Что такое социологическое мышление

25 Социологическое мышление некоторые гносеологические характеристики

Тема 10. Социологическое мышление: некоторые гносеологические характеристики

Анализируется социологическое мышление как один из основных концептов рефлексии в области обществознания. Даются его гносеологические характеристики: отличие от философского мышления (мировоззрения), идеологии, обыденного сознания, здравого смысла, разного рода мнений и веры.

Социологическое мышление — одна из центральных категорий методологической рефлексии в области науки об обществе. В ней выражено специфическое качество социологической парадигмы обществознания и цель изучения социологии на любом его уровне (профессиональном, общеобразовательном, просветительском).

Социологическое мышление — это прежде всего научное мышление. Мыслить социологически — значит мыслить, следуя объективной истине, логике социальной жизни. Социологическое мышление как профессиональное мышление и важную составляющую интеллекта современного человека, как и саму социологию, необходимо поэтому отличать, во-первых, от всякой философии: философия — это мировоззрение, социология — наука. Социология, как известно, возникла в результате применения к изучению общества позитивистской парадигмы. Девизом же позитивизма был призыв: «Долой всякую философию! Наука сама себе философия». Она сформировалась как раз в процессе «отпочкования» (отделения) социального знания от философии, знания, которое прежде существовало и развивалось в рамках двух философских дисциплин — социальной философии и философии истории. Эти последние, ранее являвшиеся условием накопления знания об обществе, к концу XVIII — началу XIX вв. превратились в тормоз их дальнейшего развития и именно как научных знаний, т.е. точных и верифицируемых.

Оставаясь в рамках философии как мировоззрения (а не науки), социальные знания обречены были оставаться по преимуществу умозрительными, весьма абстрактными, спекулятивными, в высшей степени гипотетическими и в силу этого ненаучными. Проникшись пониманием этого, А. де Сен-Симон и О.Конт стали вынашивать проект новой науки — «социальной физики», который и был затем удачно реализован вторым из этих социальных мыслителей.

При этом речь идет вовсе не о противопоставлении социологии философии, а об отличии социологии от философии как науки от «ненауки» и, следовательно, об известной независимости первой от второй. Говоря об особенностях метода социологии, как научного метода, Э. Дюркгейм писал в работе «Метод социологии»: «Социология не станет принимать сторону какой-либо из великих метафизических гипотез» [1, с. 148]. Дело в том, что именно метафизические гипотезы и составляют по преимуществу содержательное наполнение той мыслительной формы, которую и принято называть философией.

Социология и философия взаимосвязаны между собой, причем не только исторически, но и в каждый данный момент их существования; однако взаимосвязаны они все же не как две науки, а как общественная наука, с одной стороны, и мировоззрение, — с другой.

Мировоззрение может основываться на науке, в том числе и на социологии как одной из наук, быть более или менее научным. Однако всего лишь «основываться» на науке, быть научным, но тем не менее не быть наукой в точном смысле этого слова.

Рекомендуемые файлы

Я не говорю здесь об истории философии, — дисциплине, которая действительно и по праву может именоваться наукой.

Социологическое мышление как мышление научное необходимо отличать, во-вторых, от идеологии, и опять же какой бы научной она не была и чьи бы интересы она не защищала. Если, разумеется, под термином «идеология» понимать то, что собственно он и должен обозначать — идеологию как таковую или собственно идеологию. То есть, доктрину, призванную выражать и защищать интересы, намерения и цели, особое положение в обществе, историческую роль и предназначение той или иной конкретной социальной группы (класса, слоя) или общности (политической, национально-этнической, религиозной и т.д.). Дело в том, что иногда термин «идеология» употребляется в так называемом широком, несобственном его значении или смысле, как термин, обозначающий весь комплекс структур или форм духовной жизни людей (религия, искусство, мораль, наука и т.д.). Я говорю здесь о принципиальном отличии социологического мышления от идеологии в собственном значении данного термина.

Если социология как наука, несмотря на все внутреннее многообразие — ее можно представить как совокупность целого ряда, порой весьма далеко отстоящих друг от друга направлений и школ, как теоретико-методологических, так и национальных,— имеет общий, более того всеобщий, то идеология — всего лишь частный, партикулярный (классовый, национальный, конфессиональный и т.д.) характер. Если социология как наука призвана открывать и обосновывать истину, то идеология нацелена на то, чтобы выражать и отстаивать интерес, имеющий, как известно, всегда частный (групповой) и в этом плане частичный характер. Задача идеологии показать превосходство или какое-либо преимущество той или иной социальной группы. Задача социологии же — показать совместимость и толерантность, сосуществование различных групп и общностей людей, вплоть до консенсуса, согласия всех обществ — стран и народов — как равноправных членов одной большой общности — человечества.

