Что такое отмирание удельной системы
Удельная политика Василия III (кратко)
Удельная политика князя Василия III – создание крепкого государства с центром в Москве.
Великий князь Василий Третий, вступил на престол в 1505 году, продолжил собирание земель русских, начатое его отцом Иваном Третьим. Сложности восхождения на престол, борьба за власть с племянником Дмитрием, наложили отпечаток на отношения с окружающим боярством. Кратко говоря, Василий III утверждает неограниченную власть, самолично решая все вопросы и не допуская противоречий, он жестко преследовал своих противников, несмотря на их заслуги. Раздробленность Руси в этот период времени на удельные княжества, в которых власть принадлежала его братьям, родственникам и служилым боярам, ослабило государство.
Начало правления Василия III.
В начальный период властвования Василия III ситуация на Руси не была стабильной: казанский хан, воспользовавшись смертью Ивана 3, попытался извлечь выгоду, совершив нападение на Нижний Новгород. Крымский хан вторгся в русские города Белев, Одоев и Козельск, напряженные отношения складывались с Литовским княжеством. Сами русские мелкие удельные княжества были раздроблены и не стремились подчиняться Москве.
Первые шаги в собирании земель.
До начала правления Василия III приграничное Смоленское княжество было объектом борьбы влияния на него между Москвой и Литвой. В 15 веке княжество перешло в подчинение Литовскому государству. Попытки вернуть Смоленск были предприняты еще Иваном Третьим, но они были безуспешны. В начале 16 века напряженность в отношениях между Русью и Литвой сохранялась. Постоянные приграничные столкновения сдерживали торговлю. Перемирие не давало гарантий спокойной жизни. Каждая сторона рассчитывала военными действиями добиться своей выгоды. Новые военные столкновения не принесли Василию III победы, лишь с третьей попытки Смоленск, взятый в осаду, вынужден был открыть ворота. Василий III выдал городу жалованную грамоту на различные привилегии, и дал обещание не переселять смолян с их насиженных мест. Последующие военные действия между Литовским и Московским княжествами были не в пользу Руси, а заговор смоленских бояр с целью перехода под власть Литвы, заставили князя Василия забыть об обещании и отобрать жалованные грамоты, а сами бояре были переселены вглубь государства. Смоленск остался в составе Русского государства.
Присоединение Рязанского княжества, являвшееся буферным элементом между Москвой и Ордой, произошло без особых потрясений: князь Василий вызвал к себе рязанского князя Ивана Ивановича, который пытался сделать Рязанское княжество независимым от Москвы, для чего выстраивал дружеские отношения с крымским ханом, и без особых объяснений бросил его в тюрьму. В Рязанские земли были отправлены наместники Великого князя Василия III, автономия Рязани была аннулирована, Рязань окончательно вошла в состав Руси.
Взаимоотношения с Казанским ханством.
После событий первых лет правления Василия III отношения с татарскими ханствами на некоторое время стабилизировались. Крымские набеги чередовались с дипломатическими взаимодействиями. Казанский престол переживал перемены власти. Междоусобной борьбой за власть в Казани воспользовался Василий III, направив войска под предлогом возвращения законному наследнику ханского престола, он способствовал укреплению на престоле выгодной для знати Орды хана из династии Гиреев. Взамен этого Василий Третий получил присягу казанской знати на верность, добился экономического преимущества и перенес торговый центр со средней Волги в русский Нижний Новгород.
За время правления Василий Третий внутри Русского государства произошли значительные перемены. Были присоединены новые земли, он вел наступление на уделы, подчиняя их, снижая самостоятельность. При Василии Третьем происходит централизация государства, возникает бюрократический аппарат в лице Боярской Думы. Василий III создает централизованную Казну, ведающую финансами государства, взаимоотношениями с ханствами, лишив таким образом удельные княжества право на самостоятельное ведение международных переговоров, чеканку собственной монеты. Все это способствовало укреплению централизованной власти и Русского государства в целом.
Удельная система
Удельная система, порядок княжеского владения, существовавший в северо-восточной (приволжской и приокской) Руси с XIII по XVI в. и заключавшийся в том, что каждая линия Рюрикова дома владела отдельной частью Русской земли (уделом), переходившей от отца к детям по наследству, в вотчинном порядке. Поэтому уделы также назывались отчиной, или вотчиной (см.). Принцип отчины, как регулирующее начало княжеского владения, впервые был провозглашен еще на съезде князей в Витичеве в 1100 г. («кождо да держит отчина своя»), но он не имел тогда общего значения, а относился лишь к частному случаю распределения княжений между внуками Ярослава Мудрого. Зародыш удельной, или вотчинной системы в древнейшей, киевской Руси можно поэтому видеть скорее в стремлении Владимира Мономаха, когда он сделался великим князем киевским, соединить в своих руках и в руках своих сыновей возможно большее количество Русской земли и сохранить за последними владение ею по наследству; и то и другое удалось Мономаху: он собрал около ¾ всей Руси, и сыновья его унаследовали эту землю, причем Мстислав — старший сын — стал великим князем киевским. Но удельная, или вотчинная система княжеского владения утвердилась лишь тогда, когда к XIII в. земледелие в северо-восточной Руси восторжествовало над охотой, рыболовством, пчеловодством и скотоводством. Земледелие вызвало большую оседлость населения, развило колонизаторскую энергию северо-восточных князей, заставило их тратить материальные средства на основание и поддержку земледельческого хозяйства крестьян-колонистов, словом, создало неразрывную связь между князем и его княжеством, сделало и князей оседлыми. Первые признаки такой оседлости наблюдаются в конце XII в.: Андрей Боголюбский, получив звание великого, т. е. старшего князя всей Русской