Что такое стихотворный перевод
Особенности поэтического перевода
Автор: Науменко Ольга Владимировна, преподаватель Черноморского государственного университета имени Петра Могилы, г. Николаев, Украина
Поэтический перевод – это особый вид художественного перевода. Его вопросам уже посвящено множество трудов, среди них работы корифеев перевода – С. Маршака, К. Чуковского, М. Лозинского, М. Цветаевой, И. Франко. Но, несмотря на это, проблема поэтического перевода по-прежнему остаётся актуальной как в теоретическом, так и в практическом аспекте. Это связано с развитием новых методов и подходов перевода, с «переосмыслением действительности через призму вечных поэтических ценностей» [2, с. 50].
В данной статье мы ставим перед собой следующую цель – выявить характерные признаки поэтического перевода на материале современной английской поэзии. Материал исследования придаёт работе ещё большую актуальность, потому что британские поэты и их стихотворения до сих пор мало знакомы русскому и украинскому читателю.
Особенности поэтического перевода, в частности, продиктованы особенностями поэтических текстов. Рассмотрим их на каждом языковом уровне: фонетическом, лексическом, синтаксическом.
Звуки поэтического языка упорядочены и организованы. Ни одно слово в поэзии не случайно. Каждая лексическая единица, имеющая вещественное значение, является для поэта поэтической темой, своеобразным приёмом художественного воздействия. Язык определённой эпохи представляет ряд исторических и социальных напластований, имеющих разную ценность и обладающих разной художественной действенностью. Архаизмы, диалектизмы, просторечия, неологизмы могут быть использованы автором как художественный приём. Синтаксические конструкции также используются в поэтических произведениях с художественной целью. Часто нарушается привычный порядок слов, и это считается закономерным.
Поэзия характеризуется определённым ритмом, выраженным в законах стихосложения – в метрических единицах и в их разнообразных соединениях. Интонации стиха, как считает известный грузинский теоретик перевода Г.Р. Гачечиладзе, «присущ оттенок музыкальности», хотя музыка стиха сильно отличается от обычной музыки. Музыка стиха рождается не в отвлечённом звучании слова, а в соединении звучания и смысла. Даже такой явно музыкальный элемент речи, как аллитерация, лишь тогда приобретает значение, когда способствует лучшему выражению мысли и усилению художественного впечатления. Выделить музыкальную сторону слова необходимо потому, что именно на неё опирается специфика поэзии, и все элементы поэзии не безразличны к музыке стиха [4].
Основной чертой поэтического перевода по сравнению с прозаическим является его относительно свободный характер. Строгая композиция и условность поэтической речи практически не дают возможности найти прямые соответствия. Речь идёт не только о языковых соответствиях, но и о метрических. Много трудностей в переводе также вызывает рифма. Но эта составляющая касается исключительно классических (либо же традиционных) стихотворений. У современной поэзии нет чётких правил. Она отличается полной свободой формы, акцент делается на смысле.
В силу своей специфичности перевод поэзии – это процесс, вызывающий ряд трудностей и проблем. Среди основных проблем следует выделить: 1) сохранение национального своеобразия; 2) сохранение духа и времени произведения; 3) выбор между точностью и красотой перевода.
Первая проблема объясняется следующим: стихотворение отражает определённую действительность, связанную с жизнью конкретного народа, язык которого и даёт основу для воплощения образов. Её решение возможно только при сохранении органичного единства формы и содержания, в его национальной обусловленности.
В одном ряду с упомянутой проблемой стоит проблема сохранения «духа» того времени, когда было написано произведение. Действительно, фактор времени накладывает определённый отпечаток на произведение, и он должен отразиться в переводе. Здесь переводчик должен помнить, что его перевод обязан отвечать запросам современного читателя, но это не значит, что он может «осовременивать» подлинник. С другой стороны, в его задачи входит создать в переводе атмосферу прошлого, которую читатель смог бы увидеть и прочувствовать, но чтобы при этом в нём не было чрезмерной архаизации. Таким образом, переводчик сталкивается с парадоксом, т.к., сохранив в переводе печать времени, ему нужно максимально приблизить его к читателю.
Ещё одной проблемой является извечный вопрос переводческого искусства: каким должен быть перевод – как можно более точным или как можно более естественно звучащим. Эта трудность вызвана тем, что перевод является отражением художественной действительности подлинника, и поэтому он обязан воссоздавать форму и содержание оригинала в их единстве.