История развития социологии в СССР, и в частности в России, как союзной республике, является наглядным уроком того, к чему может привести идеологизация науки, и тем более подмена науки идеологией. То, что имело место в этой связи в нашем обществе, нанесло огромный урон развитию отечественной социологии, задержало его на целые десятилетия, вытеснило Россию на периферию социологической культуры, нанесло, наконец, значительный ущерб социальной практике, осуществлявшейся зачастую не на науке, а на идеологических представлениях о преимуществе одной теории (доктрины), одного взгляда на социальную жизнь, одного пути развития общества. Идеологическое мышление доминировало в жизни и практике нашего общества слишком долго, и нет поэтому ничего удивительного, что сегодня оно характеризуется довольно низкой социологической культурой как в плане проведения конкретно-социологических исследований, так и в социологической теории. В теоретической области мы сегодня больше заимствуем у Запада (причем, сумбурно, неразборчиво, всеядно). В эмпирических и прикладных исследованиях часто применяются далеко не современные технологии; эти последние часто носят скороспелый характер; дает себя знать низкая ответственность исследователей; низка культура выборок; слабая обработка полученных с помощью КСИ фактических данных; весьма неэффективно используются результаты социологических исследований, как в практическом, прикладном, так и в просветительском, образовательном аспектах. Социология продолжает оставаться в нашем обществе недостаточно востребованной. Низка социологическая культура и в том плане, что нередко социологи под идеологическим влиянием (да материальным) не всегда отстаивают истину, торгуют ею, представляя результаты исследования в выгодном для каких-то групп или лиц (особенно властвующих в обществе) свете.

Между тем, о недопустимости идеологизации социологии предупреждал еще Э. Дюркгейм. «Роль социологии,— писал он,— должна состоять именно в том, чтобы освободить нас от всех партий, не столько противополагая другим доктринам новую доктрину, сколько заставляя умы принимать по отношению к этим вопросам особое положение, которое может быть внушено лишь наукой посредством прямого соприкосновения с вещами. Лишь она может научить рассуждать с уважением, но без фетишизма об исторических учреждениях, каковы бы они ни были. [1, с. 150] и далее: «Социология не будет ни индивидуалистической, ни коммунистической, ни социалистической…» [1. с.150]. Будучи одной из таковых социология не была бы наукой, ибо она должна была бы в таком случае не выражать, а преобразовывать факты, к чему и призваны как раз индивидуализм, коммунизм и социализм.

Э. Дюркгейм не только прав принципиально, но и не ошибся в предсказании того, что социологии, которая пожелает стать, скажем, коммунистической, не будет. Сегодня мы являемся свидетелями того, как умирает пожелавшая стать таковой социология, и как на смену ей идет, откуда, кстати бы она не шла, социология, желающая быть только наукой и ни чем больше.

Социологическое мышление же представляет не личную осведомленность, а осведомленность общественную (общества). Обыденное мышление — достояние отдельного человека; научное, социологическое мышление — это достояние общества в целом.

Кроме того, если социологическое мышление систематизировано и именно поэтому является наилучшим аналогом социальной жизни людей, то обыденное — таковым не является: оно имеет скорее фрагментарный характер, а потому и недостаточно адекватно логике социальной жизни. Оно не дает возможность проникнуть в сущность процессов, происходящих как на микро-, так и на макроуровне общества, и фиксирует лишь то, что лежит на поверхности, что непосредственно дано человеку в его повседневной жизни.

Речь не идет о том, чтобы заменить обыденное мышление научным, социологическим мышлением. Это вряд ли когда-либо можно будет сделать. Да и есть ли в этом смысл?! Речь идет лишь о том, чтобы в общей ментальности современного человека, живущего в особо интенсивном взаимодействии с себе подобными, характерном для нашего времени, усилить научную составляющую.

Социологическое мышление необходимо отличать также от так называемого здравого смысла, который, как заметил Ф. Энгельс, является хорошим советчиком в четырех стенах своего дома и к которому так нравится сегодня многим авторам апеллировать, но совершенно ненадежного при оценке более или менее широких условий жизни современного общества. Британский социолог З.Бауман назвал здравый смысл «сырым» знанием жизни [3, с.18].

Первое состоит в том, что социология, в отличие от здравого смысла, пытается подчиняться достаточно строгим правилам «ответственных высказываний», которые считаются атрибутом науки. Дело в том, что если правила таких высказываний честно и скрупулезно соблюдаются, то тем самым резко повышается и более того гарантируется надежность, обоснованность и в конечном счете практическая значимость утверждений науки, равно социологии. Кстати, ученые придают большое значение и уделяют немало внимания обоснованию достоинств ответственных высказываний как важному аргументу в пользу превосходства предлагаемого ими знания и основанного на нем мышления.

Второе отличие социологического знания и основанного на нем мышления от здравого смысла состоит в различии «размеров» полей, на которых собирается материал для тех суждений, с которыми эти два вида мышления имеют дело. Суждения здравого смысла связаны с полем, ограниченным нашим собственным жизненным миром. Поле же, на котором собирается материал для научных суждений, значительно шире. При помощи социологии, за счет как раз более широкого ее исследовательского поля, становится возможным раскрыть тесную связь между индивидуальной биографией и более общими социальными процессами, которые не всегда осознаются индивидом и которые этот последний, естественно, не может достаточно эффективно контролировать [4]. И дело не только в количестве (больше фактов), но и в самом качестве знаний. Для людей, преследующих свои частные цели в жизни и стремящихся приобрести больший контроль над своим положением, социологическое знание может дать значительно больше, чем дает один здравый смысл.

