Что такое политический монополизм
Монополия политическая
Полезное
Смотреть что такое «Монополия политическая» в других словарях:
Политическая организация общества — система политических учреждений государственно организованного общества. Политический характер организация общества приобретает с возникновением Классов и появлением государства. В ходе истории П. о. о. усложняется и в развитом обществе… … Большая советская энциклопедия
Политическая ситуация в России в 1917—1918 годах — Смена власти в России в 1917 1918 годах … Википедия
ПОЛИТИЧЕСКАЯ ВЛАСТЬ — – способность и возможность социальной группы осуществлять свою волю, оказывать определяющее воздействие на деятельность, поведение людей посредством авторитета, права, насилия. П. в. – это реальная способность социальной группы, индивида… … Энциклопедический словарь по психологии и педагогике
Естественная монополия — состояние рынка, при котором удовлетворение спроса эффективнее при отсутствие конкуренции в силу технологических особенностей производства (в связи с понижением издержек производства на единицу товара по мере увеличения объема производства), а… … Политология. Словарь.
Валютная монополия — исключительное право государства на операции с иностранной валютой, золотом. Связана с монополией внешней торговли. Политическая наука: Словарь справочник. сост. проф пол наук Санжаревский И.И.. 2010 … Политология. Словарь.
ГОСУДАРСТВО — политическая организация общества, объединяющая все население страны, представляющая и выражающая его интересы и волю, основной орган власти, управляющий обществом и обеспечивающий его целостность, организованность и определенный порядок в нем. В … Социология: Энциклопедия
ГОСУДАРСТВО — политическая организация общества, основными признаками к рой являются: 1) наличие публичной политической власти, регламентирующей на основе права гражданские отношения и обладающей исключительным правом применения силы для поддержания… … Православная энциклопедия
Праймериз — (Primaries) Понятие праймериз, правила проведения праймериз Информация о понятии праймериз, проведение праймериз, итоги праймериз Содержание Пра́ймериз (первичные), предварительные выборы — тип голосования, в котором выбирается один… … Энциклопедия инвестора
Великобритания — I Великобритания (Great Britain) остров в Атлантическом океане, входящий в группу Британских островов (См. Британские острова). См. Великобритания (государство). II Великобритания (Great Britain) официальное название Соединённое… … Большая советская энциклопедия
Конкуренция — (Сompetition) Определение конкуренции, монополия, антимонопольная политика Информация об определении конкуренции, монополия, антимонопольная политика Содержание Содержание Совершенная Требования совершенной конкуренции 1. Конкурент в экономике… … Энциклопедия инвестора
Пьер Бурдьё:
Политический монополизм и символические революции
 |
Запись доклада французского социолога Пьера Бурдьё (Pierre Bourdieu; 1930–2002).
В конце одного своего доклада, с которым я выступил в 1983 году перед Ассоциацией студентов-протестантов Парижа и где я анализировал логику политического делегирования и опасность монополизации, которую оно в себе таит, я сказал: «Ещё предстоит совершить последнюю политическую революцию, революцию против политической клерикатуры и узурпации, которая в потенции заложена в делегировании». Полагаю, что именно такая революция произошла в странах Восточной Европы в 1989 году, прежде всего в Польше с её «Солидарностью», но также и с «Новым Форумом» в Германии и с «Хартией–77» в Чехословакии. Эти революции, часто возглавляемые писателями, артистами и учёными, конечной целью своей борьбы имели ту образцовую форму политического монополизма, которая была осуществлена ленинскими и сталинскими аппаратчиками, вооружившимися концептами, извлечёнными из марксистской теории.
В отличие от того, что подразумевают обычно при противопоставлении «тоталитаризма» и «демократии», мне думается, что различие между советским режимом в том аспекте, который нас здесь интересует, и режимом партий, который превозносят под именем демократии, есть лишь различие в степени, и что в действительности советский режим представляет собой самую крайнюю её степень. Советизм нашёл в марксизме концептуальный инструментарий, необходимый для обеспечения легитимной монополии на манипулирование политическими речами и действиями (если позволить себе воспользоваться знаменитой формулой Вебеpa no поводу Церкви). Я имею в виду такие изобретения как «научный социализм», «демократический централизм», «диктатура пролетариата» или, last but not least (Последнее, но оттого не менее важное [англ.] — Прим. перев.), «органичный интеллектуал», — это высшее проявление лицемерия священнического звания. Все эти концепты и та программа действия, которую они определяют, направлены на обеспечение доверенному лицу, монополизирующему власть, двойную легитимность — научную и демократическую.
