Что такое спарринг с омоновцами
Искалеченный на в ОМОН парень заново учится ходить
Процесс против бывшего сотрудника ОМОНа, который довел своего подчиненного до комы, стартовал в тюменском суде спустя четыре года после возбуждения уголовного дела. взвода Владимира Бутра обвиняют в превышении должностных полномочий и причинении тяжкого вреда здоровью. После спарринга с ним новобранец Иван Голиней перенес трепанацию черепа и получил инвалидность. Это был его второй день на службе.
Мать искалеченного бойца Наталья Голиней рассказывает, что сын мечтал служить в спецподразделении, но при первой попытке не смог сдать нормативы. Устроился во вневедомственную охрану и спустя год наконец подписал долгожданный приказ о переводе в отряд особого назначения. Оказалось, что это формальная процедура, а есть еще и некий «командирский кастинг».
Ей позвонили врачи ведомственной больницы. Сказали, что во время тренировки сыну попали волейбольным мячом по голове и теперь оперируют. Это потом она увидела медицинское заключение: перелом позвоночника, закрытая травма, гематомы по всему телу. Оказалось, что после спарринга Иван потерял сознание. Его волоком утащили в казарму, где он пролежал почти пять часов. В госпиталь он поступил уже в состоянии глубокой комы.
Наталья Голиней: «Я думаю, они на это и надеялись. Что парень не выживет и ничего не сможет сказать. Он пришел в себя почти через месяц. В реанимацию меня практически не допускали. Когда его вывезли он ничего не говорил, но все понимал. Палец показывал: один „да“, два „нет“».
Ваня молчал полтора года. Первым его словом было, как и в младенчестве, «мама». Тогда, признается Наталья, она и поняла, что обязана наказать виновных. Наняла логопедов, и спустя несколько курсов занятий сын смог дать показания. Но обвинения предъявили только бывшему командиру взвода Владимиру Бутру, хотя против Ивана тогда вышли три человека. Расследование уголовного дела несколько раз приостанавливали. Ведь первая экспертиза показала, что новобранец упал «с высоты собственного роста» и, получается, сам нанес себе травмы. И лишь в ходе четвертого медицинского исследования специалисты подтвердили Ивана избили и вовремя не оказали помощь. А его сослуживцы молчали и теперь даже не приходят к нему.
Наталья говорит: самое страшное, что ее сын не единственный, кто пострадал в ходе таких «спаррингов», давно, кстати, запрещенных. Так, в мае 2017 года Владислав Елфимов устроился на на службу в спецназ тюменского УФСИН и спустя несколько дней был госпитализирован после сдачи нормативов по физподготовке. Его дело также передано в суд, а сам он, как и Иван Голиней, учится заново ходить и говорить.
Командира ОМОНа отправили в колонию за искалеченного в спарринге новобранца
Закончился второй судебный процесс по скандальному делу бывшего командира тюменского ОМОНа Владимира Бутры. Офицер зверски избил новобранца во время спарринга и получил 4 года условно, но омоновец посчитал, что не заслужил такого наказания и решил его обжаловать.
Когда Владимиру Бутре дали четыре года условно, родители Ивана Голинея даже не стали подавать апелляцию. Они простили бывшего командира ОМОНа, подумали о его семье и маленьких детях. Но Бутра, до сих пор так и не признавший вину, сам решил оспорить решение суда. Прокуроры тоже были несогласны с вердиктом. Посчитали его слишком мягким. Сегодня получил все те же четыре года. Только теперь колонии общего режима.
Иван Голиней полтора года проработал в полиции, но всегда мечтал попасть в спецподразделение. В ОМОНе есть такая практика проверять новобранцев в ходе спарринга с более опытными бойцами, чтобы сделать вывод о физической подготовке новичка. Но в случае с Иваном Голинеем это был не тест, а жестокое избиение.
Иван пролежал в казарме шесть часов. Когда ему стало совсем плохо, его увезли не в городскую больницу, где есть необходимые специалисты и оборудование, а в ведомственную поликлинику. Видимо, до последнего надеялись это дело замять. Даже предлагали разные версии, вроде в голову новобранцу попали регбийным мячом. Не вышло. По словам бывшего бойца ОМОНа Дмитрия Рожкова, подобные спарринги нормальная практика и не только в ОМОНе. Но то, что произошло в тюменском отряде, сложно назвать тренировочным боем.