Третье отличие социологического мышления, а также знания, на котором такое мышление зиждется, от здравого смысла, заключается в том, что эти две формы воображения разными способами придают смысл человеческой реальности. Для здравого смысла характерной является как бы персонифицированная точка зрения на мир. Несоциологи склонны воспринимать все происходящее в мире в целом как результат чьего-то преднамеренного действия. И именно такое мышление преобладает сегодня среди россиян. Без науки трудно понять, что ситуация не является результатом преднамеренного действия некоего определенного «субъекта». Социология противостоит такой, то есть персонифицированной точке зрения на мир, начиная свои исследования скорее с разного рода совокупности зависимостей, скажем экономической системы, чем с индивидуально действующих лиц и простых действий. Она тем самым показывает, что общепринятая метафора преднамеренно действующего индивида не годится для объяснения человеческого мира, включая и наш собственный мир. Рассуждая социологически, мы пытаемся понять смысл человеческого существования посредством анализа многообразных взаимозависимостей человека — самой непреложной реальности, объясняющей и наши мотивы и результаты их активизации.

И, наконец, четвертое отличие социологического мышления от здравого смысла. Оно заключается в том, что сила воздействия здравого смысла на способ нашего понимания мира и самих себя зависит от кажущейся самоочевидности его предписания. В его основе лежит узнаваемость, привычность, отсутствие каких-либо вопросов, сомнений, любопытства: «вещи таковы, каковы они есть», «люди таковы, каковы они есть». Между тем, узнаваемость, привычность,— злейший враг любознательности и критичности, а стало быть и всего нового, готовности к переменам» [3, с.21]. В этом мире повседневного опыта социология действует как назойливый и раздражающий «чужак». Социология нарушает уютную и спокойную жизнь, ставя такие вопросы, которых в этом мире спокойствия никто не ставит. Повседневная жизнь становится, тем самым, предметом внимательного изучения. «Искусство мыслить социологически может оказать каждому из нас важную услугу, а именно сделать нас более чуткими; обострить наши чувства и шире раскрыть нам глаза, и тогда мы сможем исследовать человеческие ситуации, остававшиеся для нас до сих пор незаметными» [3,с.22]. Социологическое мышление обладает «антизакрепляющей» силой. Оно возвращает гибкость миру.

К здравому смыслу мы обычно апеллируем после того, как знакомимся с фактами. И поэтому мы неожиданно ясно понимаем, почему, скажем, данное событие произошло, между тем, как прежде мы о нем ничего не знали и не думали. Данный феномен —«я знал это»— называют еще хиндсайтом. Он составляет существенный момент здравого смысла.

Слабость здравого смысла, его несравнимость с научным, социологическим мышлением хорошо можно продемонстрировать, сопоставляя конкурирующие пословицы,— а они составляют одно из оснований мышления, основанного на здравом смысле. Конкурирующие пословицы в разных группах опрашиваемых оцениваются, если их представить раздельно, примерно одинаково, положительно. Скажем, такие пословицы: «Невозможно научить старую собаку новым трюкам» и соответственно —«Учиться никогда не поздно». Тоже самое можно сказать и о пословицах-перевертышах. Карл Тейген в одной группе студентов зачитал пословицу «Страх сильнее любви»— ее оценили как верную; в другой группе он зачитал пословицу-перевертыш «Любовь сильнее страха»– ее также оценили положительно.

Так о чем же идет речь? О том, что здравый смысл обычно ошибочен? Нередко бывает ошибочным (солнце вращается вокруг Земли). Но дело даже не в этом. Дело в том, что когда он прав (что также бывает нередко), то он прав уже после свершившегося факта. По этой причине мы легко обманываем себя, полагая, что знаем больше, чем это есть на самом деле. Именно поэтому нужна социология — наука, чтобы помочь отделить реальность от иллюзий и настоящие прогнозы от легкого хиндсайта.

Социологическое мышление и знание, на котором оно основывается, следует также, и это уже, в-пятых, отличать от разного рода мнений, так легко образующихся и также легко распадающихся; столь различающихся и часто взаимоисключающих друг друга, что было бы непростительной ошибкой полагаться на них в принятии тех или иных конкретных, тем более серьезных практических решений. Каждый из нас имеет свое мнение, о чем бы не шла речь: поэтому каждому из нас нет дела до мнения других. Мы обычно остаемся при своем мнении. Поставь любой вопрос. И будет сразу высказано множество мнений. Не важно, что ты думаешь,— всегда найдется другой с иным мнением.

