Что такое субъективность в истории
Объективное и субъективное в социально-историческом процессе — Зарождение социально-исторического сознания
Когда мы говорим о реализации закономерности в историческом процессе, не отрицаем ли мы роль субъективного фактора в истории? Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо четко понимать содержание и природу объективного и субъективного в истории и их взаимодействие.
Каждое новое поколение людей, которое появляется на свет, не начинает историю заново, а продолжает то, что делали его предшественники. Следовательно, деятельность людей в некоторой степени уже определяется объективными условиями, которые не зависят от их сознания и воли и, прежде всего, определяют способ деятельности людей, направление и формы их социальной деятельности. Эти условия включают в себя, прежде всего, совокупность материальных и технических реалий: Инструменты и средства труда, различные объекты, навыки общественного производства, определенные традиции, обычаи, верования, сложившаяся система общественных отношений, определенные общественные институты, формы власти и т.д., то есть определенный этап развития производственных и общественных отношений.
Все это действует для каждого поколения как реальная основа того, что является отправной точкой его жизненной деятельности. Таким образом, объективным фактором в истории является, прежде всего, труд, производство и формы общественных отношений, которые во многом являются кристаллизацией предыдущей деятельности людей. Но каждое новое поколение не просто повторяет то, что делали его предшественники, а осознает свои собственные потребности и интересы, реализует свои собственные цели.
Различная деятельность человека, его живой труд — сущность субъективного фактора истории. Субъективный фактор называется так потому, что он раскрывает деятельность субъекта истории, которым являются массы, социальные группы и индивиды. Иными словами, труд, знания, способности, физические, умственные и моральные силы человека являются единственными творцами всего богатства и движения истории. В своем знаменитом выступлении в Сорбонне об успехах человеческого духа А.Р. Тургот утверждал, что интерес, амбиции и тщеславие вызывают постоянную смену событий на мировой арене и обильно пропитывают землю человеческой кровью.
Содержание субъективного фактора раскрывает механизм влияния людей на объективные условия их жизни, сущность движущих сил истории, показывает процесс обратного влияния политических, социальных, идеологических отношений на экономический порядок общества. Все это указывает на относительную самостоятельность субъективного фактора, его продуктивную и активную мощь влиять на ход истории, особенно в периоды ее крутых поворотов, таких как текущие реформы различных аспектов нашего общества, требующие решительной мобилизации умственных, творческих способностей, усилий каждого члена общества, максимальной отдачи его творческой энергии.
Поскольку глубинное ядро субъективного фактора — это человек как активное существо, то человек — это живой барометр состояния субъективного фактора, показатель его положительного или отрицательного направления. Субъективный фактор очень динамичен, подвижен, подвержен различным колебаниям и представляет собой «поклонника возможностей», начиная от положительной активно-творческой энергии и заканчивая «злонамеренностью» (в смысле вредности своего влияния на социально-экономическую реальность). Он может служить мощным фактором как созидания, так и разрушения, а также может как ускорять, так и препятствовать социальному развитию.
Зарождение социально-исторического сознания
Прежде чем перейти к сути основных направлений в истории социально-философской мысли, сделаем некоторые предварительные замечания по анализу возникновения исторического сознания.
Элементы исторического сознания возникли с появлением человеческого общества. Стадо зачал мир в рамках того, что он видел и слышал. Общины людей в древние времена, стали центром мира как место, где они жили. Они разделили мир на свой лагерь, место, где они охотились, и «все остальное». В этом случае человек может знать лишь небольшое число окружающих его человеческих сообществ, с которыми он по тем или иным причинам должен был вступить в контакт.
Временной диапазон жизни первобытного человека также был узок. Более или менее отдаленное прошлое было забыто, не оставив и следа в памяти человека, а далекое будущее было мало важно для его воображения. Очевидно, что из-за низкого уровня производства, социальных отношений и культурного развития, человек не имел жизненно важной необходимости отражать перспективы тех лет, которые он прожил. Как животное, он все еще жил в момент и сдался моменту, хотя суровая реальность жизни заставила его заглянуть в ближайшее будущее, например, приготовить пищу для потребления, а также обратиться к опыту прошлого — к традициям и советам старейшин.