Популистский сциентизм, каким он себя представляет, обеспечивает Партии две конвергентных формы легитимности: марксистская доктрина как абсолютная наука о социальном мире даёт тем, кто являются её хранителями и официальными поручителями, возможность занять такую абсолютную точку зрения, которая является одновременно точкой зрения науки и точкой зрения пролетариата. Скорее следовало бы говорить об абсолютизме, чем о тоталитаризме — слово, которое ничего особенного не означает. Действительно, с помощью понятий, которые я перечислил, Партия наделяет себя абсолютной символической властью, эпистемократической и демократической одновременно: требование научности и требование репрезентативности усиливают друг друга с тем, чтобы заложить основания власти, осуществляемой над реальным народом от имени «метафизического пролетариата» (как говорит Колаковский). Благодаря установлению полной равноценности между представителем и предполагаемыми представляемыми (что с такой наивной решительностью подтвердил Робеспьер своим «Я — народ»), Партия-монополист может просто-напросто заменить народ, который говорит и действует через неё. Делегирование в пользу Партии является, как у Фомы Аквинского, отчуждением: народ отчуждает свою полномочную верховную власть в пользу всемогущей Партии (то есть наделённой plena potentia agendi el loquendi), которая лучше, чем сам народ, знает и делает то, что есть благо для народа. В результате советский режим путём социологической подделки смог «гражданское общество» поглотить Государством, доминируемых — доминирующими» осуществляя в форме реальной диктатуры, ряженой под диктатуру пролетариата, мечту буржуазии без пролетариата, которую Маркс приписывал буржуазии своего времени.
Специфика советского режима состоит в том, что ему удалось объединить два принципа легитимности, которые используются и демократическими режимами, но в раздельном виде — научность и демократическую репрезентативность, опираясь, в частности, на другое метафизическое изобретение, каким является идея пролетариата как универсального класса. Он.довёл до крайности монополизм политики, то есть изъятие прав представляемых в пользу представителей, и дал свободно развиваться тенденциям, вписанным в сам факт делегирования и в логику функционирования даже самых «демократических» партий, или бюрократий, претендующих на научность.
Этот анализ подводит нас к тому, что составляет специфику недавних выступлений в Восточной Европе, обнаруживших близость не столько с Французской революцией, с которой их часто сравнивали по причине некоторого совпадения в датах, сколько с Реформацией и с лютеровской критикой сакраментальной роли духовенства и его стремлением низвести Церковь до простого congregatio fidelium (Сообщество верующих [лат.] — Прим. перев.). В самом деле, эти нынешние революции руководствуются глубоким недоверием к таким организационным изобретениям, унаследованным от Французской революции и от социальной борьбы XIX века, какими являются партии и профсоюзы. В Восточной Европе, в силу исключительно долгого и болезненного опыта, перегибов в функционировании партий, «железного закона олигархий», как говорил Михельс, естественной склонности доверенных лиц выставлять интересы, связанные с собственным положением и его воспроизводством, впереди интересов их предполагаемых доверителей, практическое сопротивление безоговорочному делегированию, «fides implicita», которая составляет благополучие всех церковников и в особенности тех, кто претендует на выражение интересов наиболее обездоленных, стало социально возможным в результате всеобщего повышения образованности.
Тем не менее, движения, рождённые из бунта против монополии политиков, когда они не приводят к зачастую политически опасной форме аполитизма, всегда нестабильны и слабы, как это показывает недавний опыт Восточной Германии, где очень быстро утончённая интеллектуальная контестация скатилась к самым грубым формам партийной политики на американский манер. Отчасти это происходит оттого, что альтернативные движения, как на Западе, так и на Востоке, не располагают теорией, которая позволила бы им осознать самих себя и организовать себя в соответствии с их глубинным предназначением.