Кстати, это кажется вполне логичным и приемлемым, если исходить из тезиса, высказываемого некоторыми авторами-социологами о плюрализме социальной истины. Однако вряд ли можно согласиться с самим данным тезисом. Если иметь в виду определенное, строго научно сформулированное высказывание, и рассматривать его в каком-то одном, строго определенном контексте, применительно к одному и тому же времени и месту, то следует признать, что оно, это высказывание, в соответствии с законом формальной логики — логики мышления,— законом исключенного третьего, может быть или истинным или неистинным. Истина одна. Иное дело, что она всегда конкретна, вариативна в зависимости от условий, в отношении которых она рассматривается или в которых она верифицируется. Мнений же, действительно, может быть множество: одно из них может быть верным, истинным, другое — близким к истине, третье — весьма далеким от истины, четвертое — вообще прямо противоречащим истине.

Иное дело социологический плюрализм как полипарадигмальность: существование в социологии множества достаточно приемлемых точек зрения на тот или иной вопрос, которые сегодня должны признаваться как правомерные и сосуществующие друг с другом, пока невозможно установить, какая из них является наиболее адекватной. То же самое можно сказать и о существовании множества и одновременно адекватных точек зрения, однако существующих в рамках разных подходов, парадигм, концептуальных систем. В этом последнем случае различные точки зрения не противостоят друг другу, а более того, дополняют друг друга, образуя в своем единстве целостную, наиболее полную и обширную картину того или иного социального явления.

Кстати, как утверждается в «Словаре русского языка» С.И. Ожегова (М., 1964), мнение — это суждение, выражающее оценку чего-нибудь, отношение к чему-нибудь, взгляд на что-нибудь. Потому утверждение о существенном различии социологического знания и мышления, с одной стороны, и мнения,— с другой, будет еще более оправданным и основательным, если согласиться с теми социологами, а их не так уж и мало, которые считают недопустимым в социологии как науке делать оценочные суждения.

В лекции «Контент информационное наполнение сайта» также много полезной информации.

Что же касается так называемого общественного мнения, то и оно, несмотря на то, что представляет собой суждение общества о чем-нибудь, далеко не всегда представляет собой суждение правдивое, адекватное. Достаточно вспомнить оценку немецкой нацией во время второй мировой войны того, что делал Гитлер, к чему он призывал немецкую нацию и как он относился, например, к евреям, славянским этносам. И таких примеров немало. Отношение это было неадекватным, далеко не рациональным (целерациональным), так как не могло предвидеть финал всего того, что делал их вождь и национальный лидер.

Мнения — это суждения, которые нередко недоступны верификации и час-то являются далекими от науки суждениями.

И, наконец, в-шестых, социологическое мышление необходимо отличать от веры, всяких верований. Вера — это одна из мировоззренческих позиций. А по отношению к религиозному мировоззрению вера вообще выступает в качестве центральной позиции (ядра). И я уже говорил о том, что социологическое мышление, хотя и связано с мировоззрением, философией, однако коренным образом отличается от этих последних, так как оно связано с наукой и является в основе своей научным мышлением. Это, во-первых. Во-вторых, вера это и психологическая установка личности, которая совсем необязательно предполагает какую-то научную основу. Она связана с совокупностью утверждений, не допускающих никаких сомнений. Эти утверждения принято называть догматами. Научный же стиль мышления характеризуется наличием в нем, как одного из существенных моментов, сомнения, побуждающего мыслящего научно человека к постоянной, перманентной проверке, характерных для него утверждений.

Важной особенностью социологического мышления как мышления научного, в отличие от веры, является его рационализм, рационалистическая критичность. Столкновение веры с рационалистической критикой приводит или к тому, что разуму навязываются догматы в качестве аксиом, то есть положений, не требующих доказательства («верую, чтобы понимать»), или к тому, что делаются попытки умозрительно обосновать догматы, переводя их на язык философских конструкций («понимаю, чтобы веровать»), или к тому, чтобы провозгласить полную несовместимость веры с немощным человеческим разумом («верую, ибо нелепо»).

Если же трактовать веру как убеждение, уверенность в чем-то, что в известной мере, правомерно, то следует иметь в виду что убеждение убеждению рознь: одно дело, если оно основывается на научных данных, на проверенных фактах, что характерно для науки; другое дело,— если убеждение не имеет под собой никакой основы и является просто верой — психологической установкой, являющейся результатом внушения, влияния чужого мнения, продуктом одного лишь индивидуального, а посему весьма ограниченного опыта, продуктом заблуждения, следствием страха и т.д.

Даже если понимать веру как позицию разума, принимающего то, что логически недоказуемо (И. Кант), то и в данном случае мы должны развести социологическое мышление и веру, ибо трактуемая таким образом вера должна рассматриваться как концепт философии, мировоззрения, а не науки.

Источник

Тема 10. Социологическое мышление: некоторые гносеологические характеристики

Анализируется социологическое мышление как один из основных концептов рефлексии в области обществознания. Даются его гносеологические характеристики: отличие от философского мышления (мировоззрения), идеологии, обыденного сознания, здравого смысла, разного рода мнений и веры.