В связи с тем, что любые два языка несоизмеримы по своей природе, существует два способа перевода, которые прямо противоположены друг другу: независимый и подчинённый. Суть независимого перевода состоит в том, что переводчик, восприняв и осмыслив дух и смысл подлинника, передаёт его на язык перевода, не сохраняя при этом форму. Главная задача такого перевода – не просто передать смысл, но и воспроизвести лирику и красоту поэтического произведения. Переводчики, придерживающиеся подчинённого способа перевода, в первую очередь стремятся с наибольшей точностью передать форму произведения. Этот способ перевода предполагает не только сохранение размера, строфики и метрики стихотворения, но также порядок и тип рифм, особенности его мелодики и звуковой организации. По их убеждению, только так в переводе можно сохранить индивидуальный стиль автора.
Но ведь форма и содержание не существуют изолированно, они составляют поэтику произведения в своей совокупности. Следовательно, ни свободный, ни подчинённый перевод не смогут воссоздать подлинник.
Перейдём непосредственно к анализу материала исследования. Стихотворение Кэрол Энн Даффи «Hand» [1, с. 380] и стихотворение Элизабет Дженнингс «Bird Sunrise in Winter» [1, с. 156], например, имеют рифму. В первом случае она – смежная (аабб), во втором – перекрёстная (абаб).
Е. Третьякова в первом стихотворении сохраняет рифму, но меняет размер. Последнюю характеристику практически невозможно отобразить в переводе, так как разные языки имеют разные размеры. В переводе Е. Третьяковой отмечаем такие трансформации:
Ю. Фокина, переводя второе стихотворение, решила отойти от рифмы оригинала, её произведение имеет кольцевую рифму (абба). Она использует следующие трансформации:
— фрагментацию – делит сложные предложения на простые;
— полную перестановку – в переводе порой слабо улавливается оригинал и т.д. [1, с. 157].
Но переводчица при этом максимально точно передаёт главную идею оригинала и задумку автора, поэтому данный перевод, как и первый, можно считать адекватным.
Совсем другим законам подчиняются белые стихи. Многие незаслуженно считают, что их переводить легче. Но на самом деле это не так. В белых стихах вся смысловая и эмоциональная нагрузка переносится на лексику и на ритм, поэтому при переводе нужно очень ответственно подходить к этим двум характеристикам. В качестве примера рассмотрим стихотворение Дженни Джозеф «Warning» [1, с. 124]. М. Абрамов передаёт форму и содержание оригинала [3], Е. Тиновицкая рифмует своё произведение, вносит изменения на лексическом и синтаксическом уровнях [1, с. 125]. Оба перевода передают замысел автора, но делают они это при помощи разных методов. Перевод Е. Тиновицкой легче читать, только без знания оригинала читатель не будет иметь ни малейшего представления об индивидуальном стиле Дж. Джозеф.
Любой перевод предусматривает определённые потери, часто приходится выбирать, на что делать акцент: на форме или на содержании. Немаловажную роль играет и индивидуальный стиль переводчика (его возраст, национальность, профессия, личный опыт, время создания перевода и т.д.). При переводе поэзии нужно помнить о главной задаче переводчика – воздействовать на чувства читателя так же, как это сумел сделать автор. И главное в этом деле – не перейти эту тонкую грань. Замечательный поэт-переводчик В.А. Жуковский говорил, что переводчик стихов – соперник автора. Но по сути перевод – это «обратная сторона ковра», то есть изнанка, а не сам наглядный и сочный рисунок, поэтому переводы часто не отображают главную задумку автора, а от того и не воспринимаются читателями.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. В двух измерениях. Современная британская поэзия в русских переводах / Под ред. Бородицкой М., Кружкова Г. – Новое литературное обозрение, 2009. – 528 с.
© Бюро переводов «Альба» / Alba Translating Company
Урок 5 как правильно и красиво переводить..
Прозаический перевод стихов — самый простой подход к переводу поэтических произведений. Он характеризуется тем, что на выходе получается прозаический текст, передающий максимально близко к оригиналу смысловую, информационную и эстетическую составляющие оного.
Задачей этого подхода является максимальное раскрытие идеи оригинального текста, следование всем тонкостям мысли автора и передача всех литературных приёмов, кроме приёмов поэтических. При этом приносится в жертву одна из ценнейших составляющих источника — поэтическая форма произведения.
Характерным отличием этого вида является то, что текст, получающийся на выходе, совершенно лишён таких характерных элементов поэтического текста как рифма, ритмическая структура и разбиение на строфы.
Область применения прозаического перевода стихов и целесообразность его использования
Определим случаи, когда прозаический перевод стихов приемлем, и случаи, когда он недопустим.