земли, — великого князя киевского, — не перешел из Владимира на Клязьме в Киев, как делали его предшественники и между ними его отец Юрий Долгорукий, а остался на севере; то же сделал и его преемник Всеволод III Большое Гнездо. Оба они возвысили Владимир до значения первого города на Руси вместо Киева. Но и после них князья, получая великое княжение Владимирское, обыкновенно не переезжали во Владимир, оставались в своих прежних княжествах, владея и Владимирской землей; так, Ярослав Ярославич тверской, сделавшись по смерти Александра Невского великим князем Владимирским, лишь иногда приезжал во Владимир, обыкновенно же жил в Твери; преемник Ярослава на Владимирском столе — Василий Ярославич костромской — тоже не покинул Костромы для Владимира. В наследовании великого княжения Владимирского князья в течение всего XIII в. следовали старому порядку родового старшинства. Правда, Всеволод III нарушил было это старшинство, передав Владимир не старшему своему сыну Константину, а второму — Юрию, но после сражения при Липице в 1216 г. Константин восстановил свои права, и только после его смерти великим князем владимирским сделался Юрий; Юрию наследовал во Владимире следующий по старшинству брат, Ярослав, преемником которого в свою очередь был последний сын Всеволода — Святослав. Внуки и правнуки Всеволода также соблюдали старшинство: сначала во Владимире сел старший внук Всеволода Александр Невский, потом его брат Ярослав тверской, далее Василий костромской, младший из внуков Всеволода, затем старший правнук Димитрий Александрович, после которого Владимирский стол занимал его брат Андрей, второй сын Александра Невского. Таким образом порядок княжеского владения старшим городом оставался до начала XIV в. прежним, определялся очередью старшинства. Но это был единственный уцелевший в порядке княжеского владения остаток старины. В наследовании младших волостей с XIII в. торжествует начало вотчины, или отчины, т. е. передачи волости по завещанию отца сыновьям. Так, например, вотчиной старшего из Всеволодовичей, Константина, сделалось Ростовское княжество; после смерти Константина здесь княжил его старший сын Василько, которому в свою очередь наследовал его сын Борис. И так везде: в XIII в. каждый князь прочно уселся в своем княжестве и стал передавать по завещанию свои владения сыновьям. Таким образом, северо-восточная Русь раздробилась на уделы, каждый из которых превратился в наследственную собственность одной линии княжеского дома. Этому дроблению, этой удельной разобщенности содействовало всего больше господство натурального хозяйства, при котором отдельные части северо-восточной Руси почти не были экономически связаны между собою. На почве натурального хозяйства, экономической разобщенности отдельных частей страны в области удельного княжеского владения сложилось еще одно явление, логически вытекавшее из самой природы удельной системы: так как уделы наследовались по завещанию отца всеми сыновьями, то отсюда неизбежно происходила необыкновенная дробность деления на уделы, увеличивавшаяся с каждым поколением. Так, при сыновьях Всеволода III его владения распались на 6 уделов, а при его внуках уделов было уже 12. Дальше дробление еще более увеличилось, так что, например, из Ростовского и Ярославского княжеств выделился ряд ничтожных уделов, каждый из которых лежал по течению маленькой речки, т. е. состоял из села и нескольких деревень; таковы были княжества Кемское, Судское, Сугорское, Ухтомское, Шелешпальское, Андожское, Вадбольское и другие, получившиеся в результате дробления Ростовского удела, а из Ярославского выделились княжества Моложское, Сицкое, Заозерское, Прозоровское, Кубенское, Курбское, Новленское, Юхотское, Бохтюжское, Пошехонское. Удельная система сопровождалась и определенной политической идеологией: княжество рассматривалось как личная собственность, вотчина князя, обладание княжеством юридически приравнивалось к владению всякой другой недвижимостью и даже движимостью: шапки, шубы, кафтаны, цепи, посуда завещаются и делятся князьями удельного периода между их наследниками совершенно на тех же основаниях, как и территория княжества; эта последняя дробится, сообразно числу наследников, на части, нередко чересполосные между собой; самый акт завещания — духовная грамота, которой передается удел, — есть документ частного, гражданского права. Словом, князь — не государь, а хозяин своего удела, и вся его деятельность направлена к тому, чтобы извлечь из своего княжества возможно больше личной выгоды, дохода для себя. На хозяйственном, частноправовом основании строятся и отношения князя к населению: князь владеет землей и холопами, несвободными людьми, а с свободным населением он связан «рядом», договором или о службе (с боярами и слугами вольными) или об аренде земли (с людьми черными). Отсюда же вытекают и приемы, способы и сродства удельного управления — через приказчиков и кормленщиков (см. Россия — история). Наконец, удельная система определяла и взаимные отношения князей. Великий князь Владимирский в XIII в. пользовался только почетным титулом старшего князя, юридически его положение не было определенно регулировано, не давало ему никакой реальной, власти над другими князьями. Князья XIII в. были независимы друг от друга в деле управления внутреннего и во внешних отношениях. Самостоятельность князей находит себе наиболее яркое выражение в договорном принципе, т. е. в том, что между княжеские отношения в удельной Руси регулировались договорами, где князья выступали как совершенно равноправные стороны. Содержание княжеских договоров XIII в. не оставляет сомнений в том, что не только юридически, но и фактически удельные князья были тогда самостоятельны: никаких условий, ограничивающих их власть, в договоры не вносится, удельные князья не признают себя «подручниками», подданными великого князя, именуют последнего только «отцом и господином», но не государем, оказывают ему лишь внешний почет и уважение как старшему, ни в чем ему в действительности не подчиняясь.