Социологическое мышление — одна из центральных категорий методологической рефлексии в области науки об обществе. В ней выражено специфическое качество социологической парадигмы обществознания и цель изучения социологии на любом его уровне (профессиональном, общеобразовательном, просветительском).

Социологическое мышление — это прежде всего научное мышление. Мыслить социологически — значит мыслить, следуя объективной истине, логике социальной жизни. Социологическое мышление как профессиональное мышление и важную составляющую интеллекта современного человека, как и саму социологию, необходимо поэтому отличать, во-первых, от всякой философии: философия — это мировоззрение, социология — наука. Социология, как известно, возникла в результате применения к изучению общества позитивистской парадигмы. Девизом же позитивизма был призыв: «Долой всякую философию! Наука сама себе философия». Она сформировалась как раз в процессе «отпочкования» (отделения) социального знания от философии, знания, которое прежде существовало и развивалось в рамках двух философских дисциплин — социальной философии и философии истории. Эти последние, ранее являвшиеся условием накопления знания об обществе, к концу XVIII — началу XIX вв. превратились в тормоз их дальнейшего развития и именно как научных знаний, т.е. точных и верифицируемых.

Оставаясь в рамках философии как мировоззрения (а не науки), социальные знания обречены были оставаться по преимуществу умозрительными, весьма абстрактными, спекулятивными, в высшей степени гипотетическими и в силу этого ненаучными. Проникшись пониманием этого, А. де Сен-Симон и О.Конт стали вынашивать проект новой науки — «социальной физики», который и был затем удачно реализован вторым из этих социальных мыслителей.

При этом речь идет вовсе не о противопоставлении социологии философии, а об отличии социологии от философии как науки от «ненауки» и, следовательно, об известной независимости первой от второй. Говоря об особенностях метода социологии, как научного метода, Э. Дюркгейм писал в работе «Метод социологии»: «Социология не станет принимать сторону какой-либо из великих метафизических гипотез» [1, с. 148]. Дело в том, что именно метафизические гипотезы и составляют по преимуществу содержательное наполнение той мыслительной формы, которую и принято называть философией.

Социология и философия взаимосвязаны между собой, причем не только исторически, но и в каждый данный момент их существования; однако взаимосвязаны они все же не как две науки, а как общественная наука, с одной стороны, и мировоззрение, — с другой.

Мировоззрение может основываться на науке, в том числе и на социологии как одной из наук, быть более или менее научным. Однако всего лишь «основываться» на науке, быть научным, но тем не менее не быть наукой в точном смысле этого слова.

Я не говорю здесь об истории философии, — дисциплине, которая действительно и по праву может именоваться наукой.

Социологическое мышление как мышление научное необходимо отличать, во-вторых, от идеологии, и опять же какой бы научной она не была и чьи бы интересы она не защищала. Если, разумеется, под термином «идеология» понимать то, что собственно он и должен обозначать — идеологию как таковую или собственно идеологию. То есть, доктрину, призванную выражать и защищать интересы, намерения и цели, особое положение в обществе, историческую роль и предназначение той или иной конкретной социальной группы (класса, слоя) или общности (политической, национально-этнической, религиозной и т.д.). Дело в том, что иногда термин «идеология» употребляется в так называемом широком, несобственном его значении или смысле, как термин, обозначающий весь комплекс структур или форм духовной жизни людей (религия, искусство, мораль, наука и т.д.). Я говорю здесь о принципиальном отличии социологического мышления от идеологии в собственном значении данного термина.

Если социология как наука, несмотря на все внутреннее многообразие — ее можно представить как совокупность целого ряда, порой весьма далеко отстоящих друг от друга направлений и школ, как теоретико-методологических, так и национальных,— имеет общий, более того всеобщий, то идеология — всего лишь частный, партикулярный (классовый, национальный, конфессиональный и т.д.) характер. Если социология как наука призвана открывать и обосновывать истину, то идеология нацелена на то, чтобы выражать и отстаивать интерес, имеющий, как известно, всегда частный (групповой) и в этом плане частичный характер. Задача идеологии показать превосходство или какое-либо преимущество той или иной социальной группы. Задача социологии же — показать совместимость и толерантность, сосуществование различных групп и общностей людей, вплоть до консенсуса, согласия всех обществ — стран и народов — как равноправных членов одной большой общности — человечества.