Мне остаётся только желать установления нового типа сотрудничества между интеллектуалами, имеющими критический взгляд не только на социальный порядок, но и на самих себя и всех тех, кто претендует изменить социальный порядок, и движениями, которые как на Западе, так и на Востоке предполагают изменение социального мира, а также методов его осмысления и изменения. (Можно, например, представить себе мощную европейскую конвенцию, объединяющую по модели «Солидарности» интеллектуалов с такими альтернативными движениями как «зелёные» и «экологисты», или феминисты, ассоциации или группировки, возникшие на почве борьбы против советизма, «Новый Форум», «Хартия–77» и так далее, и имеющие целью создание «европейской координации» этих движений, рабочих и аналитических групп, предназначенных для определения новых объектов политики, а также целей и методов новой формы политической борьбы.) Во всяком случае, только если вновь поднять такие фундаментальные вопросы политической философии как вопрос о делегировании, если восстановить всю важность утопической функции, которую лучше или хуже выполняли все крупные политические философии прошлого, возможно избежать разочарованного смирения с установленным порядком, к чему склоняет крушение крупных политических утопий прошлого, и вновь не поддаться влиянию мистиков и политических мистификаций, к которым политические доверенные лица не преминут прибегнуть для оправдания своего существования.
Пришло время преодолеть старое противостояние утопизма и социологизма для того, чтобы предложить социологически фундированные утопии. Для этого было бы необходимо, чтобы специалисты по социальным наукам смогли сообща освободиться от пут цензуры, которые они сочли необходимым для себя наложить во имя изуродованной идеи научности. Здесь у меня нет времени останавливаться на причинах, по которым специалисты по социальным наукам отказались от функции, в течение веков выполняемой крупными политическими теоретиками, начиная с Брунетто Латини, Бюде, Бодена, Макиавелли до Руссо. Известно, однако, что развитие научной социологии связано как в Европе, так и в Соединённых Штатах Америки, с возникновением в XIX веке так называемых «социальных» проблем и «социальной» или «социалистической» политики. Эта связь настолько очевидна, что длительное время — а в некоторых кругах и по сей день — социология ассоциировалась с социализмом. Естественно, что социальные науки должны были завоевать независимость от политики и политиков, а для этого необходимо было доказать своё право- на собственные нормы валидизации и — особенно — отстоять право самим определить круг проблем, которые должны ими решаться, то есть проблем чисто социологических, отличных от «социальных» или «политических». Во Франции такой была работа Дюркгейма с его знаменитым «Методом социологии», а вернее — вся традиция мысли об отношении между социологией и социализмом. В ином контексте Макс Вебер разрабатывал концепцию «этической» или «аксиологической нейтральности», которая стала бесспорным ядром профессиональной идеологии социологов. Несколько упрощая, можно сказать, что социальные науки заплатили за доступ к статусу науки (впрочем, постоянно оспариваемый) огромным отречением: самоцензурой, которая является настоящим самоистязанием. Социологи (я первый часто отрицал всякую попытку пророчества или социального философствования) заставляют себя отказываться от любых поползновений предложить идеальное и глобальной представление о социальном мире, видя в этом нарушение научной морали, способное дискредитировать автора. Всё происходит так, как если бы всё более и более неумолимая цензура научного мира, всё более и более озабоченного своей автономией (реальной или видимой), всё более и более жёстко навязывала себя исследователям, которые для того, чтобы заслужить звание учёного должны были убивать в себе политика, уступая тем самым утопическую функцию менее щепетильным и менее компетентным из собратьев, либо же политическим деятелям или журналистам. Я считаю, что ничто не оправдывает это сциентистское отречение, которое разрушает политические убеждения, и что настал момент, когда учёные совершенно полноправно обязаны вмешаться в политику, чтобы предложить утопии с содержащимися в них истиной и рационализмом.