Хозяйственная разобщенность отдельных частей удельного северо-востока стала уменьшаться уже с XIV в., с ростом населения, развитием колонизации, усилением торговой деятельности Великого Новгорода. Параллельно этому происходило и важное этнографическое новообразование: в ХIV и XV вв. слагалось новое великорусское племя. Затем многие обедневшие, слабые, ничтожные удельные князья, спустившись до положения, близкого к положению бояр и слуг вольных богатых князей, даже нередко опускавшиеся ниже удельного боярства, стали поступать на службу к более богатым князьям: началось социальное перерождение удельных князей в служилое сословие. Наконец, необходимость освобождения северо-восточной Руси от тяготевшего над ней татарского ига чувствовалась все острее. Все эти причины сделали неизбежным разрушение удельной системы, объединение удельных княжеств в единое, централизованное государство. Разрушение удельной системы началось в XIV в., развилось в XV, совершилось в главных чертах в начале XVI в. и закончилось уничтожением ее последних остатков к концу того же века. Объединительная роль выпала на долю Москвы и ее князей в силу целого ряда важных условий: в Москве сходились все дороги с севера, востока и запада; через Москву шла единственная дорога из бассейна Оки и верхней Волги в южное Приднепровье; Москва имела важное стратегическое значение, как ключ ко всей области русского северо-востока; Московское княжество со всех сторон было ограждено от внешних опасностей, заслонялось от вражеских нападений соседями — Новгородом, Псковом, Рязанью, Нижним Новгородом, принимавшими на себя по своему положению всегда первые и самые страшные удары; это создавало прилив в Московское княжество массы населения и тем увеличивало могущество его князей; князья эти проявляли особые хозяйственные способности и энергию, являясь типичными хозяевами-приобретателями; наконец, они, как более сильные и богатые из всех князей, рано и сильно почувствовали тяготу татарского ига и татарской дани и сделали первые удачные шаги к освобождению от этой тяготы. Вследствие этих причин московские князья произвели т. н. «собирание» Руси, оставаясь идейно на старой, удельной почве, действуя посредством «примыслов» (покупок и захватов), договоров и завещаний (см. Россия — история). Примыслы увеличивали размеры Московского удела и богатства его князей: благодаря им территория Московского княжества за два столетия увеличилась в 30 раз. Договоры привели в XV веке не только к фактическому, но и в известной мере к юридическому подчинению удельных князей великому князю московскому посредством принятия на себя удельными князьями обязательств: во-первых, ни с кем не вступать в сношения и не заключать договоров без ведома и согласия великого князя московского («не канчивати и не ссылатися»; «кто великому князю друг, тот и удельному друг, а кто враг великому князю, тот и удельному враг»), во-вторых, не сноситься с татарским ханом и не платить ему дани помимо великого князя («Орды не знати»), в-третьих, являться на войну по первому требованию великого князя («сядет великий князь на коня, ино и удельным садиться на коней; когда сам он не пойдет, а их пошлет, то им итти без ослушанья»). Наконец, завещания усиливали старшего наследника, настоящего собирателя Руси, увеличением его наследственной доли в ущерб долям младших братьев: в конце XIV в. старший получал лишь треть всего Московского удела, в половине XV — половину, а в конце этого столетия уже три четверти; сверх того, он приобрел еще право чеканить монету и получать по наследству выморочные уделы младших братьев. Надо прибавить к тому же, что с половины XIV в. великое княжение Владимирское становится после борьбы с тверскими князьями постоянным достоянием московских князей и передается ими по наследству, как и прочие владения. Присоединением Пскова и Рязани Василием III закончено было собирание Руси. После этого сохранились только отдельные обломки У. е. в виде владения уделами братьев Ивана Грозного, позднее его двоюродного брата Владимира Андреевича Старицкого, наконец, последнего его сына царевича Димитрия, получившего при царе Федоре Ивановиче в удел город Углич. То были однако лишь тени прошлого, сохранившие старое имя, но потерявшие прежнюю сущность: последние удельные князья не имели никакой самостоятельности, перемещались и совсем смещались со своих уделов великими князьями, превратились в подданных московского государя. Царевич Димитрий был последним удельным князем на Руси даже в этом, ограниченном смысле слова. С его смертью в конце XVI в. исчезли последние обломки удельной системы, сменившейся московским единодержавием и самодержавием.
Литература: С. Соловьев, «История отношений между русскими князьями Рюрикова дома» (1847); Кавелин, «Сочинения», том I (1897); Чичерин, «Опыты по истории русского права» (1858); Ключевский, «Курс русской истории», ч. 2-я; его же, «Боярская Дума древней Руси»; Ссргеевич, «Русские юридические древности», т. II, вып. I (1893); Н. Дебольский, «Древнерусские междукняжеские отношения по договорам».
Конец удельной системы
Конец удельной системы
Отступление от Угры было последней акцией грозного хана. Утомленная долгим и бесплодным походом Орда отошла на зимние стоянки. Для зимовки Ахмат разделил свои силы. Этим воспользовался тюменский хан Ивак, которого Ахмат пытался подчинить своей власти. Ивак следил за всеми движениями своего врага. Соединившись с нагаями и перейдя Волгу, он с пятнадцатью тысячами воинов шел за Ахматом по пятам. Утром 6 января 1481 г. враги ворвались в стойбище Ахмата.
Нет прямых данных о том, что тюменский хан подстрекался русскими,— у него самого было достаточно оснований для ненависти к Ахмату. Однако, победив соперника, Ивак послал радостную весть в Москву. И великий князь по достоинству оценил это известие — он «после Иванова чествовал и дарил», и отпустил «с честию», а самому Иваку послал «тешь» (подарок).[137]
Гибель Ахмата в донских степях и разгром Орды были закономерным следствием поражения на Угре. Авторитет хана держался на его военных успехах. Неудача развеяла его славу и дала толчок центробежным силам в отжившей свой век империи Чингизидов.
Ахмат был мертв, и мертва была его империя. Сыновья Ахмата, повелители распавшейся Орды, были больше не опасны. За Диким Полем стала складываться новая ситуация.