Наиболее часто этот вид употребляется при изложении содержания песен, исполняемых в различных кинофильмах. Это одна из основных сфер его применения. Однако, в большинстве случаев, здесь идёт речь не о полноценном переводе, а о кратком изложении песни.
Если же говорить о прозаическом переводе стихов, применяемом в области литературного творчества, то можно указать два случая, когда его применение может быть обосновано.
Во-первых, подобный подход может являться целесообразным в случае, если оригинальный поэтический текст является частью какого-то более крупного прозаического произведения (романа, пьесы, повести) и играет в нём второстепенную роль. Это может быть, к примеру, какая-нибудь эпиграмма, рассказанная кем-то из персонажей или нечто подобное. При этом необходимо обращать внимание на то, чтобы в самом произведении, частью которого является переводимый текст, не было указаний на то, что он излагается в стихотворной форме. К примеру, если кто-то скажет: «Я сейчас спою вам песню…» и после этого начнёт говорить прозой, это будет, мягко говоря, несколько странновато…
Во-вторых, прозаический перевод стихов может быть применён в случае, когда форма отступает на второй план по сравнению с мыслью, изложенной автором в оригинальном поэтическом произведении. Ценность и красота этой мысли могут быть настолько самоценны, что ради сохранения её неизменности и самобытности можно пожертвовать стихотворной формой. Ведь, как бы там ни было, при стихотворном переводе невозможно не отступить от оригинала, причём зачастую отступить довольно далеко. Так вот, в данном случае, жертвуя красотой поэтического оформления текста, мы сохраняем в неизменности авторскую мысль, которая и является здесь главной ценностью. Однако нужно заметить, что такая ситуация случается довольно редко, и большинство поэтических произведений лучше, всё-таки, передавать в стихотворной форме.
Когда недопустимо применение прозаического перевода стихов? Нельзя переводить прозой стихи, основная ценность которых заключается в их поэтической самобытности: то есть когда смысловое наполнение стихов теряет свою прелесть, если изложить их в прозе. Но надо заметить, что и в стихотворной форме такие поэтические произведения переводить тоже довольно непросто: надо обладать поэтическим талантом, не меньшим, чем талант, которым обладает автор.
Нельзя выполнять перевод стихов в прозе и в том случае, когда они являются частью другого прозаического произведения и по ходу сюжета есть указание на то, что это именно стихи. Но, впрочем, мы уже говорили об этом выше.
Поэтический перевод стихов
Сразу оговоримся, что под поэтическим переводом стихов мы здесь подразумеваем перевод, который имеет все свойства стихотворного текста, кроме рифмы. Иначе говоря, перевод выполняется в форме белого стиха.
Нужно заметить, что белый стих довольно своеобразен и часто по своим поэтическим свойствам может превосходить даже полностью рифмованный стихотворный текст, если под поэтическими свойствами здесь подразумевать возвышенность и красоту произведения.
Никто, вероятно, не будет спорить с тем, что перевод в этой форме сделать намного легче, нежели в полной стихотворной форме. Однако, несмотря на то, что рифма в данном случае не применяется, необходимо соблюдать стихотворный размер, будь то ямб, хорей, дактиль, анапест или амфибрахий. В связи с этим, данный вид перевода, безусловно, требует от переводчика определенных навыков стихосложения и знания типов стихотворных размеров.
Но в поэтическом переводе также возможны различные варианты подхода к переводимому тексту: прежде всего здесь возможен перевод, как в оригинальном стихотворном размере, так и с использованием размера изменённого. Изменения эти могут касаться увеличения или уменьшения количества стоп: к примеру, стихотворение, написанное на довольно компактном английском языке в размере четырёхстопного ямба, бывает проще перевести на русский, используя пятистопный ямб. В некоторых же случаях может быть даже целесообразным изменение самого типа стихотворного размера, например, хорей может быть заменён на ямб, анапест на дактиль или амфибрахий и т. д.
В любом случае, использование белого стиха, даёт переводчику больший простор для творчества, ввиду того, что он не ограничен подбором рифм.
Область применения поэтического нерифмованного перевода стихов и целесообразность его использования
Подобно прозаическому переводу стихов, перевод стихов поэтический также имеет область своего применения и свои ограничения. Давайте их рассмотрим.
Говоря по существу, мы будем здесь рассматривать даже не области применения данного вида переводов, а основной принцип, который определяет его уместность в том или ином случае. Этот принцип состоит в том, что, как мы уже сказали выше, нерифмованный поэтический перевод имеет очень специфический характер, который уместен не во всех жанрах поэзии. Его окраска сильно зависит от употребляемого стихотворного размера: нередко может возникнуть ситуация, когда использование этого вида перевода может придать вполне серьезному тексту несколько ироничное звучание (в первую очередь это касается хорея), либо, наоборот, заставить звучать лёгкое незамысловатое стихотворение чересчур патетично (это более касается ямба и трёхдольных размеров).