После того боя, операции, комы Иван год не разговаривал, полтора учился ходить. Спустя семь лет бесконечных реабилитаций, Иван может поддержать беседу, пишет и читает. Пока остаются проблемы с правой стороной тела, она парализована. Сейчас ему 30 лет, мужчина надеется вскоре полностью выздороветь и завести семью и детей.
За гибель бойцов при спаррингах следует спросить с их руководства
По мнению экспертов, боец ОМОНа, скончавшийся после госпитализации с тренировочной базы, мог погибнуть из-за ненадлежащего осмотра медиками.
Напомним, ночью 27 ноября с учебно-тренировочной базы ОМОН ГУ МВД России, расположенной в Красном Селе, с многочисленными травмами был госпитализирован один из бойцов. Как сообщили Life78 в правоохранительных органах, спустя день пострадавший Иван П. скончался.
По словам инструктора-консультанта подразделения спецназа России Игоря Бурмистрова, такие несчастные случаи зачастую «происходят из-за полной некомпетентности руководства при приеме сотрудников, которые проходят такие испытания, а иногда и тех сотрудников, которые испытания проводят».
— Зачастую ведь берут определенных специалистов в эти подразделения. Могут взять снайпера, высотника, взрывотехника либо штурмовика, и у каждого ведь свое испытание, — говорит специалист, — У нас были такие случаи в спецназе, когда берут высотника-разведчика, но его проверяют по полной программе, а у него ведь свои задачи.
Кроме того, по мнению эксперта, такие зачеты зачастую проводятся с необоснованной жестокостью.
— Это был зачет, который, к сожалению, применяется во многих подразделениях. Сначала дают физические тесты, затем идет физическая подготовка – поднятие штанги, гири, подтягивания, отжимания. После этого зачастую человеку даже не дают отдохнуть и направляют его на спарринг, — говорит Бурмистров, — И часто бывает так, что люди, которые проверяют, демонстрируют не свои навыки, а свою жесткость. И зачастую сотрудники, которых проверяют, получают очень жестокие травмы.
По словам эксперта, такие зачеты всегда должен контролировать старший группы и медик, который должен отслеживать состояние проверяемого и проверяющего. Поэтому и ответственность за состояние бойцов лежит именно на таких специалистах.
О том, что боец не мог погибнуть от действий спарринг-партнеров, сообщил и адвокат Игорь Теплоухов. По мнению эксперта, за состояние бойцов на соревнованиях и тренировках также несут ответственность медики.
— Как адвокат я не усматриваю здесь прямой уголовной ответственности. В данной ситуации необходимо обращать внимание на надлежащее медицинское обеспечение данных мероприятий. Чтобы их участники проходили должное медицинское обследование. В этой ситуации необходимо спросить с руководителей, которые организовали это мероприятие и с тех специалистов, в частности, с медиков, которые должны были проконтролировать состояние бойца. Спарринг-партнер не является никаким соучастником, его действия не предполагали умышленного причинения вреда здоровью, — заключил юрист.
Там такое братство
В российском спецназе и ОМОНе до сих пор проводят нелегальные спарринги. Новобранцы после них становятся инвалидами или умирают
Осенью 2016 года в России проходили выборы в Госдуму, и Наталья Голиней предложила своему сыну, 25-летнему Ивану, сходить на участок проголосовать. Тот согласился.
— За кого будешь голосовать? — спросила Наталья.
— За ЛДПР, — ответил ей сын. Но в итоге проголосовал почему-то за «Единую Россию». А на вопрос, почему «переобулся», сказал: «Пусть будет».
По дороге домой у Ивана, как вспоминает мать, началась истерика — он стал говорить ей, что не хочет жить.
— Ты на выборы сходил? — спросила мать.
— Сходил, — пробурчал Ваня.
— Значит, пять лет тебе еще однозначно тянуть лямку. Как партия будет без тебя.