Новая ситуация стала складываться и в Москве. Неудача феодального мятежа не могла не отразиться на положении удельных князей. В феврале 1481 г. с вчерашними мятежниками, князьями Андреем и Борисом, были заключены новые докончания. Согласно обещанию великого князя, удел Андрея Большого был увеличен — он получил Можайск, а князь Борис — суверенные права на села, завещанные когда-то ему его бабкой Марией Готляевой (матерью Марии Ярославны). При этом удельные князья должны были навсегда отказаться от каких-либо притязаний на Новгород и Новгородскую землю, как и на другие «примыслы» Ивана Васильевича, в том числе бывший удел князя Юрия. В остальном новые договоры воспроизводили условия докончаний 1472—1473 гг. со всеми их статьями, подчеркивавшими неполноправное положение удельных князей. Надежды братьев великого князя на соучастие в управлении всей Русской землей, которая казалась им не более чем увеличенным Московским княжеством, совместным наследием потомков Ивана Калиты, были похоронены окончательно.[138]
Разорение Псковской земли ливонцами требовало ответных действий. Целый месяц стягивались русские силы ко Пскову. В конце февраля 1481 г. начался поход — первый поход в Ливонию объединенных сил Русского государства. Лютой зимой по глубокому снегу («человеку в пазуху, аще у кого конь свернут з дорозе, ино двое али трое едва выволокут») шли колонны русских войск. С ними была и артиллерия — впервые в зимнем походе участвовали русские пушки.
Впервые за всю историю войн с Ливонией русские войска перешли от стратегической обороны к стратегическому наступлению, проникли к самому сердцу владений магистра; впервые за двести лет над Орденом была одержана действительно большая победа. Времена безнаказанных нападений Ордена на Псков прошли безвозвратно.
Мирный договор 1 сентября 1481 г.— первый договор, заключенный единым Русским государством. В начальной статье договора впервые говорится о «великих государях. царях русских» (Иване Васильевиче и его сыне), о «челобитье» орденских властей о заключении мира. В самом тексте впервые оговариваются льготы русским купцам в Нарве и других ливонских городах, вводится специальная статья об охране чести и достоинства русского человека в Ливонии, о защите русской колонии в Юрьеве. Отстаивая интересы своей страны и русских людей за рубежом, великий князь не посягал на независимость и территориальную целостность Ливонии, Безопасность на границе, прочный мир, благоприятные условия для торговли — вот цели, которые ставило перед собой Русское государство в отношениях с северо-западным соседом.[140]
Договор 1481 г., как и все последующие договоры с Ливонией вплоть до ее падения, был формально заключен от имени Великого Новгорода: переговоры вели новгородские наместники князь Василий Федорович Шуйский и Григорий Васильевич Поплева Морозов, а крест на грамоте целовали «государей великих князей царей Русских бояре новгородские». Это навело некоторых исследователей на мысль о сохранении Новгородом особых привилегий как неизжитых черт феодальной раздробленности. Думается, однако, что эта мысль ошибочна. Ливонский орден, фактически самостоятельный, формально не являлся суверенным государством. С самого начала своего существования и до конца он имел сюзерена в лице германского императора. Так, в апреле 1481 г. фон дер Борх получил от императора Фридриха III права и регалии «великого магистра». По дипломатическому этикету международные договоры должны были заключаться только между юридически равноправными сторонами. Заключение договора с вассалом императора умалило бы престиж Русского государства.
В начале июля в Москве умер бездетный князь Андрей Меньшой. Весь свой Вологодский удел он завещал своему «господину брату старейшему». Так исчезло еще одно удельное княжество. Судя по духовной, Андрей Вологодский был несостоятельным должником: он должен был 30 тыс. руб. великому князю и около полутора тысяч — частным лицам. Можно представить масштабы этого долга, если иметь в виду, что деревня, т. е. возделанный крестьянский участок, продавалась обычно за 3—5 руб. Оказывается, великий князь платил за брата «выход» в Орду и содержание «царевичам», находившимся на русской службе, а также «поминки» казанскому хану. Владелец Вологодского удела был в полной финансовой зависимости от Русского государства. Не в этом ли одна из причин его лояльности? Ведь он не примкнул в 1480 г. к мятежу своих братьев.
Основными частными кредиторами вологодского князя оказались богатые московские гости — «сурожане», ведшие торговлю с Крымом. С ними он так и не успел расплатиться, возложив это на великого князя.[141] Экономика удельного княжества оказалась в новых условиях неэффективной. Старая экономическая система замкнутых феодальных мирков отживала свой век, так же как и политическая система «суверенных» удельных княжеств.
Наступала очередь удела старого князя Михаила Андреевича, последнего внука Дмитрия Донского. В апреле 1482 г. ему пришлось отказаться от наследственных прав на Белоозеро — главную, наиболее доходную часть своего удела. Теперь он стал только пожизненным владельцем Белоозера, без права передачи его наследнику, сыну Василию. В полном владении старого князя остались только Верея и Малый Ярославец.[142] Наступление на права верейско-белозерского князя показывало, как мало считается Иван Васильевич с исконной феодальной традицией, как невысоко ставит он авторитет и права удельных князей Московского дома. В его глазах эти князья из суверенных владельцев превращаются в подданных, землями которых он, глава Русского государства, может распоряжаться по своему усмотрению. Старая удельная система быстро тает в лучах новой государственности.
Во внешней политике на первый план стали выходить отношения с Литвой. В 1482 г. они заметно ухудшились.
