Что такое социал шовинизм

30.10.202329.04.2022 admin 0 Comments

Что такое социал-шовинизм?

Социал-шовинизм есть защита идеи «обороны отечества» в данной войне. Из этой идеи вытекает, далее, отказ от классовой борьбы во время войны, вотирование военных кредитов и т. п. На деле социал-шовинисты проводят антипролетарскую, буржуазную политику, ибо на деле отстаивают они не «оборону отечества» в смысле борьбы с чуженациональным гнетом, а «право» тех или иных «великих» держав грабить колонии и угнетать чужие народы. Социал-шовинисты повторяют буржуазный обман народа, будто война ведется из-за защиты свободы и существования наций, и тем переходят на сторону буржуазии против пролетариата. К социал-шовинистам принадлежат как те, которые оправдывают и прикрашивают правительства и буржуазию одной из воюющих групп держав, так и те, кто, подобно Каутскому, признают одинаковое право социалистов во всех воюющих державах «защищать отечество». Социал-шовинизм, будучи на деле защитой привилегий, преимуществ, грабежей и насилий «своей» (или всякой вообще) империалистской буржуазии, представляет из себя полную измену всем социалистическим убеждениям и решению международного социалистического конгресса в Базеле.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.

Продолжение на ЛитРес

Состояние современного левого движения в первом мире

Введение

Если попытаться выразить это состояние в двух словах, то следует сказать: «разброд и шатание», которые неимоверно усилились после крушения социализма в Советском Союзе. До этого, по крайней мере, в каждой стране была одна «официальная» компартия, служившая своего рода «эталоном» (пусть и весьма ущербным) «левизны», сегодня же всевозможные «компартии» размножаются как тараканы на коммунальной кухне — и это даже не считая всех прочих «левых», именующих себя не «коммунистами», а «марксистами» или ещё как-нибудь иначе.

Сложившаяся ситуация в определённом смысле парадоксальна, если вспомнить, что название коммунистическая было в своё время выбрано для партий Третьего Интернационала именно для того, чтобы выделить их из аморфной среды социал-демократии, которая к этому моменту уже в значительной степени утратила соответствие своему названию — социалистической демократии, превратившись в разношёрстный конгломерат буржуазных партий «левого толка» и разной степени радикальности.

Но, если вдуматься, то ничего парадоксального в сложившейся ситуации в действительности нет: переименование социалистической демократии в коммунизм, вызванное разложением существующих социал-демократических партий, разумеется не могло остановить самого процесса разложения. В период существования Коминтерна процесс этот был в значительной степени заторможен, однако после его распада, пошёл уже полным ходом. Фактически, ближе к концу существования СССР, единственным, что удерживало «компартии» первого мира от полного отказа от коммунистических принципов, была их зависимость от советских финансовых дотаций, когда же последние прекратились, у «компартий» этих отпала уже последняя необходимость оставаться коммунистическими в чём-либо кроме названия. Приходится признать, что действительно коммунистических партий сегодня в первом мире просто не существует и незачем себя обманывать глядя на обилие всевозможных «компартий» с уточнителями в скобках и без скобок: «марксистская», «марксистско-ленинская», «маоистская», «революционная», «рабочая», «диктатуры пролетариата» и т.п.

Объясняется столь плачевная ситуация достаточно элементарно: существование хоть сколько-нибудь массовых компартий в странах первого мира сегодня невозможно, поскольку для них попросту нет достаточной социальной базы. Но об этом мы поговорим подробнее несколько позже, а пока остановимся на том, почему об этом вообще стоит говорить. Казалось бы, ну нет социальной базы — и чёрт с ним, займёмся компартиями там, где такая база есть. К сожалению, подход этот неудовлетворителен тем, что игнорирует то влияние, которое оказывают западные «компартии» на левое движение в целом. Когда-то, как уже было сказано, КПСС (уж какая убогая и выродившаяся она ни была) оказывала решающее влияние на всё мировое коммунистическое движение и влияние это было если и не столь благотворным, как хотелось бы, но по крайней мере не тлетворным. Сегодня же подавляющее большинство левых организаций мира попало в большую или меньшую зависимость от своих западных «собратьев»: фактически, именно от последних в значительной степени зависит, как будет представлена та или иная партия третьего мира — как «коммунистическая» или как «фашистская» — в глазах «прогрессивной мировой общественности». А это — моральная (а иногда и материальная) поддержка, лучшие условия для коммуникации с другими организациями, возможность для руководства ездить (часто за счёт зарубежных «спонсоров») на разного рода «саммиты» и прочие культурно-развлекательные мероприятия «левых сил» и т.п. Всё это делает западную «левую среду» отнюдь не столь безобидной, какой она может показаться на первый взгляд. Она не просто разложилась сама, она занимается активным разложение других, более здоровых сил мира.

Каковы же основные черты, определяющие сегодня оппортунистическое лицо левого движения в первом мире? Это, прежде всего, социал-шовинизм, (якобы «марксистский») экономический догматизм, буржуазный либерализм, а также утопизм и вытекающая из него практика т.н. политического активизма. Подробным рассмотрением каковых аспектов мы сейчас и займёмся.

1. Социал-шовинизм

Этимологическая справка

Слово «шовинизм» происходит от имени Николя Шовена, героя пьесы братьев Теодора и Ипполита Коньяр «Трёхцветная кокарда», слепо и фанатично преданного Наполеону и «делу великой Франции». Обычно шовинизм определяется как «избыточный или слепой патриотизм», «ложный патриотизм» — имея в виду при этом, что в самом патриотизме, как таковом, нет ничего плохого кроме хорошего и лишь известные эксцессы превращают его в свою моральную противоположность. В чём же конкретно заключаются эти эксцессы? В статье «Империализм, патриотизм и право наций на самоопределение» мы уже разобрали политическую сущность патриотизма, на этот раз взглянем на него с несколько другой стороны.

