальных причин и коренных, наиболее глубоких мотивов экономической деятельности и экономического поведения людей, стоящих за их непосредственными побуждениями мотивами, помыслами, идеями и т.д. Именно Э.И.… … Социология: Энциклопедия