Русские князья, вассалы Казимира, хотели отложиться от него и перейти под власть государя всея Руси. В случае успеха старые русские земли по самую Березину вернулись бы в состав Русского государства. Но заговор был раскрыт и заговорщики казнены. В их числе был и Михаил Олелькович, киевский князь, приглашенный когда-то новгородскими боярами. На волосок от смерти был и князь Федор Бельский, которому пришлось спасаться бегством прямо из церкви, где он венчался со своей молодой женой.[143]
В чем причина заговора князей? Решающее значение имел вопрос конфессиональный — в державе Ягеллонов усиливалось влияние католичества. Эго вызывало протест русского населения, которое все с большей надеждой смотрело на православную Москву. Другим важным фактором были, несомненно, военные и политические успехи нового Русского государства. Русским князьям казалось (и не без основания), более выгодным и перспективным связать свою судьбу с могущественным единоверным и единоплеменным государем, чем раствориться в толпе польских вельмож и католических прелатов, составлявших ближайшее окружение Казимира Ягеллончика. Но заговор князей был только первым провозвестником того могучего народного движения, которое полтора века спустя вылилось в знаменитую войну Богдана Хмельницкого и привело к воссоединению Украины и Белоруссии с Московской Русью.
Князь Федор Бельский был приветливо принят великим князем и получил в вотчину несколько новгородских волостей. Этим было положено начало перехода русских князей с литовской на московскую службу.
Заговор князей и переход Бельского были серьезными политическими событиями. Со стороны Казимира последовали ответные шаги. Летом 1482 г. король через своего посла официально потребовал передачи ему Новгорода и Великих Лук. Конфликт с Литвой разрастался. Ягеллоны держали в своих руках значительную часть территории Древнерусского государства и претендовали на другие русские земли. Борьба с ними стала главной задачей внешней политики Ивана Васильевича на следующие десятилетия.
Дипломатическая подготовка этой борьбы началась, как мы видели, еще до падения Ахмата. Первым шагом в этом направлении был союз с Менгли-Гиреем. Хан — не очень надежный союзник. Он стремился лавировать между Вильно и Москвой, его люди систематически грабили русских купцов. Но Мангли боялся сыновей Ахмата, возглавивших осколки Большой Орды. Это заставляло его держаться в основном московской ориентации.
1 сентября 1482 г. под стенами Киева появилась крымская орда. Древняя столица Русской земли была охвачена пламенем, киевский наместник пан Хоткевич взят в плен.[144]
Как свидетельствуют посольские книги, еще весной русский посол в Крым Михаил Васильевич Кутузов требовал от хана послать «рать свою на Подольские земли или на Киевские места». Разорение и гибель русского населения, симпатизировавшего Москве, не отвечали интересам великого князя. Но, с другой стороны, он понимал, что назревает угроза большой войны с королем и что необходимо отвлечь его силы от русских границ и сковать их на южном направлении. В этом смысле набег Менгли достиг цели. Войну с Литвой удалось отсрочить на несколько лет. Дорогой ценой была куплена эта отсрочка.
Другим возможным союзником против Казимира мог быть молдавский господарь Стефан. Православная Молдавия вела тяжелую борьбу на два фронта — с католической Польшей и исламской Турцией. Господарь был женат на дочери киевского князя Олелько (Александра) Владимировича и Анастасии Васильевны, сестры Василия Темного. Жена Стефана, таким образом, была двоюродной сестрой государя всея Руси. Но главным было то, что Молдавия нуждалась в помощи против своих мощных врагов. Еще в конце 70-х гг. начались переговоры о династическом союзе Молдавии с Русским государством — дочь Стефана Елену предполагалось выдать за Ивана Молодого. В 1482 г. переговоры пришли к завершению — в Молдавию отправилось посольство за невестой для наследника Русского государства.
14 ноября будущая великая княгиня прибыла в Москву и поселилась в Вознесенском монастыре у иноки Марфы. Через два месяца состоялась свадьба — важное династическое и политическое событие, упрочившее одновременно и русско-молдавский союз, и перспективы Ивана Молодого. Наследник получил в управление Суздаль.
Князь Дмитрий, внук Ивана Васильевича, родился 10 октября 1483 г. Этому событию придавалось государственное значение — с известием о нем был отправлен посол к великому князю Тверскому. Казалось, династические права Ивана Молодого теперь обеспечены.[145] Но на самом деле все было далеко не так просто. От нового брака у Ивана Васильевича было уже три сына — кроме старшего Василия это были Юрий (родившийся 23 марта 1480 г.) и Дмитрий (6 октября 1481 г.). Каковы будут перспективы этих сыновей, если великокняжеский стол перейдет к Ивану Молодому, а после него — к новорожденному Дмитрию? Династическая проблема, всегда достаточно острая, вновь заявила о себе осенью 1483 г.
Когда Иван Васильевич, обрадованный появлением внука, захотел «одарить» сноху, оказалось, что предназначенное для этой цели «саженье» покойной великой княгини Марии Борисовны исчезло из казны, где хранились драгоценности. Выяснилось, что Софья Фоминишна относилась к порученным ей семейным (в сущности — национальным) великокняжеским драгоценностям очень своеобразно. Она раздавала их своим родичам — брату Андрею и его дочери, для которой она устроила брак с князем Василием Михайловичем, наследником Верейского удела.[146]
Это было серьезнейшим нарушенном обычаев русского двора, где все драгоценности были на строгом учете и перечислялись в княжеских духовных. Это было и показателем практической сметки «гордой племянницы византийских императоров». Семейство Палеологов стремилось как можно лучше использовать фортуну, вознесшую дочь изгнанного морейского «деспота» на головокружительную высоту. Но беспутный Андрей Палеолог, торговавший византийской «короной» (он по очереди продавал ее европейским государям, в том числе французскому королю), и его энергичная сестра все-таки совершили ошибку. Брак Марии Палеолог чуть не привел ее к гибели.