История развития социологии в СССР, и в частности в России, как союзной республике, является наглядным уроком того, к чему может привести идеологизация науки, и тем более подмена науки идеологией. То, что имело место в этой связи в нашем обществе, нанесло огромный урон развитию отечественной социологии, задержало его на целые десятилетия, вытеснило Россию на периферию социологической культуры, нанесло, наконец, значительный ущерб социальной практике, осуществлявшейся зачастую не на науке, а на идеологических представлениях о преимуществе одной теории (доктрины), одного взгляда на социальную жизнь, одного пути развития общества. Идеологическое мышление доминировало в жизни и практике нашего общества слишком долго, и нет поэтому ничего удивительного, что сегодня оно характеризуется довольно низкой социологической культурой как в плане проведения конкретно-социологических исследований, так и в социологической теории. В теоретической области мы сегодня больше заимствуем у Запада (причем, сумбурно, неразборчиво, всеядно). В эмпирических и прикладных исследованиях часто применяются далеко не современные технологии; эти последние часто носят скороспелый характер; дает себя знать низкая ответственность исследователей; низка культура выборок; слабая обработка полученных с помощью КСИ фактических данных; весьма неэффективно используются результаты социологических исследований, как в практическом, прикладном, так и в просветительском, образовательном аспектах. Социология продолжает оставаться в нашем обществе недостаточно востребованной. Низка социологическая культура и в том плане, что нередко социологи под идеологическим влиянием (да материальным) не всегда отстаивают истину, торгуют ею, представляя результаты исследования в выгодном для каких-то групп или лиц (особенно властвующих в обществе) свете.

Между тем, о недопустимости идеологизации социологии предупреждал еще Э. Дюркгейм. «Роль социологии,— писал он,— должна состоять именно в том, чтобы освободить нас от всех партий, не столько противополагая другим доктринам новую доктрину, сколько заставляя умы принимать по отношению к этим вопросам особое положение, которое может быть внушено лишь наукой посредством прямого соприкосновения с вещами. Лишь она может научить рассуждать с уважением, но без фетишизма об исторических учреждениях, каковы бы они ни были. [1, с. 150] и далее: «Социология не будет ни индивидуалистической, ни коммунистической, ни социалистической…» [1. с.150]. Будучи одной из таковых социология не была бы наукой, ибо она должна была бы в таком случае не выражать, а преобразовывать факты, к чему и призваны как раз индивидуализм, коммунизм и социализм.

Э. Дюркгейм не только прав принципиально, но и не ошибся в предсказании того, что социологии, которая пожелает стать, скажем, коммунистической, не будет. Сегодня мы являемся свидетелями того, как умирает пожелавшая стать таковой социология, и как на смену ей идет, откуда, кстати бы она не шла, социология, желающая быть только наукой и ни чем больше.

Социологическое мышление же представляет не личную осведомленность, а осведомленность общественную (общества). Обыденное мышление — достояние отдельного человека; научное, социологическое мышление — это достояние общества в целом.

Кроме того, если социологическое мышление систематизировано и именно поэтому является наилучшим аналогом социальной жизни людей, то обыденное — таковым не является: оно имеет скорее фрагментарный характер, а потому и недостаточно адекватно логике социальной жизни. Оно не дает возможность проникнуть в сущность процессов, происходящих как на микро-, так и на макроуровне общества, и фиксирует лишь то, что лежит на поверхности, что непосредственно дано человеку в его повседневной жизни.

Речь не идет о том, чтобы заменить обыденное мышление научным, социологическим мышлением. Это вряд ли когда-либо можно будет сделать. Да и есть ли в этом смысл?! Речь идет лишь о том, чтобы в общей ментальности современного человека, живущего в особо интенсивном взаимодействии с себе подобными, характерном для нашего времени, усилить научную составляющую.

Социологическое мышление необходимо отличать также от так называемого здравого смысла, который, как заметил Ф. Энгельс, является хорошим советчиком в четырех стенах своего дома и к которому так нравится сегодня многим авторам апеллировать, но совершенно ненадежного при оценке более или менее широких условий жизни современного общества. Британский социолог З.Бауман назвал здравый смысл «сырым» знанием жизни [3, с.18].

Первое состоит в том, что социология, в отличие от здравого смысла, пытается подчиняться достаточно строгим правилам «ответственных высказываний», которые считаются атрибутом науки. Дело в том, что если правила таких высказываний честно и скрупулезно соблюдаются, то тем самым резко повышается и более того гарантируется надежность, обоснованность и в конечном счете практическая значимость утверждений науки, равно социологии. Кстати, ученые придают большое значение и уделяют немало внимания обоснованию достоинств ответственных высказываний как важному аргументу в пользу превосходства предлагаемого ими знания и основанного на нем мышления.

Второе отличие социологического знания и основанного на нем мышления от здравого смысла состоит в различии «размеров» полей, на которых собирается материал для тех суждений, с которыми эти два вида мышления имеют дело. Суждения здравого смысла связаны с полем, ограниченным нашим собственным жизненным миром. Поле же, на котором собирается материал для научных суждений, значительно шире. При помощи социологии, за счет как раз более широкого ее исследовательского поля, становится возможным раскрыть тесную связь между индивидуальной биографией и более общими социальными процессами, которые не всегда осознаются индивидом и которые этот последний, естественно, не может достаточно эффективно контролировать [4]. И дело не только в количестве (больше фактов), но и в самом качестве знаний. Для людей, преследующих свои частные цели в жизни и стремящихся приобрести больший контроль над своим положением, социологическое знание может дать значительно больше, чем дает один здравый смысл.