Давайте сравним два стихотворения, написанных четырёхстопным хореем, в первом используются рифмы, а второе написано белым стихом. Оба они говорят об одном и том же, однако второе вряд ли можно читать без улыбки, да и поэтические качества его несколько хромают…
Ты поймёшь меня едва ли,
Хоть к тому стремишься честно:
Тем, кто боли не познали,
Состраданье неизвестно…
Ты меня понять не сможешь,
Хоть того желаешь сильно:
Не познал ты боли в жизни
И не можешь сострадать мне.
Теперь рассмотрим два варианта с пятистопным ямбом:
Люблю я, встав с постели утром рано,
Смотреть в окно как солнышко восходит,
Как поднебесье, разогнав клочки тумана,
Его на трон владенья днём возводит.
Мне нравится, оставив сон в постели,
Светила лицезреть восход прекрасный,
Смотреть, как воцаряется на небе
Его пресветлый образ огнезрачный.
Согласитесь, второе стихотворение намного патетичнее первого. Оно напоминает античную поэзию, так как именно для неё было характерно использование стихов без рифм.
Эти два примера показывают нам, что белый стих может принимать различную окраску в зависимости от того, какой стихотворный размер используется в произведении. Конечно, многое зависит от того, как переводчик владеет техникой стихосложения и насколько у него развит вкус и литературное чутьё.
Обобщая вышесказанное, можно резюмировать: если оригинал имеет полную стихотворную форму (используются рифмы), использовать данный вид перевода нужно с большой осторожностью, ввиду того, что белый стих может сильно изменить характер звучания стиха. Если учитывать этот момент, в принципе, ограничений на применение поэтического перевода без рифм нет.
Другой вопрос: целесообразно ли использовать этот вид перевода, если можно сделать полный стихотворный перевод? А вот это уже вопрос совершенно из другой категории… а именно — категории финансовой. Дело в том, что полный поэтический перевод, речь о котором пойдёт у нас ниже, довольно дорогая услуга, расценки на которую колеблются около десяти евро за строку. И нужно сказать, что эти расценки не завышены, как может в первый момент показаться. Дело в том, что профессиональный и добросовестный переводчик поэтических текстов затрачивает на работу с одним четверостишьем около часа напряжённого труда. На поэтический же перевод без использования рифм расценки будут, конечно, на порядок ниже. Вот, собственно, и все соображения.
Стихотворный перевод
Под термином стихотворный перевод мы подразумеваем создание поэтического текста, соответствующего оригиналу по смыслу, форме и своим художественным свойствам, в котором используются все элементы, характерные для поэтического произведения, включая рифму.
Стихотворный перевод — это вершина художественного перевода текста, так как требует от переводчика не только литературного таланта и умения писать стихи, но, кроме того, способности вместить в стихотворную форму иного языка исходный смысл, идею и даже литературные приёмы.
Все виды перевода стихов, о которых мы говорили выше, имеют некоторые ограничения и условия своего применения, о стихотворном переводе стихов этого сказать нельзя: он может применяться во всех случаях, какие только можно себе представить.
К недостаткам этого вида переводческой деятельности можно отнести его сложность, трудоёмкость и высокие требования к мастерству переводчика, а с точки зрения заказчика единственным и главным его недостатком является его дороговизна.
В отличие от вышеуказанных видов перевода стихов, при описании которых мы излагали области их применения и ограничения, накладываемые их спецификой, при описании перевода стихотворного мы опишем главные трудности, которые могут встать перед переводчиком при решении этой непростой задачи.
Трудности стихотворного перевода
Как не крути, главная проблема при данном виде перевода стихов — это структура поэтического текста, требующая употребления рифм и определённого стихотворного размера. Именно поэтическая структура доставляет так много сложностей при создании на ином языке адекватного оригиналу текста. Дело в том, что язык перевода может существенно отличаться от языка источника, как стилистикой, так и языковыми конструкциями, что ставит перед переводчиком задачу переплавить авторские идеи и образы в форму конечного языка.
Когда переводчик берётся за перевод стихов, ему в первую очередь необходимо определиться с одной вещью: будет ли стихотворный размер и структура рифмовки соответствовать оригиналу или нет. Первый случай самый сложный, но и самый лучший. Если переводчик решает изменить структуру стиха, то нужно определиться, какую же структуру лучше предпочесть, при этом необходимо учитывать смысловое наполнение стихотворения: внешняя форма произведения должна подходить к его смыслу.