Великий князь приказал конфисковать у Василия Верейского все полученное им приданое, а его самого с женой «поймать», т. е. послать в заточение. В последнюю минуту Василию «и с княгинею» удалось бежать к королю. В Литве появился еще один русский князь-эмигрант.
Конечно, бегство Василия Верейского едва ли было вызвано только вопросом о приданом его жены. Да и сам этот вопрос, и особенно распоряжение великого князя «поймать» Василия, только отражает глубинный, подлинный конфликт — трагедию удельного князя в условиях нового единого государства. Летописи изображают Василия Михайловича храбрым воином. Он сражался с татарами под Алексином, он стоял с войсками на Угре. Субъективно он не был изменником, в отличие от Шемяки и даже братьев Ивана Васильевича никогда не выступал против великокняжеской власти. Но на его глазах удел отца, его наследственное владение, на которое он имел все законные права, освященные вековой традицией, обращался в ничто. Перед последним удельным князем стояла дилемма — или полностью отказаться от своего политического бытия и превратиться просто в подданного государя всея Руси, как это случилось с многочисленными князьями Оболенскими, Ростовскими, Ярославскими и другими, или бежать в Литву к гостеприимному королю Казимиру. Слом старой феодальной традиции мучительной болью отзывался на судьбе удельного князя, выталкивая его за рубеж, в объятия врагов Русского государства.
На первых порах династического конфликта Софья Фомпнишна потерпела серьезное моральное поражение, ее авторитет не мог не пострадать. Тем самым еще больше укреплялась позиция Ивана Молодого, признанного наследника, имевшего уже титул великого князя и собственную семью.
Пострадали и «мастера серебряные», и некий «фрязин», участвовавшие, по-видимому, в расхищении великокняжеских драгоценностей. Они были посажены в заточение.
Но конфликт в семье, как ни был он серьезен, не отразился внешне на поведении великого князя и еще меньше — на его политике. Софья Фоминишна оставалась великой княгиней. В Москву продолжали приезжать иностранные мастера разных специальностей. Государственные дела шли своим чередом, и именно они привлекали наибольшее внимание Ивана Васильевича. Летом 1483 г. русские войска совершили большой поход на Северо-Восток. Воеводы Иван Иванович Салтык Травин и князь Федор Курбский прошли тысячи километров по рекам и волокам. Впервые русские люди перевалили Уральский хребет и дошли до Оби, спустившись по ней до ее устья.[148] Местные князья признали свою вассальную зависимость от Русского государства. Так за сто лет до знаменитого похода Ермака началось освоение Северной Сибири.
Однако наиболее важные события происходили не на востоке, а на западе. Эти годы — время нового и последнего этапа борьбы с новгородским боярством. После включения Новгородской земли в состав единого Русского государства местное боярство сохраняло свои вотчины, богатства и политическое влияние в городе. Признав формально власть великого князя, бояре продолжали оставаться враждебной силой, опасной своими традиционными связями в среде новгородцев.
Новый архиепископ Сергий, выбранный в Москве, но по новгородскому обряду, приехав в Новгород в ноябре 1483 г., встретил там решительную оппозицию. Доведенный до психического расстройства, он через несколько месяцев должен был оставить кафедру и вернуться в московский монастырь.
Зима 1483/84 г. была в Новгороде очень тревожной. До крайности накалились политические страсти. Верхи новгородского общества раскололись на сторонников и противников Москвы. В столицу пошли взаимные «обговоры» — доносы. Несколько десятков человек были «пойманы» и привезены в Москву. Началось следствие по всем правилам средневековой юстиции — с широким применением пыток. Смертного приговора обвиненным удалось избежать, по тюремное заключение их не миновало. Трудно сказать, насколько основательны были «обговоры», но почва для них имелась. Боярин Иван Кузьмин, например, в январе 1478 г. в числе других целовал крест великому князю, но вскоре с тридцатью слугами оказался в Литве. По каким-то причинам король его «не пожаловал», и беглый боярин вернулся домой. Ясно, что такой человек не мог вызывать доверие и лояльность его была по меньшей мере сомнительна.
Вновь обнаруженная «коромола» дала повод для принятия радикальных, небывалых доселе решений. Обвиненные в измене бояре были заточены «в тюрмы по городам», а все остальные выселены из Новгорода. По выражению официозного московского летописца, великий князь «казны их и села все велел отписать на себе». Самим же боярам были даны «поместья на Москве под городом».[149] Сохранив жизнь и свободу, но потеряв имущество, вчерашнее новгородские бояре стали подмосковными помещиками — служилыми людьми великого князя.
Впервые на страницах источников появилось это новое слово — «поместье». Проблема новгородского боярства была решена кардинально. Как социальная категория оно больше не существовало. В руках великокняжеского правительства скопилось много тысяч обеж, принадлежавших прежде боярам, монастырям и новгородскому владыке. Слом старого новгородского землевладения с необходимостью ставил вопрос о судьбах этих земель. Тут-то и молвилось поместье — новая форма феодального землевладения. Именно в эти годы новгородские земли стали впервые раздаваться на основе нового поместного права. В отличие от вотчинника помещик не являлся собственником земли. Земля формально принадлежала государству («государю великому князю»). Помещик права распоряжаться землей не имел. Он был только владельцем земли, получающим ренту с крестьян. Великий князь мог в любое время отнять у него поместье и передать другому владельцу.
Это было принципиально новое явление в феодальном праве. Новая форма владения резко усиливала непосредственную зависимость служилого землевладельца от великого князя. Он получал полную возможность как поощрять, так и наказывать служилых людей. Земля превращалась теперь в своего рода жалование, которым великий князь мог распоряжаться по своему усмотрению, в зависимости от потребностей государства.