Сложная жизнь племенных времен заставляла задуматься о прошлом рода, клана и племени. Зная историю жизни своей семьи, клана и племени, нужно было установить хотя бы элементарные знакомства. Язык, особенно зачатки письма, сыграли колоссальную роль в этом процессе. Зафиксировав опыт людей и передавая его из поколения в поколение, письменность создавала культурно-историческую традицию, преемственность, сформировавшиеся привычки и нравы наряду с орудиями труда и плодами труда. С помощью письменности люди стали фиксировать и датировать важнейшие события в жизни общества, чтобы, как говорили древние историки, деяния людей не увядали со временем, а великие и удивительные деяния не уходили в небытие.
Люди поняли, что у них есть не только настоящее, но и прошлое, и будущее. Они поняли, что новое поколение — это только одно звено в цепи человеческого развития. И были элементы…
историчности их сознания, из которой в конечном итоге выросло ощущение принадлежности к всемирной истории человечества. Как отдельный человек глубоко вложен в память обо всем, что он сделал в жизни, все усилия его ума и воли, так и для человечества все, что он сделал, близко и драгоценно.
История — это социальная память человечества, его самопознание и самосознание: То, что исчезло в реальности, живет в разуме.
Знание прошлого необходимо для формирования настоящего. Первые шаги в понимании социальной жизни связаны с идеей о том, что настоящее готовится прошлым. Позднее путь исторического сознания привел к убеждению, что для понимания настоящего недостаточно знать прошлое, но необходимо и знание будущего. Человечество начало понимать, что прошлое рождает настоящее, настоящее готовит будущее, не «заглядывая» в которое невозможно понять не только настоящее, но и прошлое во всей его полноте.
Объективное и субъективное, стихийное и сознательное в истории
Когда мы говорим о реализации закономерности в историческом процессе, не отрицаем ли мы роль субъективного фактора в нем? Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо четко понимать содержание и природу объективного и субъективного в истории и их взаимодействие.
Каждое новое поколение людей, которое появляется на свет, не начинает историю заново, а продолжает то, что делали его предшественники. Следовательно, в определенной степени деятельность уже определяется объективными условиями, которые не зависят от их сознания и воли и, прежде всего, обуславливают то, как люди действуют, направление и формы их общественной деятельности. Эти условия включают в себя, прежде всего, определенный этап развития производственных и общественных отношений. В этом проявляется объективный фактор истории.
Но каждое новое поколение не просто повторяет то, что делали его предшественники, а осознает свои собственные потребности и интересы, реализует свои собственные цели. Различная деятельность людей, их живой труд — суть субъективного фактора истории. Субъективный фактор называется так потому, что он раскрывает деятельность субъекта истории, которым являются массы, социальные группы и индивиды.
Таким образом, реальное полотно истории предстает как переплетение и взаимодействие двух факторов — субъективного и объективного. Процесс их взаимодействия характеризуется определенной тенденцией, направлением. Роль субъективного фактора в истории постоянно возрастает, и это универсальная историческая модель. Необходимым условием его реализации является разумное проявление субъективного фактора на основе правильного и строгого учета объективных закономерностей развития общества.
Однако последнее не означает роковой предопределенности — ведь основой социальной жизни является активная практико-трансформативная деятельность людей, регулируемая их потребностями, сознанием, волей и т.д. Он содержит в себе и создает различные возможности. Социальный детерминизм не отрицает свободной воли человека; напротив, он предполагает сознательный выбор мотивов и целей деятельности. Социальный детерминизм, однако, несовместим с субъективизмом и волюнтаризмом, часто в сочетании с авантюризмом, что приводит, например, к деспотизму или анархизму в практике политической жизни. Любое нарушение законов истории не остается безнаказанным — история жестоко мстит за это.
Из действий людей, как из бесчисленных ручьев, рек и морей, формируются исторические события. В повседневной жизни люди обычно действуют осознанно, преследуют определенные цели и каким-то образом предвидят последствия своих действий. Но исходя из этого, можно ли сказать, что в масштабах общества, истории, всей своей деятельности они всегда ведут к тем результатам, которые знают сами? Нет, общий результат может быть тем, о чем никто не подумал: Дело сделано сознательно, но не все результаты, особенно отдаленные, совпадают с теми, которые предусмотрены. В этом смысле мы говорим о спонтанности исторического процесса.
Проблема объективности и субъективности в изучении истории
Объективность — это идеал научного знания. Историческое знание также стремится к объективности, отсутствие которой может вызвать сомнения в том, что истина доступна историческому знанию. Термин «объект» и его производные «объективность», «цель», а также термины «субъект», «субъективность» и «субъективный» имеют различные толкования и историю, восходящую к латинским корням.