Этическая справка

Патриотизм часто определяют как «любовь к родине». Вопрос, однако, в том, что именно мы понимаем под словом «любовь» в данном контексте. А чтобы понять это, рассмотрим вопрос несколько шире.

Хорошо ли любить себя? В смысле — заботиться о собственном здоровье, хорошо питаться, одеваться, улучшать своё жилище и т.п. Повидимому, ничего плохого в этом нет и даже есть много хорошего, но при одном непременном условии: если всё это не идёт во вред окружающим, семье в частности. Ну действительно, разве кто назовёт хорошим человека, который помыкает женой (мужем), не заботится о детях и т.д.? Разумеется — нет, хороший человек любит свою семью, заботится о ней, даже, бывает (и часто), в ущерб себе.

Да, но достоин ли уважения человек, который ради своей семьи наплюёт на интересы своих друзей и знакомых, своего народа, предаст их ради материальных или каких иных выгод? Тоже нет: порядочный человек думает о других, соразмеряет свои семейные интересы с общественным и (тоже нередко) вынужден жертвовать интересами семьи ради более высоких интересов общества (рабочего коллектива, микрорайона, города) или нации. В последнем случае поведение такого порядочного человека называется патриотическим, а сам он — патриотом.

Что мы видим на всех этих примерах? Что это прекрасно, когда человек любит кого-то, проявляет заботу о ком-то, кого он считает «своими» — но лишь до тех пор, пока он делает это за счёт личных жертв, или жертвуя интересами какого-то более узкого, «более своего» круга, но не тогда, когда подобная любовь осуществляется за счёт предательства интересов более широкого, «менее своего» круга. Особенно если учесть, что на деле подобная «любовь и забота» частно оказывается заботой лишь о самом себе: кому не знакома (из литературы, а то и из личной жизни) ситуация, когда кто-нибудь из членов семьи постоянно обвиняет других в пренебрежении семейными узами, требует от них совершения бесчестных поступков «ради семейного блага» — почему? Потому что таким образом он блюдёт свои собственные эгоистические интересы, заставляет семью работать на себя — в ущерб как другим членам семьи, так и окружающим. И кому не знакома ситуация, когда «патриотическая буржуазия» призывает народ «перед лицом трудностей» сплотиться, затянуть пояса, пойти на жертвы «ради интересов отечества» — каких интересов? Да её же, буржуазии, и интересов. Буржуазии, которой — несмотря на весь её «патриотизм» — почему то ни на секунду даже в голову не приходит ограничить по причине вставших перед нацией трудностей уровень своего потребления, самой перейти на хлеб и воду, раздать обнищавшему народу свои вещи, вместо того, чтобы призывать его «патриотически нищать» и дальше ради того, чтобы «патриотическая буржуазия» могла пережить период трудностей без малейших жертв со своей стороны.

Так где же кончается «правильный» и начинается «избыточный» патриотизм — шовинизм? Именно здесь: когда ради интересов отечества человек вместо своих собственных интересов и интересов своей семьи начинает жертвовать интересами других народов, когда он отказывается жертвовать своими национальными интересами ради интернациональных интересов всего человечества, когда вместо альтруизма жертвенности он демонстрирует групповой эгоизм пренебрежения чужими интересами ради процветания собственной группы (нации), а вместе с ней — своей семьи и себя самого.

Историко-политическая справка

Из сказанного выше становится понятно, что такое социал-шовинизм: это — оппортунистическое течение в левом движении, базирующееся на идеологии шовинизма — т.е. на предательстве интересов пролетариата других стран — и, соответственно, классовых интересов пролетариата в целом — ради достижения своих собственных, узконациональных интересов в союзе с другими (т.е. с эксплуататорскими) классами.

a) Социал-шовинизм во времена Маркса и Энгельса

Разумеется, для того, чтобы национальному пролетариату (или только какой-либо его части) вступить в союз с национальной буржуазией, ещё недостаточно одного лишь горячего желания пролетариата, необходимо, чтобы и буржуазия тоже видела в этом какие-то преимущества для себя. Плюс к тому, она должна обладать и достаточным (по сравнению с буржуазией других стран) избытком прибыли, позволяющим ей без большого ущерба для себя подкупить те части национального пролетариата, которые она считает целесообразным.

Единственной страной, которая могла позволить себе подобное во времена Маркса и Энгельса была Англия, обладающая на тот момент практически монополией на колониальную эксплуатацию. Вот как описывает Ленин ситуацию того времени в статье «Империализм и раскол социализма», ссылаясь на многочисленные свидетельства очевидцев:

В письме к Марксу от 7 октября 1858 г. Энгельс писал: «Английский пролетариат фактически все более и более обуржуазивается, так что эта самая буржуазная из всех наций хочет, по-видимому, довести дело, в конце концов, до того, чтобы иметь буржуазную аристократию и буржуазный пролетариат рядом с буржуазией. Разумеется, со стороны такой нации, которая эксплуатирует весь мир, это до известной степени правомерно».

Не стоит удивляться, что подобные «несвоевременные мысли», «сеющие раскол в рядах мирового пролетариата», были встречены в штыки тогдашними оппортунистами, которые меньше всего хотели быть отсечёнными от рабочего движения. Ведь они как раз напротив, собирались вести его!

В письме к Зорге от 21 сентября 1872 г. Энгельс сообщает, что Хэйльз (Hales) поднял в федеральном совете Интернационала великий скандал и провёл вотум порицания Марксу за его слова, что «английские рабочие вожди продались». Маркс пишет к Зорге от 4 августа 1874 г.: «Что касается городских рабочих здесь (в Англии), то приходится пожалеть, что вся банда вождей не попала в парламент. Это был бы вернейший путь к освобождению от этой сволочи».