Аргументы матери убедили Голинея ненадолго. Той осенью он несколько раз пытался выброситься из окна — только у него не хватало сил, чтобы до него дойти. Собственно, и до избирательного участка его несли на себе друзья: самостоятельно Иван к тому моменту не мог передвигаться уже почти два года — с того дня, как пришел на работу в роту ОМОНа, а оттуда его увезли в больницу.
Игра в мяч
За два года до думских выборов, вечером 24 ноября 2014 года 45-летней Наталье Голиней позвонили с тюменской базы ОМОНа, куда Иван отправился ранним утром, — это был его второй рабочий день на новом месте. Матери Голинея сообщили, что ее сына прямо сейчас оперируют в одной из тюменских клинических больниц.
— Это что еще за шутки? — спросила Наталья.
— Ему делают трепанацию черепа, — ответили ей.
Иван Голиней. Фото: личный архив
Голиней работал бойцом 1 оперативного взвода 2 оперативной роты тюменского ОМОНа. Тот день у его подразделения был распланирован по обычному тренировочному плану. Как потом говорил командир отделения взвода Владимир Бутра, который подменял в этот день коллегу на тренировке, с 10 до 12 утра у группы Голинея была «физическая подготовка» — в частности, омоновцы, разделившись на команды, играли в регби. В какой-то момент, по воспоминаниям Бутры, у Голинея перехватили мяч, он споткнулся и упал на пол — но травмированным не выглядел. «Игра эта жесткая, — объяснял офицер. — Игроки могут ударяться о стены, толкаются, падают». Закончив тренировку, Голиней пообедал, сходил в душ, а потом, по словам командира, заступил «на тумбочку» — так называется дежурство дневального у входа в казарму. Сам Бутра, как он потом рассказывал, в это время ушел на занятия по практической стрельбе, а когда вернулся, Голинея с базы уже увезли.
Как установила впоследствии служебная проверка комиссии УМВД по Тюменской области, через десять минут после начала дежурства Голиней обратился к командиру роты с жалобой на плохое самочувствие. Командир снял его с поста и разрешил лечь на кровать в казарме. Туда же вызвали фельдшера ОМОН Ивана Фатеева, который решил отвезти сотрудника в поликлинику МВД, потому что тот жаловался на головную боль и головокружение. Уже там невролог вызвала скорую помощь, так как у Голинея была «общемозговая симптоматика» — симптомы, указывающие на возможное наличие опухоли и высокое внутричерепное давление. Сотрудница скорой потом вспоминала на допросах, что Голиней и ей изложил версию про попавший ему в голову мяч — а когда она обнаружила у него на левом боку кровоподтек и ссадины, отказался объяснять, откуда они (впрочем, врач добавляла, что ссадины показались ей «несвежими, полученными за день-два до осмотра»).
До машины скорой Голинея пришлось нести на носилках — он потерял сознание. В областную клиническую больницу омоновца доставили, когда он уже впал в кому. При осмотре врачи зафиксировали ссадины и кровоподтеки на губе, левом боку и спине, тяжелый ушиб мозга и острую субдуральную гематому, из-за которой и пришлось делать трепанацию черепа.
Наталья Голиней. Фото: Ирина Шарова
Наталью Голиней в больнице встретили фельдшер Фатеев, командир всего тюменского ОМОНа Олег Сидорчик и один из бойцов. Они объяснили, что Ивану в голову попал мяч — то ли баскетбольный, то ли для регби. Служебная проверка впоследствии установила, что после игр с мячом у сотрудников еще была отработка навыков рукопашного боя, но, по версии ведомства, бойцы не били своих партнеров, а только обозначали удары.
После того, как Голинею закончили делать операцию, сотрудники ОМОНа уехали на базу, а врач, оперировавший Голинея, к его родственникам не вышел — Наталью отправили в регистратуру, где ей предложили на следующий день прийти в реанимационное отделение.
В больнице Иван Голиней в итоге пролежал три месяца. Из-за последствий черепно-мозговой травмы ему присвоили первую группу инвалидности — у омоновца была парализована правая часть тела, правый глаз не видел, он не мог говорить. Пока сын был в палате, Наталья Голиней узнала, что причиной его травм мог стать вовсе не мяч, а традиционная силовая проверка новичков ОМОНа.