В эпистемологии субъект и объект рассматриваются как две стороны познавательной связи. Познание направляется от субъекта к объекту. Под истинным познанием понимается соответствие знаний субъекта об объекте (в виде мыслей, идей, образов, представлений, предложений) самому объекту. Познание предполагает трансцендирование (согласно терминологии русского философа и мистика Н.А. Бердяева), то есть трансцендирование субъекта к объекту. Предполагается, что знания субъекта выражаются в идеальной (семантической) форме, а объект принадлежит материальному, физическому миру.
Однако объект знания может быть идеальным — например, в случае истории мысли, философии или изучения поведенческой мотивации человека. Таким образом, объект является внешним по отношению к субъекту познания; он транссубъективен (термин, придуманный русским философом религии Н.О. Лосским), даже при изучении результатов человеческой деятельности. В процессе познания объект противопоставляется субъекту. Объект активен по отношению к объекту. Субъект — это тот, кто познает, объект — это то, что познается. Человеческие мысли, желания, поступки и поступки субъективны.
Сам объект истории — материальная и умственная деятельность человека — в некотором смысле должен быть отнесен к субъективной стороне знания.
История изучает деятельность людей и ее результаты. С этой стороны, содержание того, что историк изучает, является субъективным. Особенность исторического знания заключается в том, что здесь субъект — человек и результаты его деятельности — действует как объект. В историческом знании об объекте можно говорить только с точки зрения его противопоставления субъекту знания. Даже материальные остатки прошлого важны для историка не только как свидетельство прошлых событий, но и как воплощение целей, смыслов и идей, которыми руководствовались люди прошлых веков. Не случайно Карсавин считал, что тема истории — «социально-психическая». Деятельность когнитивного субъекта более значима в истории, чем во многих естественных науках.
Познание в исторической науке направлено от субъекта к субъекту или на субъективную сторону процесса развития. В истории люди действуют, преследуя определенные цели, делятся определенными идеями, придают смысл своим действиям. Историческая реальность носит субъективный характер и представляет собой результат субъективных усилий людей многих поколений. Историк, с другой стороны, воспринимает это как процесс, данный ему и независимый от него, то есть объективный. Более того, научное отношение в историографии направлено на представление истории (исторического процесса) как объективной реальности.
Субъективно-психологическая концепция. Философские основания и общие принципы
На основе естественного отношения сознания существует понятие истины как соответствия знания фактическому состоянию вещей. Эта концепция, основы которой были заложены Аристотелем, общепринята в современной науке. Наши знания — это картина реальности. Адекватность этого образа реальным вещам и процессам является мерилом истинности знания. В то же время образная концепция истины, несмотря на ее очевидность и соответствие здравому смыслу, порождает значительные проблемы и противоречия, которые являются серьезной причиной релятивизма и скептицизма.
Реальность, сравнение субъективного с объективным. При этом операция сравнения осуществляется субъектом, т.е. степень соответствия субъективного и объективного устанавливается в субъективе. Тот, кто измеряет, оказывается на одной из весов, что делает операцию измерения невозможной. Хьюм верил, что только Бог может провести такое сравнение, и что человек обречен сомневаться в знании, что приводит к постоянному скептицизму.
Декарт был одним из первых мыслителей, поставивших под сомнение естественность естественного отношения сознания. Нет места, в котором вещь и мысль встречаются напрямую. Мысль встречается с мыслью только в пространстве нашего сознания — и это мысль. Вещь встречается, взаимодействует только с вещью в пространстве мира, то есть с природой. В основе нашего восприятия мира лежат не сами вещи, а состояния сознания. Получается, что субъект познания — это не то, что противостоит субъекту, противостоит сознанию и выходит за его пределы, преодолевает его. Это то, что формируется нашим сознанием.