В исторической литературе до последнего времени бытовало мнение о резком социальном и политическом различии между вотчинниками и помещиками как между двумя слоями класса феодалов. Можно со всей определенностью сказать, что в XV в., да и позже, такой разницы не было. Правда, часть новых помещиков были прежде боевыми холопами-послужильцами московских и новгородских бояр. Взяв их на свою службу, Иван Васильевич наделил их поместьями и уравнял в правах со старыми, коренными феодалами. Но в подавляющем большинстве случаев вотчинник и помещик не только принадлежали к одному социальному слою класса феодалов, но и, как нередко случалось, вотчинник одного уезда был помещиком в другом.
Поместная система в целом укрепляла феодальное государство, прежде всего — его военную мощь, поскольку основной обязанностью помещика была военная служба. Особенностью феодального общества была тесная связь собственно военной службы с несением различных административных обязанностей — служилый класс феодалов был одновременно и господствующим классом, представители которого замещали все государственные должности. В лице помещиков создавался относительно надежный слой для службы вообще, для управления во всех звеньях государственного аппарата. Это было важнейшей социально-политической реформой класса феодалов. Из вольных слуг-вассалов феодалы превращались в служилых людей, жестко зависимых от государственной власти, от государственного аппарата, составной частью которого они сами являлись.
Крестьяне обязаны были выплачивать помещикам ренту, но в строго определенном размере. Для учета поместных земель и фиксации ренты стали производиться периодические описания земель и составляться писцовые книги. Наиболее ранние из сохранившихся писцовых книг относятся к концу 90-х гг. В них поименно перечислены все крестьяне-дворовладельцы и указан размер их платежей помещикам. До нас дошли описания десятков тысяч крестьянских дворов — ценнейший источник по социально-экономической истории нашей страны.
Итак, 1484 г., роковой для новгородского боярства, был в то же время годом фактического возникновения поместья как в Новгородской земле, так и в подмосковных уездах, где по поместному праву получали землю бывшие новгородские бояре.
Но далеко не вся земля, конфискованная у новгородских феодалов, светских и церковных, пошла в поместную раздачу. Большая часть конфискованных вотчин перешла во вновь созданную категорию «государевых оброчных земель». Крестьяне, бывшие новгородские смерды, жившие на этих землях, платили теперь доходы в казну великого князя через вновь учрежденную местную администрацию. Не имея над собой судебно-административной власти феодала-землевладельца, они по своему положению напоминали «черных» крестьян Северо-Восточной Руси — и те, и другие непосредственно подчинялись феодальному государству. Создание обширной категория оброчных земель на месте бывших церковных и светских вотчин в значительной мере улучшало положение местных крестьян, повышало степень их свободы. Деньги и повинности с оброчных крестьян обогащали государственную казну. В то же время оброчные земли были резервом для дальнейшего роста поместной системы — великий князь, как глава феодального государства, мог в случае необходимости раздать их служилым людям. Так впоследствии и получилось. Но произошло это много позже, уже в XVI в., в других исторических условиях. А в конце XV в. вновь созданные оброчные земли, как и черные земли Северо-Восточной Руси, оберегались великокняжеской властью, стремившейся держать их под своим контролем. В этом заключалась важнейшая особенность аграрной политики Ивана Васильевича, отличающая ее как от предыдущей эпохи (когда великие князья охотно давали вотчинникам жалованные грамоты на черные земли), так и от последующего времени (когда черные и оброчные земли в основном пошли в поместную раздачу).
В январе 1483 г. умер великий князь Василий Иванович Рязанский. На рязанском столе оказался пятнадцатилетний Иван, племянник московского великого князя. В июне с ним был заключен новый договор. По старому докончанию 1447 г. Рязанское великое княжество сохраняло право самостоятельных (хотя и согласованных с Москвой) дипломатических сношений с Литвой. Теперь эти права были утрачены: великий князь Рязанский обязался ни с кем не «канчивати» — не вести никаких переговоров и не заключать соглашений.[150] Рязанская земля фактически вошла в состав Русского государства, сохранив только внутреннюю автономию — собственную феодальную иерархию, пока еще не слившуюся с московской.
Из всех русских земель формальную независимость к середине 80-х гг. сохраняла только Тверь. Но дни Тверского великого княжения были сочтены. Как мы видели, еще в 70-х гг. тверские феодалы в значительном числе переходили на службу Москве, разрывая свои старые вассальные связи с великим князем Михаилом Борисовичем.
По сообщению летописца, тверские бояре переходили на московскую службу не вполне добровольно: «не терпяше обиды от великого князя (Московского.— Ю. А.), зане же многи от великого князя и от бояр обиды, и от его детей боярских, о землях. Где межи сошлися с межами, где ни изобидять московские дети боярские, то пропало. А где тверичи изобядять, а то князь великий с поношением посылает и с грозами к Тверскому. А ответом его веры не иметь, а суде не дасть».[151] Слова эти принадлежат оппозиционному софийско-львовскому летописцу. Но в данном случае им можно верить. Они раскрывают картину московско-тверских отношений в последние годы Тверского великого княжения.
Между Москвой и Тверью фактически шла своего рода малая пограничная война, в которой участвовали феодалы обеих сторон, спорящие о землях. Но за спиной московских землевладельцев стоял государь всея Руси, а тверские никакой реальной помощи от своего великого князя получить не могли. И не удивительно, что они стали переходить на службу к более могущественному сеньору.
Не располагая мощными внутренними ресурсами, не имея надежной поддержки даже у собственных феодалов, великий князь Тверской мог рассчитывать только на помощь короля Казимира. Зимой 1484/85 г. он принял решение жениться на внучке короля. Это означало вступление Твери в союз с Литвой. Фактически это было нарушением московско-тверского докончания, крутым поворотом в тверской политике, возвращением к традиционной ориентации на Литву. Союз с Казимиром был последним шансом для Михаила Борисовича, если только он не хотел разделить судьбу ярославских и ростовских князей и превратиться в вассала государя всея Руси.