Положительный мальчик
«Он был замечательный такой сынок, — говорит Наталья Голиней и тут же осекается. — Он и сейчас у нас замечательный, но раньше… Он же всем соседкам сумки перетаскает, до квартиры проводит. Когда собирали деньги на реабилитацию, я была в шоке, я не знала, что у Вани пол-Тюмени друзей. Я спрашивала — вы откуда все его знаете? А мне отвечали: «Ну, вот, мальчишка-то был вообще позитивный, положительный»».
Иван поступил в Тюменскую архитектурно-строительную академию — но на втором курсе внезапно заявил матери, что учиться не хочет, а хочет в армию. Наталья с удивлением узнала, что сын уже прошел медкомиссию и получил повестку. Юноша мечтал о службе в ВДВ — но туда его не брали из-за «ограничений по здоровью»; в чем заключались эти ограничения, Ивану не объяснили, рассказывает Наталья Голиней.
Тогда мать «подключила связи»: позвонила знакомому военному и попросила куда-нибудь пристроить Ивана. В итоге он служил в ракетной части в Свердловской области. А вернувшись из армии, решил пойти работать в ОМОН.
Иван Голиней (справа) в армии. Фото: личный архив
В ОМОН Голинея, впрочем, не сразу взяли — нужен был стаж работы в полиции, да и для сдачи нормативов требовалась дополнительная подготовка. Тогда он устроился на работу во вневедомственную охрану МВД (его сотрудники охраняют режимные объекты и госпредприятия; сейчас подразделение подчинено Росгвардии).
Начальство, по словам матери, было им довольно: ответственность, дисциплина, внешний вид. Как сотрудник МВД Ваня принимал участие в тюменском параде ко Дню Победы в 2013 году. «Он вообще красавец был, высокий, как из президентского полка, — рассказывает Наталья. — [После парада] сначала две девчонки подошли [сфотографироваться], потом смотрю — очередь. Я говорю: Ваня, смотри, можно уже скоро будет деньги брать! Мы так смеялись». Вскоре его отправили работать охранником на Олимпиаду в Сочи; командиры советовали Голинею получать юридическое образование и делать дальнейшую карьеру в органах.
Вернувшись в Тюмень после Олимпиады, Голиней поступил в Уральский юридический институт — и стал готовиться к переводу в ОМОН: теперь стаж ему это позволял. По словам друга Голинея Михаила Дубенкина, он правда «очень хотел туда попасть», поскольку считал ОМОН «престижным подразделением»; Ксения Дубинкина (никак не связана с Михаилом — прим. «Холода»), которая тогда встречалась с Голинеем, тоже вспоминает, что тот, получив приказ о переводе, был счастлив.
Иван Голиней. Фото: личный архив
У бывшего командира Голинея Владимира Бутры другая точка зрения. По его версии, Голиней перевелся из вневедомственной охраны «из-за зарплаты» (в ОМОНе она была около 35 тысяч в месяц — на 12 тысяч больше, чем Голиней получал до того) и «из-за того, что можно жить в казарме»: якобы у его нового подчиненного были плохие отношения с отчимом, из-за чего он больше не хотел жить дома — и поэтому попросил начальника о переезде на базу уже при второй их встрече.
Отчим Голинея Сергей Пермяков, бывший сотрудник МВД и второй муж Натальи, воспитывал Ивана с шести лет; ни мать, ни бывшая девушка Голинея информацию об их конфликтах и стремлении Ивана переехать «Холоду» не подтвердили. После того, как он получил травму, Пермяков и Наталья Голиней разъехались и разделили родительские обязанности — он сейчас живет с их младшим сыном Никитой; она — с Иваном; впрочем, и она, и ее близкие говорят, что Пермяков продолжает общаться с приемным сыном и поддерживает его. Связаться с самим Пермяковым «Холоду» не удалось.
Первая смена в ОМОНе у Ивана Голинея была 21 ноября 2014 года. Тюменский отряд особого назначения возглавляет офицер-ветеран Олег Сидорчик — он служил еще в рижском ОМОНе, который фактически захватил столицу Латвии во время путча ГКЧП в августе 1991 года: когда вскоре после провала путча Латвия провозгласила свою независимость, почти все омоновцы, включая Сидорчика, были передислоцированы в Тюмень.