Понимание объекта знания как конструкции нашего сознания получило дальнейшее развитие в трансцендентальной философии Канта. Материал для чувственного восприятия, по Канту, дается нам извне, извне, из объективного и трансцендентного мира. Но для того, чтобы множество чувственных восприятий стало целостной системой знаний и восприятий, необходима конструктивная творческая деятельность субъекта, в результате которой отдельные восприятия объединяются в единое целое, субъекта познания. Следовательно, только то, что познается субъектом. В познании мы никогда не заботимся об объекте как таковом, о мире, каким он «есть на самом деле». Мы открываем мир и самих себя в процессах познания и действия, в образах и формах, которые задает наша субъективность. Поэтому онтологические понятия, основанные на естественном отношении сознания, Кант называет «догматическими». Их догматизм заключается в том, что в таких понятиях сначала некритично предопределено существование вещей и явлений внешнего мира, и только потом ставится вопрос об их познании.
На странице рефераты по философии вы найдете много готовых тем для рефератов по предмету «Философия».
Читайте дополнительные лекции:
Образовательный сайт для студентов и школьников
Копирование материалов сайта возможно только с указанием активной ссылки «www.lfirmal.com» в качестве источника.
© Фирмаль Людмила Анатольевна — официальный сайт преподавателя математического факультета Дальневосточного государственного физико-технического института
Борис Дынин: Субъективное в истории
Написал Выпускающий редактор
Статья просматривалась 4 068 раз(а)
Я понимаю, что заключение моих заметок не однозначно и вызовет (надеюсь) вопросы, опровержения и даже ухмылки. Но кто заглянул в бездну проблемы субъективного, тот ответит размышлениями.
Субъективное в истории
Борис Дынин
Эти заметки (только заметки, а не исследование) были вызваны разговорами в Гостевой.
Борис Тененбаум: Все, что связано с человеком, субъективно по определению.
A&B: Как и каждая наука :-). Но не целиком :-). Впрочем, Борис Дынин сможет (если будет место и желание) сформулировать это много лучше меня.
Я не сформулирую «много лучше» потому, что, читая слово «субъективно», я гляжу в тысячелетнюю бездну и знаю наперед, что любой мой ответ останется вопросом. Чтобы избежать попытки написать еще одну диссертацию, а только обрисовать проблему, я воспользуюсь замечанием моего тезки, написанным в продолжение его процитированных Вами слов:
«Однако, как справедливо было cказано, есть “Апология Истории” М.Блока, и ничего лучше на эту тему, по-моему, никто никогда не говорил.»
Я также ценю «Апологию истории». Но присмотримся к ней.
В 1899 г вышла книга Ш. Ланглуа и Ш. Сеньобоса, чьим тезисом было: «История пишется по источникам и история есть ни что иное, как обработка документов», то есть активная (субъективная) мысль историка в расчленении, организации и интерпретации материала должна быть элиминирована из результата. В конце жизни Лангуа только и составлял коллекции источников. Казалось бы ясно. Но историкам не уйти от вопроса: «Какая связь источников, что они значили для одних людей и что для других и прочее?» Желание не исказить истину и объективность вело к элиминации из исторического исследования того, по отношению к чему имеет смысл спрашивать об истине и объективности. И М. Блок замечает в письме к Люсьену Февру: «Как, однако, далеки мы от обоих! Не в наших решениях или попытках решений. Но в самих наших проблемах!» Ибо, «состарившись, прозябая в эмбриональной форме повествования, долго перегруженная вымыслами, еще дольше прикованная к событиям, наиболее непосредственно доступным, как серьезное аналитическое занятие история еще совсем молода. Она силится теперь проникнуть глубже лежащих на поверхности фактов; отдав в прошлом дань соблазнам легенды или риторики, она хочет отказаться от отравы, ныне особенно опасной, от рутины учености и от эмпиризма в обличье здравого смысла. В некоторых важных проблемах своего метода она пока еще только начинает что-то нащупывать.»
(«Апология истории». Подчеркнуто мною).
Замечательно! Но у меня возникает вопрос: «Неужели я могу списать со счетов труды историков прошлого, хотя бы последних трех веков, начиная с Вико, не говоря уж об историках античности и средневековья? Можно ли сказать, что все это было только легендами и риторикой? Не рассказали ли они многое о прошлом, о чем можно сказать: «Да, так было!», и не узнали ли мы многое о себе самих, как исторических существах? М. Блок получил признание у историков самых разных направлений, но стала ли она более научной, чем раньше? Возникло ли в ней единство, хоть относительное по подобию естествознания. Вряд ли!
Я написал: «Вряд ли!» Но тут же возникает вопрос: «Что значит быть научной?». Не случайно М. Блок упоминает ситуацию в естествознании, ибо именно оно остается данным нам эталоном, демонстрирующим нам науку (без ее строгого — невозможного! — определения), и которое побуждает историка сделать историю наукой в соответствии с парадигмой современной культуры, со всеми ее разговорами об относительности нашего знания и наших ценностей.