Наблюдая лишь начальные фазы зарождения феномена социал-шовинизма Маркс и Энгельс, безусловно, ещё не могли оценить это новое явление в его полном объёме, однако и они уже оказались в состоянии понять его основные характеристики. И прежде всего то, что социал-шовинизм, строго говоря, не является пролетарской идеологией, что в действительности он является лишь специфической буржуазной политикой, направленной на подавление рабочей борьбы путём подкупа рабочих вождей, а также определённых, наиболее организованных и боевитых сегментов пролетариата. Фактически, пролетариату (в лице указанных групп) было предложено политическое признание его претензий, была осуществлена попытка направить рабочее движение в русло «конструктивного диалога», превратить его в часть буржуазной политической системы, не допустить его усиления до уровня, когда оно сможет разрушить систему:

7-го декабря 1889 г. Энгельс пишет Зорге: … «Самое отвратительное здесь (в Англии) — перешедшая рабочим в плоть и кровь буржуазная «почтенность» (respectability) … даже Том Манн, которого я считаю наилучшим из всех, говорит охотно о том, что он будет завтракать с лордом-мэром. Когда сравниваешь с этим французов, — видишь, что значит революция».

Безошибочно распознали классики и основную организационную структуру, которую буржуазия будет использовать для контроля рабочего движения:

Энгельс говорит в письме к Марксу от 11 августа 1881 г. о «худших английских тред-юнионах, которые позволяют руководить собой людям, купленным буржуазией или, по крайней мере, оплачиваемым ею».

Что, конечно, не означает, что Энгельс к этому времени разочаровался в профсоюзах и перестал признавать их ключевую роль в рабочем движении. Что мы видим здесь — это диалектический подход к явлению профсоюзного движения, рассмотрение его в развитии и конкретной исторической ситуации, которая и определяет прогрессивный или реакционный характер их деятельности.

б) Социал-шовинизм во времена Ленина

Надеждам классиков на полный уход этого явления с политической арены мира по мере ликвидации колониальной монополии Англии, однако, не суждено было сбыться. Полстолетия спустя Ленин был вынужден признать, что социал-шовинизм не только продолжает жить и здравствовать, отравляя рабочее движение, но и в принципе не может исчезнуть в обозримом будущем:

Первоклассный буржуазный делец и политический пройдоха, популярный оратор, умеющий говорить какие-угодно, даже ррреволюционные речи перед рабочей аудиторией, способный проводить изрядные подачки послушным рабочим в виде социальных реформ (страхование и т.п.), Ллойд-Джордж служит буржуазии великолепно и служит ей именно среди рабочих, проводит её влияние именно в пролетариате, там, где всего нужнее и всего труднее морально подчинить себе массы.

А велика ли разница между Ллойд-Джорджем и Шейдеманами, Легинами, Гендерсопами и Гайндманами, Плехановыми, Реноделями и Ко? Из последних, возразят нам, некоторые вернутся к революционному социализму Маркса. Это возможно, но это — ничтожная разница в степени, если брать вопрос в политическом, т.е. массовом масштабе. Отдельные лица из нынешних социал-шовинистских вождей могут вернуться к пролетариату. Но течение социал-шовинистское или (что то же) оппортунистическое не может ни исчезнуть, ни «вернуться» к революционному пролетариату.

И тут же он отметил один из основных тактических приёмов, используемых оппортунистами всех мастей для дезориентации рабочих:

Где популярен среди рабочих марксизм, там это политическое течение, эта «буржуазная рабочая партия», будет клясться и божиться именем Маркса. Запретить им этого нельзя, как нельзя торговой фирме запретить употребление любого ярлыка, любой вывески, любой рекламы*. В истории всегда бывало, что имена популярных среди угнетённых классов революционных вождей после их смерти враги их пытались присвоить себе для обмана угнетённых классов.

События подготовки и начала Первой Мировой войны наглядно продемонстрировали ту степень влияния, которую приобрёл социал-шовинизм в среде социал-демократии, когда практически все наиболее видные её лидеры в развитых странах перешли на позиции поддержки «своих» правящих классов. Вот как описывает Ленин эти события в статье «Крах Второго Интернационала»:

Совершенно очевидно, что основное идейно-политическое содержание социал-шовинизма вполне совпадает с основами оппортунизма. Это — одно и то же течение. Оппортунизм в обстановке войны 1914–1915 года и даёт социал-шовинизм. Главное в оппортунизме есть идея сотрудничества классов. Война доводит до конца эту идею, присоединяя притом к обычным факторам и стимулам её целый ряд экстраординарных, принуждая обывательскую и раздробленную массу к сотрудничеству с буржуазией особыми угрозами и насилием: это обстоятельство, естественно, увеличивает круг сторонников оппортунизма, вполне объясняя перемётывание многих вчерашних радикалов в этот лагерь.

Оппортунизм есть принесение и жертву временным интересам ничтожного меньшинства рабочих коренных интересов массы или, иначе, союза части рабочих с буржуазией против массы пролетариата. Война делает такой союз особенно наглядным и принудительным. Оппортунизм порождался в течение десятилетий особенностями такой эпохи развития капитализма, когда сравнительно мирное и культурное существование слоя привилегированных рабочих «обуржуазивало» их, давало им крохи от прибылей своего, национального капитала, отрывало их от бедствий, страданий и революционных настроений разоряемой и нищей массы. Империалистская война есть прямое продолжение и завершение такого положения вещей, ибо это есть война за привилегии великодержавных наций, за передел колоний между ними, за господство их над другими нациями. Отстоять и упрочить своё привилегированное положение «высшего слоя» мещан или аристократии (и бюрократии) рабочего класса — вот естественное продолжение мелкобуржуазно-оппортунистических надежд и соответственной тактики во время войны, вот экономическая основа социал-империализма наших дней.