После первого рабочего дня Голиней рассказал девушке, что следующий будет особенно важным. «Ваня сказал, что будет приемка, спарринг, — вспоминает Ксения Дубинкина. — Что ему нужно будет выстоять против нескольких бойцов, которые будут меняться».
Говорил об этом Голиней и с Михаилом Дубенкиным — и даже рассказал ему подробности. «[Сказал, что будет нужно] выдержать спарринг с тремя действующими сотрудниками ОМОНа, по три минуты с каждым, и не сдаваться, какие бы ты удары ни получал. Если даже упал в нокдаун, нужно быстро оклематься и продолжать спарринг», — рассказывает Михаил. По словам Дубенкина, услышав об этом, он напрягся — он знал, что навыками рукопашного боя его друг не владеет.
«Я говорил ему, что можно получить травмы, — продолжает Дубенкин. — Шутили, что зубы повыбивают. Он говорил: просто нужно выдержать — и все».
Вечер в кафе «Пивзавод»
Владимир Бутра и родственники Ивана Голинея очень по-разному описывают то, как Иван провел ночь перед своей второй сменой в ОМОНе.
Бутра утверждает, что его новый подчиненный «проставлялся» на предыдущей работе — в кафе, где он подрабатывал охранником. Там Голиней, по его версии, с кем-то подрался, после чего приехал ночевать на базу ОМОНа — однако казарма была закрыта, а к дежурному за ключом Иван не пошел: по версии Бутры, потому что «боялся показаться на глаза» — ведь из-за драки к нему могли возникнуть вопросы. После этого, по словам офицера, Голиней «позвонил подруге» (Ксении Дубинкиной), которая привезла его к дому в 10 вечера. «А пришел он домой в полночь, — говорит Бутра. — Где он два часа был? Почему сразу не зашел?». При этом сам же Бутра на одном из допросов говорил, что уже после тренировки 24 ноября видел Голинея в душе — и никаких следов травмы на его теле не заметил.
Следствие же никаких подтверждений ни драки в кафе, ни того факта, что Голиней где-то подрабатывал во время службы во вневедомственной охране, не обнаружило. Наталья Голиней считает, что Бутра все это выдумал. «Во-первых, Ваня не имеет права вообще нигде подрабатывать как госслужащий (сотрудники МВД, как и госслужащие, могут подрабатывать, но только тремя способами: заниматься преподавательской, научной или творческой деятельностью, другие подработки приравниваются к должностному преступлению, — прим. «Холода»), — объясняет мать Голинея. — Во-вторых, он физически не мог [подрабатывать]. У них на тот момент не хватало экипажей и их ставили в смену сутки через сутки: он приходил домой, падал, просыпался — и снова на работу».
Как рассказывает Наталья Голиней, вечером 23 ноября ее сын действительно был в кафе «Пивзавод» — но просто заходил туда к друзьям. В шесть часов вечера он приходил домой и попросил мать приготовить ему постельное белье, чтобы ночевать на базе. Однако около полуночи вернулся домой, сказав, что ворота базы были закрыты. (Эту версию подтверждает и Михаил Дубенкин). Никаких следов драки она, разговаривая с сыном, не заметила — как и Ксения Дубинкина, которая действительно вечером подвозила Ивана.
Наталья слышала, как на следующий день в шесть часов утра ее сын собрался и вышел из дома — ехать до базы было далеко. По дороге он отправил сообщение Ксении — написал, что на улице холодно и нужно одеваться теплее. В следующий раз Ксения увидела его, когда разговаривать Голиней уже не мог.
«Организм слабенький оказался»
Наталья Голиней смогла увидеть сына только через несколько недель после того, как его привезли в больницу. «Он весил килограммов 40, одни кости да кожа, на голове была вмятина — будто полголовы нет», — вспоминает она.
После инцидента с Голинеем командир его отряда Олег Сидорчик уехал в длительную командировку в Дагестан (разговаривать с «Холодом» о Голинее он отказался). Фельдшер Фатеев уволился из силовых органов (связаться с ним «Холоду» не удалось). А Владимир Бутра, командовавший отделением взвода, вскоре после окончания служебных проверок вышел на пенсию по семейным обстоятельствам — его жена родила дочь, а после этого тяжело заболела.