Поймите меня правильно, речь не идёт о восстановлении эпистемократических амбиций, которые длительное время ассоциировались с марксизмом и которые вместе с понятием научного социализма послужили.одним из оснований коммунистических режимов. Однако речь не идёт и о том, чтобы оправдывать тех, кто, как на Востоке, так и на Западе, торопится вместе с марксизмом выплеснуть и его научность, и его рационализм. Речь идёт об утверждении функции, которая всегда была функцией интеллектуала и которая состоит в том, чтобы вторгаться в политический универсум — наподобие Золя — со всем авторитетом и правом, которое даёт принадлежность к автономному универсуму искусства, философии или науки. Не существует непримиримого противоречия, как полагают некоторые, между независимостью и ангажированностью, между позицией разрыва и сотрудничеством, могущим быть конфликтным и критическим. В противовес тому, что предлагают фантазмы «органического интеллектуала», этой профессиональной идеологии аппаратчиков, занимающихся культурным производством, подлинный интеллектуал — тот, кто может установить сотрудничество, сохраняя позицию разрыва. В отличие от тех, кто обязан аппарату всем, иногда даже пресловутой интеллектуальной властью (наподобие Сталина, вторгавшегося в сферу лингвистики), интеллектуал всей своей интеллектуальной властью и компетентностью обязан лишь себе и своим трудам (а не политическим выступлениям или журналистскому эксгибиционизму, как в случае некоторых эссеистов), что даёт ему право за свой счёт и на свой страх и риск вторгаться в политику (вспомним Хомски или Сахарова в недавний период и множество других — до них).
Чтобы рассеять последнее недоразумение, должен сказать то, что для знающих мои работы об интеллектуальном мире хорошо известно: само собой разумеется, интеллектуал, как и другие социальные агенты, имеет свои мотивации и интересы, и очень важно, чтобы по отношению к нему осуществлялась бдительная критика, если он сам не в состоянии её обеспечить, которая гарантируется знанием специфических механизмов интеллектуального поля. Республика Слова так же, как и Республика вообще является универсумом борьбы, где сталкиваются различные интересы, где действуют эффекты доминирования и где самые «чистые» действия могут быть инспирированы менее чистыми мотивациями и побуждениями. Известно, например, что те, кого Вебер относил к «пролетаризованной интеллигенции», то есть низшие интеллектуалы, «полуучёные», зачастую вторгаясь в политику, в ход истории обретали почву для того, чтобы взять реванш у тех, кто доминирует в интеллектуальном мире. Здесь я имею в виду работы Роберта Дарнтона о роли богемной интеллигенции во Французской революции и многочисленные работы, в которых анализировалась роль низших интеллектуалов, этого поистине «опасного класса», в таких различных движениях, как нацизм, сталинизм и, в частности, ждановизм, или китайская революция. Очевидно, что одним из определяющих условий установления настоящей Realpolitik Разума является социологическая критика интеллектуальной институции, скрытых интересов, которыми могут руководствоваться в своей деятельности политические агенты, будучи в качестве доверенных лиц отрезанными от своих доверителей.
Не следует забывать также интересы другого типа, которыми бывают движимы так называемые свободные интеллектуалы — free lance — что мы можем наблюдать сегодня в России, где идёт критика аппаратчиков. Я хочу привести лишь один заимствованный из истории пример этих интересов, скрытых от их носителей, интересов, которые могут окрашивать любое политическое предприятие, внешне чрезвычайно благородное. Известно, что начиная с Возрождения многие писатели превозносили vera nobilitas (Истинное благородство [лат.] — Прим. перев.), которое достигается добродетелями, а шире — мудростью и наукой. Но почти всегда это скрытое обличение наследственной знати обнаруживало свою ограниченность тем фактом, что, как замечали эти же самые авторы (я имею в виду, например, Лоуренса Хэмфри и его «The Nobles or of Nobility»), эти новые добродетели как бы случайно значительно ярче блистали в среде-знати, чем в среде простых людей. То же самое происходит и сегодня, когда обладатели культурного капитала избегают извлекать выводы из того факта, что прославляемые ими добродетели «интеллигентности» чаще всего встречаются у наследников потомственных, известных и образованных семей. Этот «интеллигентский расизм» может быть обнаружен в основе множества внешне благородных позиций, занятых в отношении культуры и политики. В частности, его можно увидеть в склонности требовать или восхвалять универсальные добродетели, когда при этом забываются усилия, необходимые для универсализации экономических и социальных условий доступа к универсальному. Одним словом, которое уже будет завершающим, ничто не должно оставаться вне социологической критики, даже — и в особенности — критикующие интеллектуалы.
Монополизм
Монопо́лия (от греч. μονο (mono) — один и πωλέω (poleo) — продаю) — фирма (ситуация на рынке, на котором действует такая фирма), действующая в условиях отсутствия значимых конкурентов (выпускающая товар(ы) и/или оказывающая услуги, не имеющие близких заменителей). Первые в истории монополии создавались сверху санкциями государства, когда одной фирме давалось привилегированное право торговли тем или иным товаром.