Ситуация лишь ухудшилась после окончания войны. В тезисах об основных задачах Второго Конгресса Коминтерна Ленин писал:

Одна из главных причин, затрудняющих революционное рабочее движение в развитых капиталистических странах, состоит в том, что, благодаря колониальным владениям и сверхприбылям финансового капитала и т.п., капиталу удалось здесь выделить сравнительно более широкий и устойчивый слой небольшого меньшинства рабочей аристократии. Она пользуется лучшими условиями заработка и больше всего пропитана духом цеховой узости, мещанскими и империалистскими предрассудками. Это — настоящая социальная «опора» II Интернационала, реформистов и «центровиков», а в данный момент это — едва ли не главная социальная опора буржуазии.

И далее Ленин подчёркивает безусловную необходимость непримиримой борьбы с этой тенденцией и её носителями:

Никакая даже предварительная подготовка пролетариата к свержению буржуазии невозможна без немедленной, систематической, широкой, открытой борьбы с этим слоем, который, несомненно, — как это вполне уже доказано опытом, — поставит не мало элементов для буржуазной белой гвардии после победы пролетариата.

в) Социал-шовинизм в предвоенные годы

Маркс и Энгельс ошиблись в своих прогнозах потому, что считали колониальную эксплуатацию лишь временным, нехарактерным для капитализма явлением, которое достаточно быстро приведёт к созданию в колониях собственной промышленности, выравниванию уровней развития и, соответственно, ликвидации условий, позволяющих буржуазии развитых стран подкупать «свой» пролетариат. Ленин, имея возможность наблюдать империалистическую стадию капитализма и её тенденцию к формированию экономики колоний как дополнительной экономики, которая если и не навсегда, то очень надолго будет находиться в подчинённом отношении к экономике метрополий, избежал этой ошибки и уже рассматривал появление рабочей аристократии и «обретение отечества» по крайней мере какой-то частью пролетариата развитых стран как явление постоянное, а не временное. Тем не менее, и ему не удалось оценить всей полноты явления социал-шовинизма.

Где бы ни говорил Ленин о рабочей аристократии, он всегда особо подчёркивал, что она представляет из себя меньшинство рабочего класса. И это было действительно так — во времена Ленина. Который рассчитывал, что это положение сохранится навсегда. В первой из упомянутых нами статей Ленин цитирует следующее, блестяще подтвердившееся сегодня по большинству своих пунктов, предвидение буржуазного экономиста, однако не придаёт ему, как таковому, большого значения, используя его лишь для демонстрации того уровня убожества «марксистской» мысли, который был свойственен идеологам социал-шовинизма того времени:

Перспектива раздела Китая вызывала у Гобсона такую экономическую оценку: «Большая часть Западной Европы могла бы тогда принять вид и характер, который теперь имеют части этих стран: юг Англии, Ривьера, наиболее посещаемые туристами и населённые богачами места Италии и Швейцарии, именно: маленькие кучки богатых аристократов, получающих дивиденды и пенсии с далекого Востока, с несколько более значительной группой профессиональных служащих и торговцев, и с более крупным числом домашних слуг и рабочих в перевозочной промышленности и в промышленности, занятой окончательной отделкой фабрикатов. Главные же отрасли промышленности исчезли бы, и массовые продукты питания, массовые полуфабрикаты притекали бы, как дань, из Азии и из Африки». «Вот какие возможности открывает перед нами более широкий союз западных государств, европейская федерация великих держав: она не только не двигала бы вперед дела всемирной цивилизации, а могла бы означать гигантскую опасность западного паразитизма: выделить группу передовых промышленных наций, высшие классы которых получают громадную дань с Азии и с Африки и при помощи этой дани содержат большие приручённые массы служащих и слуг, занятых уже не производством массовых земледельческих и промышленных продуктов, а личным услужением или второстепенной промышленной работой под контролем новой финансовой аристократии. Пусть те, кто готов отмахнуться от такой теории» (надо было сказать: перспективы) «как незаслуживающей рассмотрения, вдумаются в экономические и социальные условия тех округов современной южной Англии, которые уже приведены в такое положение. Пусть они подумают, какое громадное расширение такой системы стало бы возможным, если бы Китай был подчинён экономическому контролю подобных групп финансистов, «поместителей капитала» (рантье), их политических и торгово-промышленных служащих, выкачивающих прибыли из величайшего потенциального резервуара, который только знал когда-либо мир, с целью потреблять эти прибыли в Европе. Разумеется, ситуация слишком сложна, игра мировых сил слишком трудно поддаётся учёту, чтобы сделать очень вероятным это или любое иное истолкование будущего в одном только направлении. Но те влияния, которые управляют империализмом Западной Европы в настоящее время, двигаются в этом направлении и, если они не встретят противодействия, если они не будут отвлечены в другую сторону, они будут работать в направлении именно такого завершения процесса».

В каком-то смысле Ленин тут пал жертвой той же самой ошибки, за которую он пенял Каутскому: но если Каутский не понимал, что империализм — это не «произвольный выбор» буржуазии, а необходимое условие существования современного им капитализма, позволяющее говорить о нём именно как о стадии, а не политике — лишь одной из целого ряда возможных, то сам Ленин не понял, что социал-шовинизм — это не просто явление, порождённое империализмом, а точно так же: необходимое условие его существования. Чуть ниже он пишет:

На эту экономическую, наиболее глубокую, связь именно империалистской буржуазии с победившим ныне (надолго ли?) рабочее движение оппортунизмом мы указывали неоднократно, не только в статьях, но и в резолюциях нашей партии.