Сколь бы ни изменилось естествознание, на что ссылается М. Блок, в нем установились такие принципы как, например, принцип соответствия, согласно которому старая научная теория не должна находиться в противоречии с новой, но должна давать те же предсказания в некотором предельном приближении. Можно ли говорить о наличии и возможности такого соответствия в трудах историков? Можно ли говорить об истории как аккумулятивном знании?
Вспомним, что М. Блок написал «Апологию историю» не просто как описание ремесла историка, но и как утверждение ответственности историка, — в его случае ответственности при исследовании корней, развития и результатов катастроф 20-го века. Он защищал культуру и саму историю от сил варварства. Осуждение варварства должно было получить печать истинности и объективности. Я вижу здесь подтверждение максимы Коллингвуда, сколь бы он ни был далек от М. Блока: «Первый вопрос, задаваемый перед началом любой исторической работы: «Какова цель этой работы?»
Сумел ли М. Блок продвинуть статус истории до научного? Если по примеру естествознания, то нет (хотя научность может определяться как незаинтересованный поиск истины вообще, но я оставлю в стороне такие расплывчатые и по определению и по реализации суждения). Как бы там ни было, история имеет дело с прошлым, невоспроизводимым и неконтролируемым исследователем. Сколь бы историк ни устанавливал логические, временные, физические связи между источниками и выводил из них концепции, объясняющие их совокупность, он не может воспроизвести прошлое. Оно остается независящим от знания историка и от его методов исследования, то есть объективным в прямом смысле. Можно определить Бога по Иову (или Шестову), как того, кто может «бывшее сделать небывшим». Но историку прошлое не вернуть! И в этом-то и заключается невозможность истории стать подобной естествознанию со всеми спорами внутри последнего, которые позволяют говорить об отсутствии объективности и в науке. Естествознание, несмотря на пресловутую его объективность, основывается на субъективности, потому что, оно утверждает свои результаты на основе целенаправленного наблюдения и спланированного эксперимента, в котором процессы могут обращаться при сохранении неизменности законов. (В этом мой ответ на Ваш «вызов», уважаемый А&В) Субъективность здесь есть основа приобретения результатами естествознания статуса проверяемости и всеобщности. Но сколько и несогласия, и противоречий между учеными и в научных результатах! Конечно, результатам науки присуща и объективность, ибо они предсказуемо воспроизводимы. Но повторю, именно потому, что они являются результатами субъективно целенаправленно организованной деятельности ученого (от Птолемея до Коперника, для примера). Но в итоге и здесь всеобщность и согласие не являются абсолютными, однако в ином смысле, нежели в истории. Покой нам только снится.
Объективность прошлого в истории результируется в иной роли субъективного. Субъективность исторического знания не есть просто недостаток знания историка, ибо объективность истории не существует ни как актуальный, ни как потенциальный объект его работы. Нет прошлого для историка помимо сознания людей и осознания прошлого самим историком (памяти, в той или иной форме). Это не недостаток, не ограниченность, это такова объективность истории и ее истина. Без субъективности ее здесь нет, даже в идеале (как в науке, пусть не реализуемом). Наследникам М. Блока не дано сделать историю наукой по аналогии с естествознанием, а все остальные определения «науки» слишком расплывчаты и почти неизбежно грешат дилетантством.
И все-таки, и все-таки. Историку даны факты, верифицируемыми коллегами согласно общей логике и методам. Прошлое не вернешь, но это прошлое человека. Между нами и предками есть общее. Мы можем рассуждать о прошлом, мы понимаем факты (источники). И в силу этого, мы не можем сказать, что история только искусство, субъективное творчество историка. Мы способны утверждать о ней нечто, что подкрепляется фактами. То, что наши утверждения различаются, не элиминирует объективное из истории. Так мы знаем, например, что миллионы евреев, включая детей, были убиты нацистами. Можно рассуждать о точной цифре, и если об этом идет речь, возможно несогласие. Но если идет речь о Холокосте как событии истории, то, как сказал, Эли Визель, нет другого преступления в истории, которое было бы документировано полнее, чем Холокост. Истина и объективность утверждения, что он случился, является бОльшей чем точность тех или иных цифр и даже бОльшей, чем, например, теории Большого Взрыва. Отрицатели Холокоста нарушают методы обработки источников. Метод, конечно, уже вносит субъективность в работу историка, но если историки приходят независимо друг от друга к схожим результатам, в данном случае, относительно цифр, то и объективность налицо. Так история начинает выглядеть как наука. Но всякое человеческое дело не ограждено от идиотов и подлецов.