Реакция Москвы последовала молниеносно. Войска великого князя вторглись в Тверскую землю. Михаил Борисович вынужден был просить мира. По новому договору ему пришлось признать себя «младшим братом» и «подручником» Ивана Васильевича.[152] Тверь впервые формально подчинилась Москве. Но Михаил Борисович не терял надежды на помощь Казимира и продолжал с ним тайные переговоры. В августе 1485 г. последовал новый поход великокняжеских войск. Тверь, «город святого Спаса», была обложена со всех сторон. В ночь на 12 сентября Михаил Борисович бежал в Литву.
«Како же мы не возвеселимся, и от всех земель славимому и нохваляемому государю нашему, и защитнику Тверской земли, великому князю Борису Александровичу, в всех странах и языцех»,— еще недавно писал тверской инок Фома.[153] Сын Бориса Александровича заслужил у летописца другую характеристику: «Борисович Михайло. Играл в дуду. Бежал в Литву». Да, последний тверской князь не был, видимо, ни политиком, ни воином. Он был просто князем — последним настоящим удельным князем на Руси. Но время удельных князей миновало. Этим определяются и его место в русской истории, и его личная судьба.
Немало плохого написали о Калите историки-моралисты: хитрый, жадный, жестокий интриган, он наводил татар на Русь, и т. д. Но моральные сентенции далеко не всегда бывают справедливы, особенно когда не известны подлинные человеческие качества осуждаемого лица. Московские современники отзывались о своем князе иначе, подчеркивая его ум и справедливость. Несомненно одно: Калита превосходил современников-князей как политический деятель. Калита отлично разбирался в сложной обстановке противоречий между Москвой и Тверью, Тверью и Новгородом, Новгородом и Москвой, всей Русской землей и ханом Узбеком, В зыбкой действительности своего времени он умел находить верную линию поведения. Московская земля при нем не страдала от ордынских ратей. Закладывались первые камни в здание будущего величия Москвы.
Тверские князья все больше ориентировались на Литву. Там на время нашел приют Александр Михайлович. Его сын Михаил пытался соперничать с Дмитрием Донским, опираясь на союз с могущественным врагом Руси Ольгердом Литовским, женатым на его сестре. Но не помог Михаилу союз с шурином. Ольгерд был отражен от Москвы, а под стенами Твери появилась объединенная рать русских земель во главе с будущим победителем на Куликовом поле. Спор о первенстве на Руси был решен окончательно. Но еще целое столетие сохранялось мощное княжество на Верхней Волге, проводившее свою самостоятельную политику.
Понедельник, 12 сентября 1485 г. К великому князю Ивану Васильевичу, государю всея Руси, является тверская депутация во главе с епископом Вассианом. В составе депутации — князь Михаил Дмитриевич Холмский «з братьею своею и с сыном», «инии мнози и бояре и земские люди все».
Город открыл ворота войскам великого князя Московского. Юрий Васильевич Шестак Кутузов и Константин Малечкин с дьяками Василием Долматовым, Романом и Леонтием Алексеевыми приводят горожан к целованию на имя государя всея Руси. Новые подданные попадают под защиту великокняжеской власти — эти же посланцы Ивана Васильевича должны «гражан. от своей силы беречи, чтобы их не грабили».
15 сентября, четверг. Торжественный въезд в Тверь государя всея Руси, обедня в патрональном храме святого Спаса. Вспоминал ли Иван Васильевич свой первый приезд в Тверь, в разгар феодальной войны, охватившей всю Русскую землю, когда он, шестилетним мальчиком, вместе со слепим, гонимым отцом искал прибежища у богатого и сильного Бориса Александровича Тверского?
Правителем Тверской земли (великим князем) был назначен Иван Иванович Молодой. Он «въехал в город Тверь жиги», а великий князь вернулся 29 сентября в Москву.[154]
Время феодальной раздробленности на Руси кончилось.
Тверская земля во главе со своим «великим князем» стала частью единого Русского государства. Правда, сохранились должность тверского дворецкого и служба феодалов по особому «тверскому списку». Но никакого принципиального значения это не имело. Московские писцы описывали Тверскую землю и клали ее по-московски «в сохи» (московские окладные единицы). Тверские служилые люди ходили в походы под начальством московских воевод. Титул «великого князя Тверского» носил чисто формальный характер — все отлично знали, что положение Ивана Молодого определяется вовсе не его «тверским княжением», а тем, что он — наследник государя всея Руси. Удельная система как основа политической структуры Русской земли была ликвидирована. Отныне речь могла идти только об осколках этой системы.
Падение последнего независимого от Москвы русского княжества совпало с важным событием в самой Москве. «Июля 19 заложена бысть на Москве на реке стрельница. А под стрельницею выведен тайник, А ставил Онтон Фрязин».[155] Так летом 1485 г. с закладки Тайницкой башни началось строительство нового Кремля — главной крепости объединенного Русского государства. Строительство Кремля имело прежде всего военно-оборонительное значение. На месте старой, обветшавшей белокаменной крепости Дмитрия Донского, выдержавшей столько осад и пожаров, по всем правилам европейского инженерного искусства создавалось фортификационное сооружение нового типа. Но строительство крепости под руководством итальянских мастеров свидетельствовало и о расширении культурных контактов с Европой. Приезд в Москву Аристотеля Фиоравенти был в свое время сенсацией и особо отмечался летописцем. Теперь, десять лет спустя, приезд итальянских инженеров уже не вызывает удивления. В сердце Русской земли теперь сооружается не отдельное здание, а целый архитектурный ансамбль. Воплощая новейшие достижения европейской инженерной мысли, новый Кремль в то же время символизирует единство и величие Русского государства.