В некоторых случаях при переводе с английского или немецкого на русский представляется целесообразным увеличить количество стоп в строке: к примеру, превратить четырёхстопный ямб в пятистопный. Такое решение может являться целесообразным, в связи с большей ёмкостью упомянутых языков по сравнению с русским, которых требует для выражения того же объема информации большего количества лексических единиц. Для примера, можно взглянуть на перевод стихотворения Энн Бронте «Farewell», которое размещено в разделе «Образцы» нашего сайта.
И всё-таки, лучшим решением будет перевод стихов в оригинальном размере.
Главную трудность при переводе стихов представляет собой задача вмещения исходного смысла в рамки выбранного стихотворного размера, и нужно сказать, что точный и дословный перевод в данном случае возможен очень редко. Но он и не нужен! Необходимо делать основной упор на передачу главной мысли и настроения оригинала, его неповторимого «аромата»; и ничего страшного, если при этом придётся немного отступить от источника. Главное, чтобы произведение выглядело цельным и у читателя даже и мысли не возникло, что он читает перевод, а не оригинальный авторский текст.
Невозможно дать какие-либо рекомендации по преодолению обозначенных выше трудностей — здесь всё зависит в первую очередь от опыта и литературного таланта самого переводчика, его умения остроумно найти выход из сложной ситуации, решить задачи, почти неразрешимые.
Но в народе говорится:
«Дело мастера боится!»
И, нашедши свой подход,
Тот осилит перевод,
Духом кто объят геройским,
Верит в силы кто в свои,
Знает, как вести бои
С рифм непокоривы войском!
Тот, уму отдав приказ,
Побеждает сей же час!
Что такое стихотворный перевод
1. Немного теории
Лежащий на поверхности факт: накопленный объем культурных ценностей даже и первого ранга намного превосходит возможности человеческого восприятия — заставляет нас прибегать к средствам ускорения, из которых попытка воспроизведения текста на родном языке — одно из самых очевидных. Столь же очевидно, что в отношении точности переводная поэзия находится в неравных условиях с прозой: страдая всеми болезнями прозаического перевода, она сталкивается и с рядом собственных недугов. Попытаемся ответить на вопрос, насколько этим переводам можно доверять.
Можно задать две полярные точки зрения: с одной стороны, поэзия настолько тесно сливает смысл и звук (а иногда и графику), что любые изменения портят ее безвозвратно, и потому у полученного переводчиком результат а едва ли будет что-то общее с оригиналом. Потому любые усилия переводчиков напрасны, а шансов получить об оригинале какое-либо представление, не зная языка, у нас нет. Эта точка зрения, кажется, имеет в свою пользу больше доводов, чем противоположная (ничего важного при переводе не теряется). Попробуем сформулировать ту середину, где отыщется — если не истина, то по крайней мере некоторая работоспособная версия. И сразу же сделаем одну оговорку: речь пойдет только об античной и новоевропейской поэзии; возможно, те же соображения применимы к другим эпохам и регионам, но у автора этих строк нет соответствующего опыта и недостаточно отваги, чтобы объявить свой подход адекватным для всех случаев.
На европейской почве стихотворный перевод (как и литературный перевод вообще) изобрели римляне; но, выстраивая свою литературу как сознательно вторичную, они не потрудились дать очерка теоретических взглядов на сей предмет, не включили переводческое искусство в свои риторики и поэтики. Интересно, однако, что их практика успела дать два ответа на основополагающий вопрос. Римская поэзия началась с перевода «Одиссеи», сделанного Ливием Андроником, и он перелагал национальную греческую систему — гекзаметр — национальной римской — сатурновым стихом. После того как было осуществлено заимствование греческой метрики, переводы стали осуществляться теми же размерами, что и оригинал.
2. Немного истории
Посмотрим на Цицерона. Ему в трактате «Тускуланские беседы» случилось перевести знаменитую эпитафию Симонида (дадим ее дословный перевод с греческого: «О чужеземец, возвестить (неопределенная форма в значении повелительного наклонения) лакедемонянам, что здесь | мы лежим, их словам повинуясь». Здесь есть трудность, видная уже на уровне прозаического перевода: слишком много слов с греческого переводятся как «слово», но словарь нам в данном случае для ῥῆμα ничего лучше не даст (в переводе Л. Блуменау удачно — «заветы»). И вот что получилось у Цицерона:
Скажи, чужеземец, Спарте, [что] нас ты здесь видел лежащими,
Пока священным отечества законам повинуемся.