Наталья активно занялась восстановлением здоровья сына: советовалась с нейрохирургами по поводу препаратов, приглашала в больницу массажистов. Друзья Вани приходили в больницу, сажали его на инвалидную коляску и катали по всем коридорам; показывали буквы, проверяли на пальцах знание таблицы умножения. Разговаривать Иван не мог, но зато выработал сигнал: один палец означал — да, два пальца — нет. Так выяснилось, что мозг у Голинея работает: всю таблицу умножения и номера телефонов он помнил.
Иван Голиней. Фото: Ирина Шарова
Параллельно Наталья Голиней пыталась выяснить, что все-таки случилось с ее сыном. ОМОН провел служебную проверку, которая установила, что сотрудник получил травму в спортивном зале на базе отряда. При этом в больнице, по словам Натальи, представители ОМОНа не появлялись. Бывшие работодатели сына дали о себе знать, только когда мать Ивана устно обратилась в Управление собственной безопасности МВД и попросила разобраться в ситуации. После этого ее пригласили на базу ОМОНа. На встрече сослуживцы Ивана спрашивали, как Голиней себя чувствует и нужно ли чем-то помочь. Наталья ответила, что нужно купить лекарств и оплатить лечение в барокамере — и предоставить бойцов, чтобы они могли носить Ивана на это лечение.
Через некоторое время ОМОН действительно прислал бойцов помочь бывшему сослуживцу. К тому моменту Наталья уже знала от Михаила Дубенкина, что сын накануне смены рассказывал ему про будущий спарринг. Голиней, как она утверждает, спросила у омоновцев, действительно ли ее сын в нем участвовал. «И они мне отвечали: знаете, мы же все через это проходили, только все по-разному, — вспоминает она. — У вашего сына вот организм слабенький оказался».
Владимир Бутра подчеркивает, что для помощи Ивану «около полумиллиона только с нашего отряда собрали» (Наталья Голиней подтверждает, что на ее счет поступали деньги от бойцов). «Мы никого в беде не бросаем, — говорит Бутра. — Наш сотрудник — значит, мы помогаем. Руководство ездило к ним в первые дни. Постоянно Сидорчик к ним ездил. Мы и сейчас бы ей помогали, если бы она так себя не вела».
«Мы своих не бросаем»
Зимой 2015 года Наталья Голиней перевезла сына домой и твердо решила поставить Ивана на ноги. «Врачи смотрели на меня, как на дуру, — рассказывает она. — Говорили: «Ну да, ну да, поднимется он. В лучшем случае будет овощем, в худшем — осталось ему 2-3 месяца». Но я никого не слушала, говорила: он поднимется». Голиней начала заниматься с Ваней лечебной физкультурой, водить его к логопеду; восстановлению сына она посвятила практически все свое время.
Прописи Ивана Голинея. Фото: Ирина Шарова
Через несколько месяцев женщина решила обратиться за помощью к областному начальству МВД. Тогда его возглавлял генерал Юрий Алтынов. Однако, как утверждает Голиней, при первой попытке записаться на прием секретарь Алтынова сообщила ей, что «по вашему вопросу уже все решено», — хотя Голиней к тому моменту еще никаких вопросов не задавала. Как объяснила секретарь, до нее в приемную приходила начальник поликлиники МВД и просила 200 тысяч рублей на операцию для Голинея, но Алтынов сказал, что таких денег у ведомства нет.
Наталья удивилась — операция ее сыну на тот момент не требовалась. Что имела в виду начальник поликлиники и действительно ли речь шла о ее сыне, она узнать так и не смогла — но с Алтыновым в апреле 2015 года наконец увиделась. По словам женщины, генерал сказал, что в курсе ситуации ее сына, — и сообщил, что это «однозначно не мячик: если бы у нас так мячик каждому попадал, то все бы футболисты уже были с трепанациями». Алтынов обещал выяснить, действительно ли Иван пострадал в результате спарринга, и наказать виновных — а также купить Голинею инвалидную коляску за счет МВД. «Мы своих не бросаем», — подытожил генерал.