Монополия контролирует занимаемый ею сектор рынка полностью или в значительной степени. Антимонопольное законодательство многих стран считает монопольным положением занятие одной фирмой 30-70 % рынка и предусматривает для таких фирм различные санкции — регулирование цен, принудительный раздел фирмы, крупные штрафы и т. п.
Содержание
Виды монополий
Другие виды экономических субъектов с привилегированным положением на рынке
Польза и вред монополий
Монополия приводит к неэффективности, когда вместо производства на минимально возможном уровне предельных издержек, из-за отсутствия стимулов монополия начинает действовать хуже, чем могла бы действовать конкурентная фирма.
Регулирование монополий
Монополия в мэйнстриме современной экономической теории
По мнению Харви Лейбенстайна, у монополии нет стимулов поддерживать эффективное производство (X-эффективность).
Согласно мнению Ричарда Познера, монополии создают дополнительные затраты на завоевание и поддержание монопольного положения.
Примечания
См. также
Ссылки
Полезное
Смотреть что такое «Монополизм» в других словарях:
Монополизм — преобладание на рынке товаров и услуг одного или нескольких производителей, продавцов, объединившихся для завоевания рынка, подавления конкурентов, установления контроля над ценами или действиями экономических субъектов по подчинению рынка и… … Словарь бизнес-терминов
монополизм — сущ., кол во синонимов: 2 • монополия (14) • сверхмонополизм (1) Словарь синонимов ASIS. В.Н. Тришин. 2013 … Словарь синонимов
Монополизм — * Господство на рынке товаров и услуг одного производителя, продавца или сравнительно небольшой группы производителей, продавцов, объединившихся в целях захвата рынка, вытеснения конкурентов, продающих данный или аналогичный товар, контроля цен.… … Финансовый словарь
МОНОПОЛИЗМ — 1) господство на рынке товаров и услуг одного производителя, продавца или сравнительно небольшой группы производителей, продавцов, объединившихся в целях захвата рынка, вытеснения конкурентов, продающих данный или аналогичный товар, контроля цен; … Экономический словарь
Монополизм — (англ. monopolism) тип экономических отношений, при котором субъекты предпринимательской деятельности могут навязывать собственные интересы своим конкурентам и обществу, игнорируя их действительные потребности (см. также Монополия) … Энциклопедия права
МОНОПОЛИЗМ — 1) господство на рынке товаров и услуг одного производителя, продавца или сравнительно небольшой монополии группы производителей, продавцов, объединившихся с целью захвата рынка, вытеснения конкурентов, контроля над ценами; 2) действия… … Юридическая энциклопедия
монополизм — МОНОПОЛИЗМ, а, м Состояние рынка, характеризующееся господством товаров и услуг одного производителя, продавца или сравнительно небольшой группы производителей, продавцов, объединившихся с целью захвата рынка, вытеснения конкурентов, контроля цен … Толковый словарь русских существительных
МОНОПОЛИЗМ — 1) господство на рынке товаров и услуг одного производителя, продавца или сравнительно небольшой монополии группы производителей, продавцов, объединившихся с целью захвата рынка, вытеснения конкурентов, контроля над ценами; 2) действия… … Энциклопедический словарь экономики и права
Монополизм — м. 1. Власть монополий [монополия I 1.]. 2. Исключительное право обладать, распоряжаться чем либо. Толковый словарь Ефремовой. Т. Ф. Ефремова. 2000 … Современный толковый словарь русского языка Ефремовой
монополизм — монополизм, монополизмы, монополизма, монополизмов, монополизму, монополизмам, монополизм, монополизмы, монополизмом, монополизмами, монополизме, монополизмах (Источник: «Полная акцентуированная парадигма по А. А. Зализняку») … Формы слов
Взаимосвязь экономического и политического монополизма: административный ресурс.
Р.М.Нуреев, С.Г.Шульгин
 | Ваш комментарий |
| (для участников конференции) |
В докладе раскрывается понятие административного ресурса, рассматриваются проблемы связанные с его существованием. Выдвигается предположение о существовании «порочного круга»: политический монополизм – административный ресурс – экономический монополизм. Предлагается методика измерения административного ресурса, основанная на анализе результатов выборов глав субъектов Российской Федерации.