Грамматика латинского языка не позволяет воспроизвести греческий текст в рамках тождественных конструкций. Но это — опять-таки прозаическая проблема. И видно, что Цицерон очень старался и кое-что сделал на весьма высоком уровне соответствия: ключевое слово «повиноваться» (правда, в другой форме) стоит на ключевой конечной позиции. Но вот вместо одного труднопередаваемого слова у него целых три, и благородная простота оригинала оборачивается напыщенностью, которая чрезвычайно мешает важной особенности многозначительной эпиграммы — эффекту от контраста между малым размером и великим смыслом. Когда-то Михаил Никитич Муравьев, один из самых техничных русских поэтов XVIII века, пытался перевести — уже на русский язык — уже Цицерона. И вот что у него получилось:
Скажи, о! странник то, что зрел ты нас лежащих
Для отвращенья бед Елладу обдержащих.
Первый стих получился почти дословно — к несчастью, лишь для того, чтобы второй не имел с оригиналом ничего общего. Раздосадованный автор пишет на полях книги, где осталось, больше двух веков дожидаясь публикации, и стихотворное переложение: «Етот перевод совершенно не верен. Иное перевести древнюю и добрую епитафию, другое написать две строки с рифмами». И вот здесь он нас подводит к главной трагедии переводчика — к необходимости рифмовать написанное.
3. Необходимо ли рифмовать написанное?
Отвлечемся немного в сторону. Будем считать, что каждый язык (на котором существует поэзия) обладает своим набором поэтических форм с особыми требованиями. (В дальнейшем — сразу подчеркнем — мы будем иметь дело с классическими системами и ни слова не скажем о верлибре.) Можно также предположить, что трудность владения этими формами и соответствия этим требованиям должна быть высокой, но не чрезмерной: если она снижена, нет возможности отличить хороший текст от дурного, и само понятие качества теряет смысл. Если ее завысить, поэзия становится поприщем формальных экспериментов и превращается в бег с препятствиями.
Такого рода стихотворные системы могут совпадать, быть похожими или просто заимствоваться (что сделали римляне с греческой, лишь незначительно видоизменив ее). Полного совпадения обычно не бывает (языки разные), но иногда этой разницей в рамках переводческой задачи можно пренебречь. Если сравнить русскую систему стихосложения пушкинской эпохи с немецкой эпохи Гёте и Шиллера, мы увидим, что технические характеристики примерно одни и те же (что касается стихотворных размеров и характера рифмовки), но предпочтения очень разные: гекзаметр, подражающий античному, существует и там, и там, но в Германии им написаны первоклассные самостоятельные произведения (например, поэма Гете «Рейнеке-лис» и эпос Клопштока «Мессиада»), а представить себе что-нибудь столь же значимое на русском невозможно; гекзаметр есть, но он используется преимущественно в переводах и за их рамками значительных явлений не дает.
Впрочем, даже и с Германией у нас не так все просто: дольники и рифмовка через строку, свойственные Гейне, в русской поэзии не прижились и в основном используются опять-таки в рамках перевода (прежде всего того же Гейне). Английская поэзия несколько более «свободна», чем немецкая и русская, но принципиальной разницы опять-таки нет.
С романскими языками и их поэтическими системами разница больше. Французы, итальянцы, испанцы, португальцы используют силлабический стих (у нас такой существовал краткое время, в XVII–XVIII веках, пока его не вытеснила силлабо-тоника) с несколько разными системами рифмовки: французский язык, исходя из своего характера постановки ударения, использует правильное чередование мужских и женских рифм (приведу фрагмент собственного перевода из Ронсара):
Меж нами в этот час и море, и граница,
Но этих милых глаз, которым равных нет,
Но этих чудных солнц неугасимый свет —
Он в сердце у меня навеки сохранится.
Итальянский, испанский и португальский в силу характера своего ударения предпочитают женские рифмы, которые могут не разбавляться мужскими. Пример из Петрарки:
Чтоб сделать из отмщения усладу
И день один — за сто обид расплатой,
Свой лук тайком взял бог любви крылатый,
Как человек, собравшийся в засаду.
Впрочем, здесь дозволено и присутствие мужских рифм. Когда мы переводим стихи с одного из романских языков, мы, как правило, «забываем», что они написаны силлабикой, и воспроизводим их привычной силлабо-тоникой. Нам известны эксперименты с силлабикой (так, я слышал о попытке перевода ею «Божественной комедии»), но фрагменты, попадавшиеся на глаза, большого энтузиазма не вызвали. На романских языках невозможно (или если и возможно, то нет экспериментов с репутацией и в промышленных масштабах) воспроизведение античной метрики.