Коляски от государства Голиней так и не получил. Зато через несколько дней Наталье позвонил начальник управления по работе с личным составом Тюменского МВД Александр Мартиновский и попросил о встрече. На этой встрече, как утверждает Наталья Голиней, Мартиновский посоветовал ее сыну «по-тихому», не привлекая внимания журналистов, уйти на пенсию, получить за это компенсацию и «восстанавливаться самим». (Мартиновский через пресс-службу отказался разговаривать с «Холодом», сославшись на то, что не комментирует «действия подразделений других силовых структур»: ОМОН, который в 2015 году подчинялся МВД, теперь входит в состав Росгвардии).
Глава тюменского ОМОНа Олег Сидорчик (слева), генерал Юрий Алтынов (второй слева). Фото: МВД
Из общения с полицейскими начальниками Наталья Голиней сделала вывод, что ведомство ее сыну никак помогать не будет. Тогда вместе с друзьями сына она начала общественную кампанию по сбору средств на лечение Ивана в Израиле — деньги собирали через интернет, вешали объявления на остановках и в транспорте, обращались в СМИ. По словам Натальи Голиней, когда она подняла шум, ей начали звонить из МВД с претензиями — но необходимую сумму она собрала за три недели. «Изначально мы собрали 2,5 миллиона рублей, их я растягивала как могла, нам на девять реабилитаций хватило, — объясняет она. — Сейчас на реабилитацию откладываем пенсию: накопили — поехали». Компенсацию, о которой говорил Мартиновский, ей также платить отказались: военно-врачебная комиссия установила, что травма действительно была получена на базе ОМОНа, — но решила, что ответственность за нее отряд не несет.
Все это время Голиней продолжала сама заниматься с сыном физическими и интеллектуальными упражнениями. Однажды она спросила его, получил ли он травму в результате удара мячом.
Иван показал два пальца — «нет».
Летом 2015 года Голинеи написали заявление в Следственный комитет — и вскоре следователи возбудили уголовное дело о превышении должностных полномочий «неустановленными сотрудниками ОМОН».
Необходимость терпеть
История Ивана Голинея — далеко не единственная, когда новички получают тяжелые травмы в результате «проверочных» спаррингов в силовых органах. Во всех случаях работает одна и та же схема: мужчин обязывают драться с опытными бойцами отрядов особого назначения; во время спарринга их бьют по голове — и потом они долго лечатся или умирают. В подавляющем большинстве случаев врачи за боями не следят.
В 2009 году 30-летний сотрудник МВД погиб, пытаясь попасть в отряд особого назначения «Зубр», — ему устроили спарринг сразу с семью спецназовцами.
В 2010 году 27-летний житель Нижнего Тагила проходил вступительные испытания в элитное подразделение ОМОНа. 10-минутный спарринг против трех опытных бойцов закончился тем, что «левое полушарие его мозга практически превратилось в фарш». Мужчина умер.
В ОМОН в 2012 году хотел устроиться и житель Адыгеи — в третьем раунде спарринга с действующими сотрудниками ему стало плохо. Когда его доставили в больницу, он был в коме; лечиться пришлось несколько месяцев. Следственный комитет отказался возбуждать против омоновцев уголовное дело — но мужчине в итоге удалось отсудить у МВД около миллиона рублей. В том же году кандидату в спецназ ФСИН в Татарстане стало плохо после двух рукопашных поединков; он уехал домой и умер там от закрытой черепно-мозговой травмы.
В 2013 году в спецназ башкирского ФСИН пытался устроиться бывший чемпион мира по кикбоксингу среди юниоров. После спарринга его доставили в больницу с сотрясением мозга и переломом основания свода черепа. Он умер в больнице, не приходя в сознание.
В октябре 2014 года 19-летний житель Марий Эл пытался устроиться на службу в ОМОН. Ему полагалось выдержать экзаменационный бой. В третьем раунде он потерял сознание. На следующей день он умер, не приходя в сознание. Верховный суд обязал МВД выплатить семье погибшего 2 миллиона рублей.
Орловский исследователь Андрей Ашихин указывает, что традиция использования рукопашного боя для подготовки бойцов спецподразделений насчитывает десятки лет. В каждом силовом ведомстве есть и свои нормативы, который должен сдать любой сотрудник. Впрочем, как правило, речь тут идет об обычной физкультуре: беге, отжиманиях и подтягиваниях.