Как видим, Ленин вслед за Марксом рассчитывает если и не на полное исчезновение социал-шовинизма, то по крайней мере на возможность его преодоления, как доминирующей формы идеологии. Он «отчитывает» Гобсона:

Социал-либерал Гобсон не видит того, что это «противодействие» может оказать только революционный пролетариат и только в виде социальной революции. На то он и социал-либерал!

И, безусловно, отчитывает совершенно справедливо, однако сам при этом не понимает того, что буржуазия не просто «не может» оказать противодействия реализации описанного Гобсоном сценария, но и активно не хочет такого противодействия, что социал-шовинизм из политики «использования подворачивающихся возможностей» (т.е. «оппортунизма» в строгом смысле этого слова) пролетариатом, на которую буржуазия соглашается, поскольку это для неё удобно, постепенно превращается в политику буржуазии, поскольку следование этой политике является необходимостью для её (буржуазии) дальнейшего господства.

Двоякого рода обстоятельства ослабляли, по мнению Гобсона, силу старых империй: 1) «экономический паразитизм» и 2) составление войска из зависимых народов. «Первое обстоятельство есть обычай экономического паразитизма, в силу которого господствующее государство использует свои провинции, колонии и зависимые страны для обогащения своего правящего класса и для подкупа своих низших классов, чтобы они оставались спокойными». Относительно второго обстоятельства Гобсон пишет:

«Одним из наиболее странных симптомов слепоты империализма» (в устах социал-либерала Гобсона эти песенки о «слепоте» империалистов уместнее, чем у «марксиста» Каутского) «является та беззаботность, с которой Великобритания, Франция и другие империалистские нации становятся на этот путь. Великобритания пошла дальше всех. Большую часть тех сражений, которыми мы завоевали нашу индийскую империю, вели наши войска, составленные из туземцев; в Индии, как в последнее время и в Египте, большие постоянные армии находятся под начальством британцев; почти все войны, связанные с покорением нами Африки, за исключением её южной части, проведены для нас туземцами».

Уместно или нет «в устах социал-либерала» всё сказанное, но в конце концов вышло так, что г-да империалисты его таки «послушали». «Прозрели», так сказать: неадекватность туземных армий в новых условиях стала очевидна. Что же это были за «новые условия»? Да именно те, о которых Ленин и писал: наступление эпохи империализма, когда армия национальному правящему классу нужна уже не столько для того, чтобы порабощать колонии — т.е. воевать против заведомо более слабых, что можно осуществить путём подкупа лишь незначительной части туземного населения, сколько для того, чтобы защищать колонии от посягательств со стороны других империалистов — т.е. воевать против равного, для чего (в условиях стремительного развития огнестрельного оружия) начали требоваться огромные армии, состоящие из лояльных представителей низших классов «основного» населения.

Две страны наиболее выделились в этом отношении в процессе подготовки ко Второй Мировой войне. Это, во-первых, инициировавшая войну фашистская Германия, а во-вторых, выигравшие больше всех в этой войне Соединённые Штаты Америки. Германский национал-социализм и американский Новый Курс очень разнятся между собой в политическом отношении, однако практически идентичны в отношении классовом: и то, и другое является своеобразной формой «буржуазного социализма» (и это неудивительно, что некоторые из европейских государств, пошедших после войны по американскому пути ещё дальше самой Америки, стали называться в некоторых кругах «социалистическими») — т.е. обществами классового мира, основанного на социальном партнёрстве в эксплуатации внешних, по отношению к нации, угнетённых классов. При этом правящая национальная буржуазия уже не «идёт на уступки под давлением пролетариата», а напротив — сама настаивает на подобных переменах, социал-шовинизм из политики верхнего (обуржуазившегося) слоя пролетариата, ищущего союза с правящим классом, превращается в официальную политику самого правящего класса.

Почему Ленин просмотрел этот вариант, тем более, что он, как мы выяснили, прекрасно знал о подобных прогнозах? Повидимому потому, что он к этому моменту всё ещё был под слишком большим впечатлением классической марксистской модели национальной классовой экономики, которая либо полностью игнорировала существование колониальной экономики, либо, в лучшем случае, рассматривала её как «параллельную» экономику, не оказывающую существенного влияния на функционирование экономики метрополий. Ленин, в отличие от Маркса, видел это влияние, однако учитывал его лишь во внешнеполитическом плане, полностью игнорируя (или сильно недооценивая) его ключевой роли именно в отношении внутренней политики империалистических государств. Не надо быть математическим гением для того, чтобы сообразить, что буржуазия действительно в состоянии подкупить — т.е. превратить в рабочую аристократию — лишь относительно небольшой сектор рабочего класса. Но не надо быть гением и для того, чтобы увидеть, что низшие классы империалистических государств как раз и представляют из себя относительно небольшой сектор угнетённых классов нашей планеты в целом. Т.е. чисто теоретически империалистическая буржуазия была вполне в состоянии подкупить весь «свой» пролетариат — и Ленин не мог не видеть этого. Чего он, похоже, действительно не видел, так это что буржуазия будет вынуждена пойти на подкуп такого масштаба.