Третье отличие социологического мышления, а также знания, на котором такое мышление зиждется, от здравого смысла, заключается в том, что эти две формы воображения разными способами придают смысл человеческой реальности. Для здравого смысла характерной является как бы персонифицированная точка зрения на мир. Несоциологи склонны воспринимать все происходящее в мире в целом как результат чьего-то преднамеренного действия. И именно такое мышление преобладает сегодня среди россиян. Без науки трудно понять, что ситуация не является результатом преднамеренного действия некоего определенного «субъекта». Социология противостоит такой, то есть персонифицированной точке зрения на мир, начиная свои исследования скорее с разного рода совокупности зависимостей, скажем экономической системы, чем с индивидуально действующих лиц и простых действий. Она тем самым показывает, что общепринятая метафора преднамеренно действующего индивида не годится для объяснения человеческого мира, включая и наш собственный мир. Рассуждая социологически, мы пытаемся понять смысл человеческого существования посредством анализа многообразных взаимозависимостей человека — самой непреложной реальности, объясняющей и наши мотивы и результаты их активизации.

И, наконец, четвертое отличие социологического мышления от здравого смысла. Оно заключается в том, что сила воздействия здравого смысла на способ нашего понимания мира и самих себя зависит от кажущейся самоочевидности его предписания. В его основе лежит узнаваемость, привычность, отсутствие каких-либо вопросов, сомнений, любопытства: «вещи таковы, каковы они есть», «люди таковы, каковы они есть». Между тем, узнаваемость, привычность,— злейший враг любознательности и критичности, а стало быть и всего нового, готовности к переменам» [3, с.21]. В этом мире повседневного опыта социология действует как назойливый и раздражающий «чужак». Социология нарушает уютную и спокойную жизнь, ставя такие вопросы, которых в этом мире спокойствия никто не ставит. Повседневная жизнь становится, тем самым, предметом внимательного изучения. «Искусство мыслить социологически может оказать каждому из нас важную услугу, а именно сделать нас более чуткими; обострить наши чувства и шире раскрыть нам глаза, и тогда мы сможем исследовать человеческие ситуации, остававшиеся для нас до сих пор незаметными» [3,с.22]. Социологическое мышление обладает «антизакрепляющей» силой. Оно возвращает гибкость миру.

К здравому смыслу мы обычно апеллируем после того, как знакомимся с фактами. И поэтому мы неожиданно ясно понимаем, почему, скажем, данное событие произошло, между тем, как прежде мы о нем ничего не знали и не думали. Данный феномен —«я знал это»— называют еще хиндсайтом. Он составляет существенный момент здравого смысла.

Слабость здравого смысла, его несравнимость с научным, социологическим мышлением хорошо можно продемонстрировать, сопоставляя конкурирующие пословицы,— а они составляют одно из оснований мышления, основанного на здравом смысле. Конкурирующие пословицы в разных группах опрашиваемых оцениваются, если их представить раздельно, примерно одинаково, положительно. Скажем, такие пословицы: «Невозможно научить старую собаку новым трюкам» и соответственно —«Учиться никогда не поздно». Тоже самое можно сказать и о пословицах-перевертышах. Карл Тейген в одной группе студентов зачитал пословицу «Страх сильнее любви»— ее оценили как верную; в другой группе он зачитал пословицу-перевертыш «Любовь сильнее страха»– ее также оценили положительно.

Так о чем же идет речь? О том, что здравый смысл обычно ошибочен? Нередко бывает ошибочным (солнце вращается вокруг Земли). Но дело даже не в этом. Дело в том, что когда он прав (что также бывает нередко), то он прав уже после свершившегося факта. По этой причине мы легко обманываем себя, полагая, что знаем больше, чем это есть на самом деле. Именно поэтому нужна социология — наука, чтобы помочь отделить реальность от иллюзий и настоящие прогнозы от легкого хиндсайта.

Социологическое мышление и знание, на котором оно основывается, следует также, и это уже, в-пятых, отличать от разного рода мнений, так легко образующихся и также легко распадающихся; столь различающихся и часто взаимоисключающих друг друга, что было бы непростительной ошибкой полагаться на них в принятии тех или иных конкретных, тем более серьезных практических решений. Каждый из нас имеет свое мнение, о чем бы не шла речь: поэтому каждому из нас нет дела до мнения других. Мы обычно остаемся при своем мнении. Поставь любой вопрос. И будет сразу высказано множество мнений. Не важно, что ты думаешь,— всегда найдется другой с иным мнением.

Кстати, это кажется вполне логичным и приемлемым, если исходить из тезиса, высказываемого некоторыми авторами-социологами о плюрализме социальной истины. Однако вряд ли можно согласиться с самим данным тезисом. Если иметь в виду определенное, строго научно сформулированное высказывание, и рассматривать его в каком-то одном, строго определенном контексте, применительно к одному и тому же времени и месту, то следует признать, что оно, это высказывание, в соответствии с законом формальной логики — логики мышления,— законом исключенного третьего, может быть или истинным или неистинным. Истина одна. Иное дело, что она всегда конкретна, вариативна в зависимости от условий, в отношении которых она рассматривается или в которых она верифицируется. Мнений же, действительно, может быть множество: одно из них может быть верным, истинным, другое — близким к истине, третье — весьма далеким от истины, четвертое — вообще прямо противоречащим истине.