4. Национальные системы
Итак, мы подошли к ключевому моменту: моменту выбора «одежды» для перевода. Теоретически решения таковы: либо мы воспроизводим (с чего и начался европейский поэтический перевод) чужую систему средствами своей, либо мы воспроизводим средствами своего языка чужую систему (предельный случай их совмещения — заимствование чужой системы), либо мы воспроизводим поэзию прозой (это выходит за рамки собственно стихотворного перевода, но я об этом тоже скажу, пока же отметим универсальность способа — он годится для всего); теоретически можно что-нибудь еще придумать, но на практике все сводится к этому. В англоязычном мире и во Франции традиция прозаических переводов поддержана двуязычными сериями греческих и латинских классиков — Loeb Classical Library (США) и Belles Lettres.
В русском языке эта проблема стоит для западноевропейской поэзии несколько иначе, чем для античной. Большинство новых форм имеют почти точные или (оговорки уже прозвучали) весьма близкие соответствия в русском стихосложении (или, по крайней мере, эти соответствия, как для Гейне, могут быть созданы «малой кровью», не ломая существующую систему, а лишь слегка расшатывая ее). Для античности дело обстоит совсем не так. Если XVIII век использовал для переводов и подражаний существующие формы русского стиха, то филологический XIX потребовал создания уже на русском соответствий (начиная с гекзаметра) античной метрике.
Эта идея имела очевидное преимущество: серьезно возрастала точность. Не так, как в прозе, где ее не стесняли уже никакие соображения, но довольно значительно. Это было особенно хорошо видно в случае сравнения гекзаметра с александрийским стихом для перевода эпоса: шестистопный ямб, составляющий александрийский стих, короче гекзаметра, и при переводе таким же числом строк приходилось многим жертвовать, а, если количество строк росло, это, наоборот, грозило серьезным разбуханием, поскольку всегда непонятно, где остановиться.
Недостаток «воспроизведения» античной метрики (я беру «воспроизведение» в кавычки, потому что сходство квантитативного античного гекзаметра и современного русского очень условное) не так хорошо виден. Он заключается в том, что правильные стихи античными размерами писать легко; равновесие между предельной простотой и сложностью письма сильно смещено в первую сторону. Конечно, Гнедич переводил «Илиаду» долго, начав работу над гекзаметрическим вариантом в 1813 году и издав готовый труд в 1829-м; но то были его личные особенности. При любой филологической тщательности работать можно было намного быстрее. Автор этих строк высоко ценит многие переводы, выполненные в рамках этого выбора (из недавних — переводы М. Л. Гаспарова), но самому ему скучно работать в такой системе. Не хватает сопротивления материала.
5. Двойное зеркало
Потому для античной поэзии имело бы смысл предложить следующий вариант. Два зеркала, а не одно. Перевод в рамках традиционной русской системы стихосложения (он «поэтичнее», чем перевод «размером подлинника») и перевод литературной прозой (не являясь подстрочником, он может быть, однако же, точнее, чем перевод «размером подлинника»). Читатель может читать стихи как стихи, имея в то же время перед глазами вариант, позволяющий ему понять, какой из образов был воспроизведен переводчиком, какой — утрачен, а какой добавлен взамен утраченного или независимо от утрат. Приведем эксперимент в этой области — все, что осталось нам от эпика эпохи Тиберия и младшего друга Овидия Альбинована Педона (исторический эпос, посвященный Германику; фрагмент описывает его плавание по Северному морю).
И день, и солнца свет оставив за спиной,
Знакомый бросив мир и вырвавшись в иной,
Сквозь заповедный мрак идти они дерзают,
К пределу всей земли дорогу отверзают.
И грозный Океан пред ними предстает,
Где скрыты сонмы чуд в глубинах сонных вод,
Китов и псов морских, и вдруг с великим гневом
Идет на корабли, и ужас множит ревом.
Нет ветра парусам, нет света от светил,
Как будто грозный рок в добычу их судил
Оставить тем зверям; и на носу высоком
Иной пронзить сей мрак стремится зорким оком;
Но скрылся мир из глаз; напрасную борьбу
Оставив, он в слезах так ропщет на судьбу:
«Куда несемся мы? — не различают очи;
Натура свой предел укрыла мраком ночи».
Иные ль племена в ином краю земли
Мы ищем, где еще не зрели корабли?
Но боги знать претят вселенныя пределы;
По воле их назад мы не вернемся целы.
Что ж пеним мы веслом волну чужих морей,
Заклятую волну для смертного очей?