г) Социал-шовинизм в послевоенные годы

В этот период было завершено начатое перед войной «обуржуазивание» рабочего класса развитых капстран. Основанные на эксплуатации «развивающихся» стран американские «золотые пятидесятые» и приобщение посредством Плана Маршалла к участию в этих прибылях Западной Европы (а позже и Японии) окончательно зафиксировали факт разделения капиталистической части мира на «первый» и «третий», на мир рабочей аристократии и мир эксплуатируемого пролетариата. Это окончательное разделение привело к целому ряду важных последствий:

Все эти последствия были крайне выгодны правящему классу империалистических государств, обеспечивая высокую внутреннюю стабильность социальной структуры первого мира, а вместе с ней — и опирающийся на единство интересов нации (или даже скорее содружество наций первого мира) аппарат подавления эксплуатируемых масс третьего мира. Разумеется, не обошлось и без некоторых эксцессов, наиболее ярким из которых была потеря Вьетнама в результате вызванного обилием жертв среди призывников массового неприятия этой войны, однако переведя свою армию на коммерческую основу и существенно понизив риск за счёт ориентации на более передовую технику США достаточно успешно преодолели назревший было кризис.

В то же время, эффект определённой «политической инерции» привёл и к одному весьма негативному — с точки зрения правящего класса — результату: перераспределение прибыли в пользу рабочей аристократии (или более точно: нижнего слоя т.н. среднего класса, включающего в себя кроме собственно рабочей аристократии всевозможных конторских служащих, низший управленческий персонал и т.п. и составляющего основную массу современного западного общества) слишком большой доли империалистических прибылей, в особенности — в некоторых европейских странах. И хотя подобное положение было весьма выигрышным с точки зрения идеологической борьбы (и активно использовалось в этом качестве), уже в 80-е годы начался заметный спад уровня жизни практически во всём первом мире и вызванное им обострение социал-шовинистических настроений в обществе, направленных на борьбу за сохранение западным средним классом своего привилегированного положения в мире.

д) Социал-шовинизм после контрреволюции в СССР

Уход с мировой политической арены Советского Союза и социалистической системы привёл к резкому изменению в классовых взаимоотношениях внутри первого мира. Прежде всего, исчез своеобразный «эталон», ограничивающий снизу глубину начавшегося падения уровня жизни западных масс, но значительно более важным следствием стало то, что сама концепция разделения мира на первый и третий оказалась в значительной степени устаревшей. Необходимость противостояния с СССР объединила все ведущие империалистические страны в единый военно-политический блок, заставив их забыть межимпериалистические противоречия: роль псевдоимпериалистического противника начало играть объединение стран Варшавского Договора. Если бы последний (не говоря уже о собственно СССР) не распался, если бы Советский Союз — как на то (пусть и не вполне сознательно) рассчитывало большинство поддержавших контрреволюцию советских граждан — просто превратился из социалистического государства в империалистическое, всё было бы в порядке: в экономической структуре первого и подчинённой ему части третьего мира мало что изменилось бы. Но в реальности произошло нечто иное: СССР просто сошёл с арены в качестве сверхдержавы и мир неожиданно стал однополярным, лишённым того острого военного межимпериалистического противостояния, которое и возвело в своё время политику социал-шовинизма в ранг вынужденной официальной политики империалистических государств. Империализм (в более-менее ленинском смысле) — т.е. эксплуатация подчинённых территорий несколькими группами буржуазии — окончательно сменился ультраимпериализмом — т.е. эксплуатацией всего мира одной*** группой буржуазии, не раздираемой между собой военными противоречиями и, соответственно, не нуждающейся более в огромных национальных армиях. Её нужды в сегодняшнем мире гораздо лучше могут быть удовлетворены более компактными интернациональными военно-полицейскими силами, служащими — как и любая полиция — за зарплату, а не из патриотических соображений классового единства нации. Основания для дальнейшего подкупа буржуазией рядовых граждан стран первого мира просто перестали существовать, первый мир, как политико-экономический феномен наконец-то отжил своё.

В результате социал-шовинизм, привыкший к положению «стратегического партнёра» (национальной) буржуазии, совершенно неожиданно (для себя) оказался в положении защищающейся — и безнадёжно проигрывающей при этом — стороны. И это обстоятельство, как ни странно, лишь осложняет борьбу с ним.

Каким образом? Не должны ли социал-шовинисты, убедившись в «предательстве» их буржуазией, попросту перейти на сторону широких масс трудящихся, перестать быть социал-шовинистами? Что ж, подобный исход, безусловно, возможен. Однако, как справедливо отметил Ленин в одной из приведённых нами выше цитат: «Отдельные лица из нынешних социал-шовинистских вождей могут вернуться к пролетариату. Но течение социал-шовинистское или (что то же) оппортунистическое не может ни исчезнуть, ни «вернуться» к революционному пролетариату.» И дело здесь не в авторитете Ленина (он, в конце концов, говорил о политической ситуации столетней давности, так что его выводы вовсе не обязаны быть справедливы сегодня), а в том, что расслоение (и очень сильное) трудящихся по-прежнему сохраняется и верхний слой (т.е. рабочая аристократия) по-прежнему заинтересован в этом расслоении. Какая-то часть рабочей аристократии может обеднеть и вернуться в разряд собственно пролетариата, кто-то из её вождей может убедиться в бесперспективности своей линии и перейти на революционные позиции, но всё это никоим образом не устранит рабочей аристократии в целом, по крайней мере не в ближайшее время — а именно о борьбе с её негативным идеологическим влиянием сегодня, сейчас мы и говорим. Буржуазия может и не хочет в текущих условиях союза с социал-шовинистами, но проблема в том, что зато они сами хотят этого союза — у них просто нет никакого иного способа сохранения своего привилегированного положения. И как бы ни открещивалась от них буржуазия, как бы ни «предавала» их, как бы ни игнорировала их «законные требования», они тем не менее будут продолжать верно служить ей, надеясь рано или поздно доказать свою полезность и вернуть себе её расположение. Тем более, что какое-то количество рабочей аристократии — в качестве социального буфера между собой и эксплуатируемыми массами — буржуазия, повидимому, сохранит в любом случае, так что сегодняшнее выслуживание перед ней — отнюдь не столь бессмысленно, как это может показаться с первого взгляда.