С развитием систем общественного устройства в политические процессы включается всё большее число экономических агентов. Всё больше политическая и экономическая сферы влияют друг на друга.
За последнее столетие широкое распространение получили системы представительной демократии, вовлекающие большую часть населения страны в принятие политических решений. После распада СССР Россия выбрала именно такую модель государственного устройства.
Прожив десятилетие, граждане страны своими глазами увидели особенности функционирования подобных систем. Во времена существования Советского Союза так называемые «выборы» – это, скорее, обязанность граждан поставить свое «за» в нужном месте. В рамках представительной демократии выборы становятся событием, влияющим на множество сфер жизни граждан.
По мере углубления взаимосвязей между политикой и экономикой, усиливалось внимание ученых экономистов к проблемам традиционно лежащими в области политических наук. В экономической науке сложились целые направления, исследующие проблемы, связанные с выборами и их влиянием на экономическую ситуацию.
Одной из форм борьбы за власть при представительной демократии является борьба за поддержку избирателей. Придя к власти и обладая определенной свободой в принятии решений, политик может воспользоваться ею для сохранения занимаемого положения.
Однако на этом возможности политиков не оканчиваются. Приход к власти обеспечивает не только возможности по определению политики, но также и доступ к ресурсам для её реализации.
Как и в случае с выбором какую политику проводить, существует определенная свобода действий относительно того, на что использовать имеющиеся ресурсы.
По аналогии с проводимой политикой можно предположить, что у политиков возникают стимулы использовать часть располагаемых ресурсов на сохранение собственного положения.
В обсуждениях политических вопросов современной России часто приходится сталкиваться с понятием «административный ресурс», под которым понимаются средства и возможности, доступные действующему политику благодаря тому, что он занимает выбранную должность.
Термин «административный ресурс» также иногда употребляют как синоним связей с государственными органами. В дальнейшем мы будем вкладывать в это понятие лишь интерпретацию, связанную с выборами.
Административный ресурс предлагает нам ещё один механизм взаимосвязи экономики и политики: влияние экономических факторов на политический выбор и обратное влияние политического фактора на экономику.
В России складывается взаимосвязь экономического и политического монополизма. Дело в том, что в 90-е годы в постсоветской России возник своеобразный порочный круг: современный российский рынок является продуктом неразвитой демократии, а неразвитая демократия, в свою очередь, становится результатом неконкурентного рынка.
Административный ресурс – это, с одной стороны, накопленная политическая рента (следствие присвоения политической ренты), а с другой – потенциал политика, позволяющий ему получать политическую ренту в будущем ( предпосылка получения политической ренты ). Поэтому можно говорить как о потенциальном , так и о реализованном административном ресурсе.
С одной стороны, административный ресурс экономическая категория. Т.е административный ресурс это специфичный товар, имеющий альтернативную стоимость, выраженную, например, в расходах, которые вынуждены нести конкуренты (другие претенденты на избираемую должность), для осуществления аналогичных действий в рамках предвыборной кампании.
С другой стороны, административный ресурс есть лишь следствие неполноты контракта между обществом и нанимаемым политиком.
Рис. 1 . Факторы, формирующие административный ресурс.
Объектом исследования являются конкретные формы взаимодействия политического и экономического в Российской Федерации. Можно предложить несколько способов эмпирической проверки существования подобных отношений.
Для того, чтобы добиться каких-нибудь наглядных выводов, акцент должен быть сделан на результатах выборов глав исполнительный власти субъектов Российской Федерации. Именно с исполнительной ветвью властью в России связанно наибольшее количество распределяемых ресурсов. Конечно, на федеральном уровне описываемые процессы более заметны, но рассмотрение регионального уровня резко увеличит количество наблюдений.
Нет смысла рассматривать статистику периода с 1991 по 1995, т.к. старый административный ресурс был разрушен, а новый ещё не успел сформироваться.
Объясняемым значением может быть факт переизбрания действующей главы большим количеством голосов, чем на предыдущих выборах, или процент избирателей, проголосовавших за действующую главу исполнительной власти.
«Манипуляции» с нечетким избирательным законодательством, позволили отдельным главам субъектов федерации выдвигать свою кандидатуру на третий срок. Результаты выборов в этих регионах также дадут нам возможность проверить гипотезу о самоподдерживающейся природе административного ресурса.