Иное дело социологический плюрализм как полипарадигмальность: существование в социологии множества достаточно приемлемых точек зрения на тот или иной вопрос, которые сегодня должны признаваться как правомерные и сосуществующие друг с другом, пока невозможно установить, какая из них является наиболее адекватной. То же самое можно сказать и о существовании множества и одновременно адекватных точек зрения, однако существующих в рамках разных подходов, парадигм, концептуальных систем. В этом последнем случае различные точки зрения не противостоят друг другу, а более того, дополняют друг друга, образуя в своем единстве целостную, наиболее полную и обширную картину того или иного социального явления.

Кстати, как утверждается в «Словаре русского языка» С.И. Ожегова (М., 1964), мнение — это суждение, выражающее оценку чего-нибудь, отношение к чему-нибудь, взгляд на что-нибудь. Потому утверждение о существенном различии социологического знания и мышления, с одной стороны, и мнения,— с другой, будет еще более оправданным и основательным, если согласиться с теми социологами, а их не так уж и мало, которые считают недопустимым в социологии как науке делать оценочные суждения.

Что же касается так называемого общественного мнения, то и оно, несмотря на то, что представляет собой суждение общества о чем-нибудь, далеко не всегда представляет собой суждение правдивое, адекватное. Достаточно вспомнить оценку немецкой нацией во время второй мировой войны того, что делал Гитлер, к чему он призывал немецкую нацию и как он относился, например, к евреям, славянским этносам. И таких примеров немало. Отношение это было неадекватным, далеко не рациональным (целерациональным), так как не могло предвидеть финал всего того, что делал их вождь и национальный лидер.

Мнения — это суждения, которые нередко недоступны верификации и час-то являются далекими от науки суждениями.

И, наконец, в-шестых, социологическое мышление необходимо отличать от веры, всяких верований. Вера — это одна из мировоззренческих позиций. А по отношению к религиозному мировоззрению вера вообще выступает в качестве центральной позиции (ядра). И я уже говорил о том, что социологическое мышление, хотя и связано с мировоззрением, философией, однако коренным образом отличается от этих последних, так как оно связано с наукой и является в основе своей научным мышлением. Это, во-первых. Во-вторых, вера это и психологическая установка личности, которая совсем необязательно предполагает какую-то научную основу. Она связана с совокупностью утверждений, не допускающих никаких сомнений. Эти утверждения принято называть догматами. Научный же стиль мышления характеризуется наличием в нем, как одного из существенных моментов, сомнения, побуждающего мыслящего научно человека к постоянной, перманентной проверке, характерных для него утверждений.

Важной особенностью социологического мышления как мышления научного, в отличие от веры, является его рационализм, рационалистическая критичность. Столкновение веры с рационалистической критикой приводит или к тому, что разуму навязываются догматы в качестве аксиом, то есть положений, не требующих доказательства («верую, чтобы понимать»), или к тому, что делаются попытки умозрительно обосновать догматы, переводя их на язык философских конструкций («понимаю, чтобы веровать»), или к тому, чтобы провозгласить полную несовместимость веры с немощным человеческим разумом («верую, ибо нелепо»).

Если же трактовать веру как убеждение, уверенность в чем-то, что в известной мере, правомерно, то следует иметь в виду что убеждение убеждению рознь: одно дело, если оно основывается на научных данных, на проверенных фактах, что характерно для науки; другое дело,— если убеждение не имеет под собой никакой основы и является просто верой — психологической установкой, являющейся результатом внушения, влияния чужого мнения, продуктом одного лишь индивидуального, а посему весьма ограниченного опыта, продуктом заблуждения, следствием страха и т.д.

Даже если понимать веру как позицию разума, принимающего то, что логически недоказуемо (И. Кант), то и в данном случае мы должны развести социологическое мышление и веру, ибо трактуемая таким образом вера должна рассматриваться как концепт философии, мировоззрения, а не науки.

Список используемой литературы

1. Дюркгейм Э. Метод социологии. Киев, Харьков, 1899.

2. Шюц А. Формирование понятия и теории в общественных науках//Американская социологическая мысль: Тексты//Под ред. В.И. Добренькова. М.: Изд-во МГУ, 1994. 496 с.

3. Бауман 3. Мыслить социологически: Пер. с англ.//Под ред. А.Ф.Филиппова. М.: Аспект Пресс, 1996. 255 с.

4. Миллс Ч.Р. Социологическое воображение: Пер. с англ. О.А. Оберенко// Под общ. ред. и с предисл. Г.С. Батыгина. М.: Издательский Дом «Стратегия», 1998. 264 с.

Источник