В то же время, объективное ухудшение положения рабочей аристократии сегодня создаёт впечатление, что она действительно «угнетается» буржуазией, что она — «союзник» собственно угнетённых масс. При этом, как и прежде, рабочая аристократия хочет не просто союза, но своей ведущей роли в этом союзе, которую она, опять же, как и прежде, собирается использовать для подчинения всей руководимой ею «революционной» деятельности достижению своих и только своих целей. Тогда как в действительности интересы угнетённых масс не имеют ничего общего с интересами рабочей аристократии, более того, противоположны им. Интересы трудящихся масс не в том, чтобы помочь рабочей аристократии — «из соображений рабочей солидарности» — сохранить своё привилегированное положение, а в том, чтобы способствовать её ликвидации, в том, чтобы её положение ухудшалось и дальше, чтобы она лишилась всех своих «завоеваний» и в результате вернулась в состав угнетённых масс. Без этого ни о какой реальной солидарности и говорить не приходится. Чем больший процент населения первого мира опустится до уровня жизни третьего мира, чем раньше это произойдёт — тем лучше.

Место социал-шовинизма в современном мире

Сегодняшнее влияние социал-шовинизма на происходящие в мире процессы определяется тем же, чем и всегда: его политической сущностью, заключающейся в стремлении обеспечить привилегии незначительной части трудящихся за счёт основной их массы. Сущность эта не изменилась, однако кардинальное изменение обстоятельств в мире привело к тому, что проявление этой сущности выглядит сегодня совершенно иначе, чем сто лет назад.

Что являлось основой привилегированного положения рабочей аристократии метрополий во времена становления и расцвета империализма? Безусловно, колонии. И это определяло ориентацию социал-шовинизма на завоевание и удержание колоний, борьбу за них с другими империалистическими силами. При этом, однако, не следует упускать из виду, что существенным элементом тогдашнего положения вещей было подчинённое положение колониальных экономик по отношению к экономикам метрополий. Именно эта подчинённость, а не просто расширение территории и населения колониальных империй обеспечивала рабочей аристократии метрополий все её привилегии. Изменилось ли что-нибудь в мировой экономике с тех пор? Да, изменилось. И изменилось принципиально.

Прежде всего, следует отметить, что имевшая место двухуровневость империалистической экономики была явлением скорее вынужденным и исторически обусловленным, чем сознательно избранным буржуазией в качестве оптимального. Медленный, недостаточно надёжный и в целом неадекватный транспорт не позволял произвести полную интеграцию экономики и выравнивание её в пределах всей империи — как по причине слишком высокого уровня инвестиций, требуемого для полноценного развития колониальной промышленности, так и по причине опасений со стороны буржуазии метрополий, что подобное развитие может настолько усилить колониальную буржуазию, что она выйдет из под контроля и захочет создать свою собственную империю, в том числе и за счёт колоний своих бывших хозяев (что, собственно говоря, и произошло с тринадцатью американскими колониям Англии). Тогда как сегодня мы наблюдаем совершенно другую картину. В результате успехов антиколониальной борьбы колониализм сменился неоколониализмом, это не вывело бывшие колонии из под экономического гнёта бывших метрополий — лучшим доказательством чего как раз и является разделение мира на первый и третий — однако, во-первых, сделало их значительно более независимыми от прежних хозяев, дало возможность лавировать между конкурирующими группировками буржуазии первого мира, а во-вторых, (в том числе и по причине возможности этого лавирования) привело к более динамичному развитию капитализма в этих когда-то полуфеодальных или даже префеодальных странах.

В результате — особенно после краха мировой системы социализма — интернационализировавшаяся к этому времени буржуазия получила реальную возможность более эффективной интеграции мировой экономики, без искусственного разделения её на «первомировую» и «третьемировую». Но как раз это-то и вызвало панику в рядах социал-шовинизма. Да, они хотели интеграции, но только колониальной, неравноправной интеграции, такой интеграции, которая не угрожала бы их собственным, относительно высокооплачиваемым рабочим местам, но напротив, гарантировала бы их, обеспечивая бесперебойные поставки дешёвого сырья из колоний и огромный колониальный рынок для сбыта промышленной продукции метрополий. Современная же интеграция (глобализация) ударила по самой основе социал-шовинизма: как и предсказывал Гобсон, бывшие метрополии, ныне страны первого мира превратились в значительной степени в паразитические общества, большинство населения которых не производит ничего реально полезного, но при этом, в силу чисто исторических причин, потребляет львиную долю производимого в мире. И сегодня этим «работничкам» начинают всё чаще и чаще вежливо указывать на дверь, справедливо рассудив, что они являются ни чем иным, как лишним звеном в системе мирового производства.

Именно эта доминирующая в сегодняшнем мире тенденция и определяет место в нем социал-шовинизма. Из (социал-)империалистов, сторонников интеграции, империалистических войн, они вдруг превратились в «антиимпериалистов», «противников войн», поборников «прав наций на самоопределение», антиглобалистов. Но при этом экономическая направленность их деятельности осталась неизменной: обеспечить привилегии незначительной части трудящихся за счёт угнетения их основной массы.