«Уставы Вооруженных сил ведь определяют необходимость человека терпеть, — рассуждает Михайлов. — Стойко переносить тяготы и лишения воинской службы — это основная задача воина. Любого человека на службе приучают терпеть, преодолевать себя, свои возможности. А эти спарринги — это такая традиция, которая реализуется во внутренних войсках, где люди показывают свою стойкость и выносливость».
В СОБРе спарринги действительно назначаются официальным приказом — однако эксцессы случаются и там. Так, в 2019 году за помощью к Наталье Голиней обратился бывший томский оперативник Иван Ткаченко. В августе 2014 года он, пытаясь поступить в СОБР, получил во время спарринга травму, которая тоже закончилась трепанацией черепа. Впрочем, Ткаченко относительно быстро поправился — и уже в 2015 году снова вышел на работу оперуполномоченным в полицию. Однако в 2019 году ему стало плохо на дежурстве, и врачи сказали, что последствия травмы не позволяют ему дальше работать в органах. Ткаченко пошел увольняться — но МВД отказалось заплатить ему два миллиона рублей компенсации, мотивировав это тем, что травма не является «служебной». В суде посчитали, что Ткаченко, который служил в уголовном розыске, сам захотел поступить в СОБР — и проходил спарринги не по службе, а по собственному желанию. Сейчас Ткаченко судится с МВД — его иски дважды отклонялись; в мае дело отправили на новое рассмотрение.
Ответственный секретарь Союза комитетов солдатских матерей России Валентина Мельникова вспоминает, что эксцессы со спаррингами в ОМОНе случались и в 1990-х. «Там должны были быть состязания по определенным правилам — с надзором, с судьей, чтоб не применяли приемов недозволенных. И тоже там было отмороженное офицерье, которое натравливало их [друг на друга], как гладиаторов. Это было незаконно, — вспоминает Мельникова. — Тогда тоже судили и наказывали, когда это всплывало. И тогда, и сейчас такие случаи — это самодеятельность, это недосмотр командиров подразделений». По ее словам, в последние годы в Комитет солдатских матерей жалобы на спарринги не поступают.
Основатель проекта «Омбудсмен полиции», адвокат Владимир Воронцов вспоминает историю своего сослуживца, который пытался поступить в СОБР дважды. В первый раз он не выдержал спарринг — а во второй, наоборот, «чересчур уверовал в себя и пошел в нападение»: обошлось без травм, но в СОБР мужчину все равно не взяли. «[В спецподразделениях] должен быть отбор — это не игрушки, это действительно серьезные вещи, — рассуждает Воронцов. — Но когда людей калечат, конечно, это ни в какие рамки не вписывается». По его словам, сотрудник, который проводит спарринг, должен понимать, что перед ним кандидат на службу, а не преступник, — а сами бои должны проходить без посторонних — «не в форме гладиаторского шоу, где кому-то хочется хлеба и зрелищ». (8 мая Владимира Воронцова арестовали по обвинению в вымогательстве, комментарий «Холоду» он давал до этого. Воронцов не признал вину, в его поддержку выступили бывшие и нынешние полицейские).
«Я что, не мужик?»
Следователем по делу Голинея в 2015 году назначили Зою Камушкину, которая тогда занималась всеми делами, где в преступлениях обвинялись сотрудники органов. Наталья Голиней называет ее «сволочью редкостной». По словам матери Голинея, на первом же допросе Камушкина заявила ей, что «такие травмы получают за месяц» — мол, «гематома накапала».
Зоя Камушкина. Фото: Следственный комитет
В ответ Наталья заявила, что ни она, ни сын со следствием разговаривать не будут. (На момент публикации материала Камушкина не ответила на официальный запрос в СК об интервью; в разговоре с «Холодом» давать комментарии она отказалась).
Мать продолжала лечить Ивана — они съездили в реабилитационные клиники в Грецию, в Москву, в Китай, в Тюменскую область. Состояние сына постепенно улучшалось — ему вставили черепную пластину, к концу 2015 года он начал тихо произносить слова.