Однако как только история начинает выглядеть как наука, она уходит от идеала объективности по подобию естествознания. Признав, в нашем примере, объективность выводов о миллионах убитых евреев и факта Холокоста в силу громадности этой цифры, мы переходим к вытекающей их этой истины задаче историка: понять и объяснить (с надеждой на общее согласие!) обстоятельства, причины и следствия Холокоста в рамках истории Германии, истории Европы нового времени, истории европейской цивилизации, истории предшествующих ей античных цивилизаций… и так до природы человека в одном направлении и современных событий в другом. Понятно без долгих объяснений, что ответы на эти вопросы не только не будут едиными, но и невозможно, чтобы они были едиными, не только в силу ограниченности наших возможностей и знания, но также, и прежде всего, в силу того, что истина и объективность в истории есть суждение о человеке, а он не поддается однозначному определению, ни идеологическому, ни биологическому. Почему так, я оставляю в стороне этот вопрос.
Причины и следствия в историческом процессе не могут быть выстроены в линейку, как и пресловутое «бытие определяет сознание» (которое или бессмысленно в силу радикальной неопределенности терминов, или ложно в силу того, что сознание определяет человеческое бытие в той же степени, что и наоборот — в какой момент начать отсчет, а от Большего взрыва или от первого человека отсчитывать не удастся).
И все-таки, и все-таки. Я не отрицаю истину и объективность в истории. В ней существует иерархия фактов и вопросов, причем во многом противоположная естественно-научной. Там от наблюдаемого факта, например, вращения солнца вокруг земли, поднимались от Птолемея к Копернику, Ньютону и до Эйнштейну. В теории относительности, как кажется, больше истины и объективности, чем у ее предшественниц и наблюдении. Но от факта: современный Рим находится в той же стране, как и древний, которую мы называем Италия, мы переходим к знанию, что Август правил после Цезаря, и далее к выяснению причин падения Римской империи и (перепрыгивая) к осмыслению обстоятельств формирования фашизма в Италии, и в этом процессе истина и объективность истории, как кажется, скудеют.
Истины науки не знают нравственного измерения, но в иерархии истин истории конечные истины истории включают в себя оценку и связаны с нравственностью. Так, когда я утверждаю, что советская и нацистская системы были злом и не могли стать долговечной формой общественной жизни, я утверждаю это на основании фактов насилия как базы их создания и фактов лжи в их развитии. Ведь вопрос о том, как воплощается (воплощалось) зло и добро в истории есть вопрос исторического знания, оправдания истории и ответственности историка по М. Блоку. Я знаю, иные мыслители интерпретируют те же факты иначе, начиная от пресловутого утверждения: «Насилие — повивальная бабка каждого старого общества, беременного новым» (Маркс, «Капитал») и до свидетельств, что и в советской России иным было жить хорошо. Но я и не предлагаю решение вопроса об объективности и субъективности в науке или истории на уровне определений.
Однако история позволяет мне не только осознать проблему объективности моих суждений, но и дать основание для выбора, что есть истина в истории, и потому она все-таки, если угодно, может называться наукой. Не по подобию естествознания? Так тому и быть! Соединение же объективности и истинности исторического суждения покоится на нравственном суждении. Последнее само обнаруживает проблематичность, но нравственное сознание было и есть у людей при самых разных исторических обстоятельствах. Откуда оно, вопрос не для этих заметок. Вопрос решается выбором, убеждением и надеждой, что мой выбор будет выбором многих людей, видением фактов так, как я их вижу и оцениваю. В конце концов, это есть основание творчества в истории, которое и утверждает истину и объективность. Творчество всегда реализуется в конкретном времени и месте, и потому истина и объективность истории не может даже в интенции претендовать на все времена и на всякое место, к чему стремится естествознание.
Я понимаю, что заключение моих заметок не однозначно и вызовет (надеюсь) вопросы, опровержения и даже ухмылки. Но кто заглянул в бездну проблемы субъективного, тот ответит размышлениями.