Что сегодня определяет угнетённое положение населения третьего мира по отношению к первому? Уже отнюдь не промышленное отставание: большинство промышленных производств давно вынесено из «промышленных стран», включая самые новые и наиболее высокотехнологичные производства, такие как компьютерное, фармацевтическое, химическое и т.п. Смешно говорить также о «более высокой производительности труда» лепильщика гамбургеров или сменщика моторного масла где-нибудь в Оклахоме, по сравнению со сборщиком компьютеров в Малайзии или техником фармацевтического комбината в Индии, зарабатывающих при этом по крайней мере в несколько раз меньше. Нет, положение это объясняется совершенно иначе: искусственной сегментацией рынка труда и исторически сложившимися высокими ценами на рабочую силу в первом мире, ценами, подкреплёнными всей системой трудового законодательства, принятого в период государственной политики социал-шовинизма. Фактически, «пролетариат» первого мира превратился в особый класс, во многом аналогичный мелкому дворянству: его представители пользуются наследственной привилегией на занятие определённого — и весьма ограниченного — круга крайне высокооплачиваемых (по общемировым меркам) должностей. И для сохранения этого положения перед социал-шовинизмом стоит двуединая задача: во-первых, не допустить дальнейшего оттока рабочих мест в третий мир, во-вторых, обуздать массовый приток рабочей силы в первый. Иными словами, сопротивление любым проявлениям глобализации и стоящим за ней ТНК. Что на деле означает безусловную поддержку любой «патриотической» национальной буржуазии третьего мира (а также паразитирующей на распределении произведённых в третьем мире благ мелкой и средней буржуазии первого), от кровавого режима Саддама Хуссейна в Ираке, до «левого» социал-реформатора Уго Чавеса**** в Венесуэле. Т.е. опять — поддержку буржуазии (пусть уже и не «своей») и опять — против угнетаемого этой буржуазией трудового народа, во имя сохранения собственных привилегий.

* С тех пор, правда, буржуазия решила вопрос «недобросовестного» использования коммерческих торговых марок и прочей «интеллектуальной собственности» такого рода, но это решение ни в малейшей степени не затронуло «прав» оппортунистов на «политические марки».

** «Классическое» троцкистское представление (т.е. представление самого Троцкого в годы изгнания) об СССР было как о «деформированном рабочем государстве» — что до определённой степени соответствовало действительности, поскольку никаким иным в условиях враждебного окружения более сильных капиталистических государств оно и быть не могло. По этой причине новое представление, искажающее уже не причины деформаций, а саму суть советского государства следует считать именно неотроцкистским, раз уж оно по некоторым историческим причинам тоже оказалось связанным с именем Троцкого.

*** Если не считать многочисленных разрозненных групп национальной, т.н. «патриотической буржуазии», которые, однако, не представляют из себя никакой серьёзной угрозы для абсолютного доминирования основной, интернациональной группы буржуазии, о которой мы и говорим.

**** Последний, безусловно, бесконечно предпочтительнее первого и коммунисты не могут не поддерживать его, когда речь заходит о подобном выборе. Что, однако, не отменяет того факта, что в конечном итоге, что бы он там ни говорил о «социализме с боливарским лицом», задачу свою этот «народный президент» видит в стабилизации венесуэльского капитализма, в недопущении обнищания трудового народа до уровня, когда «низы не хотят», в предотвращении действительно социалистической революции.

Источник

Сайт aromolux.ru

Что такое социал шовинизм

Что такое социал-шовинизм?

Читайте также

Шовинизм, а по-научному — этноцентризм

«Театр Францез»: шовинизм в искусстве

12.4. «Что такое хорошо и что такое плохо?»

Что такое «друзья народа» и как они воюют против социал-демократов? (Ответ на статьи «русского богатства» против марксистов)

1. Что такое материя? Что такое опыт?

9. Социал-демократы

Мертвый шовинизм и живой социализм. (Как восстановлять интернационал?)

Социал-шовинизм есть законченный оппортунизм

Марксизм и социал-шовинизм (1914–1915)

7. Социал-шовинизм и самоопределение наций

Балканская воина и буржуазный шовинизм

1. Шовинизм или национализм?

Шовинизм или национализм?

Состояние современного левого движения в первом мире

Введение

1. Социал-шовинизм

Этимологическая справка

Этическая справка

Историко-политическая справка

a) Социал-шовинизм во времена Маркса и Энгельса

б) Социал-шовинизм во времена Ленина

в) Социал-шовинизм в предвоенные годы

г) Социал-шовинизм в послевоенные годы

д) Социал-шовинизм после контрреволюции в СССР

Место социал-шовинизма в современном мире

Добавить комментарий Отменить ответ

Что такое социал-шовинизм?

Читайте также

Шовинизм, а по-научному — этноцентризм

«Театр Францез»: шовинизм в искусстве

12.4. «Что такое хорошо и что такое плохо?»

Что такое «друзья народа» и как они воюют против социал-демократов? (Ответ на статьи «русского богатства» против марксистов)

1. Что такое материя? Что такое опыт?

9. Социал-демократы

Мертвый шовинизм и живой социализм. (Как восстановлять интернационал?)

Социал-шовинизм есть законченный оппортунизм

Марксизм и социал-шовинизм (1914–1915)

7. Социал-шовинизм и самоопределение наций

Балканская воина и буржуазный шовинизм

1. Шовинизм или национализм?

Шовинизм или национализм?

Состояние современного левого движения в первом мире

Введение

1. Социал-шовинизм

Этимологическая справка

Этическая справка

Историко-политическая справка

a) Социал-шовинизм во времена Маркса и Энгельса

б) Социал-шовинизм во времена Ленина

в) Социал-шовинизм в предвоенные годы

г) Социал-шовинизм в послевоенные годы

д) Социал-шовинизм после контрреволюции в СССР

Место социал-шовинизма в современном мире

Вам также понравится

Что такое наблюдение в физике примеры

Что такое смм и таргетинг

Что такое большая семерка большая восьмерка и большая двадцатка в международных отношениях

Добавить комментарий Отменить ответ