Видят, как, оставив у себя за спиной день и солнечный свет, уже давно, вырвавшись за границы известного мира, отважные, идут через заповедный сумрак к пределам всех вещей и крайнему берегу земли. Теперь они [видят], как Океан, который под ленивыми валами несет громадных чудовищ, свирепых китов и морских псов, восстал на захваченные плоты (сам треск множит страх), и думают: под косвенным светилом корабли и флот, оставленный быстрым дуновением, как и они сами, брошены медлительными судьбами на растерзание свирепых морских чудовищ, и ждет их несчастная доля.
А кто-то, поднявшись над высоким носом, тщится упорным взором пронзить воздух и, не сумев ничего разглядеть — весь мир похищен у него, — изливает такими словами накипевшее в сердце: «Куда мы несемся? сам день бежал от нас, и брошенный мир сам предел природы закрыл вечными сумерками».
Или мы ищем за пределом расположенные под иным небом племена и иной мир, нетронутый кораблями? Боги зовут назад и запрещают смертным очам знать предел мира. Что мы оскорбляем веслами чужие моря и священные воды и тревожим спокойную обитель богов?
6. Микроуровень. Смыслы и образы
Теперь обратимся к микроуровню. Возьмем задачу средней сложности с технической точки зрения — сонет. В качестве примера — сонет Лопе де Веги «К черепу» (A una calavera). Приведем подстрочник (если б я, по вышеописанному рецепту, готовил прозаический перевод, он выглядел бы несколько иначе: здесь нам важно подчеркнуть порядок слов оригинала, а там — писать более-менее человеческой прозой) и наш перевод.
Эта голова, пока [была] живая, имела
Над строением этих костей
Плоть и волосы, которыми бывали пленены
Глаза, смотревшие на нее, которые [она] останавливала.
Здесь роза рта находилась,
Уже увядшая со столь ледяными поцелуями,
Здесь — глаза, изумрудом запечатленные, —
Цвет, который столь многих занимал.
Здесь — [сила] суждения, где было
Начало всего движения,
Здесь — всех способностей гармония.
О смертная красота, комета на ветру!
Где такая высокая гордость жила,
Гнушаются черви жилищем?
Сей череп — ныне кость, добыча тлена —
Покровы плоти некогда имел.
Никто тогда б, конечно, не сумел
Его увидеть — и уйти от плена.
Здесь роза уст была (о перемена!
На месте сем холодный белый мел),
Здесь — изумруды глаз… О кто б посмел
Пред блеском их не преклонить колено?
Здесь двигательный нерв когда-то был
(Его следа мы больше не отыщем),
Здесь — средоточье всех душевных сил.
И чем же нам гордиться, жалким нищим?
Где цвел красой мгновенной юный пыл,
Там ныне червь гнушается жилищем.
Обычно не получается из четырех пар рифмующихся строк в сонете воспроизвести все четыре; хоть одну да потребуется изменить серьезно. Потому нужно было выбрать, чем пожертвовать и что сохранить. И здесь предпочтение было отдано ярким цветовым пятнам — розе уст и изумруду глаз; они были сохранены дословно и на тех местах, где находились. Напротив, поцелуи мне показались притянутыми для рифмы; я поступил ровно так же, взяв другой образ, который не представляется чужеродным общей ткани (заодно слегка разбавив глагольную рифмовку, которая в большом количестве и при полной последовательности раздражает).
В терцетах (а точнее, в последнем терцете) были сохранены ключевые концепты «гордости» и «преходящей красоты», хотя логика развития стиха заставила их переставить. Но этой ценой удалось воспроизвести с предельной точностью финальную строку.
7. Микроуровень. Интонация и фонетика
С содержательной точки зрения сонет Лопе де Веги представляет собой банальность, когда поэтическое «как» важнее поэтического «что». Это горацианская традиция, у нас ее продолжателем был Пушкин. Но до сих пор я описывал работу только со смыслами; этот сонет не ставил перед переводчиком других задач, не содержа бросающейся в уши звукописи, не обыгрывая скрытые цитаты и — что бывает редко и изысканно — не ставя интонационных ловушек.
Но если такие вещи встречаются (а чаще на самом деле нет, чем да), то перевод, воспроизводящий эти особенности, будет точнее, чем близкий к тексту и не воспроизводящий. У Горация в строфе о гражданской войне есть такой стих: Quae caret ora cruore nostro? Дословный перевод — «Какой лишен берег нашей крови?» Я перевел так: «Найдется ль край такой, чтоб не краснел от нашей крови?»
Самое жестокое испытание на интонацию мне предстояло у Проперция. У него есть такие строки в начале одной элегии:
Робкая, вопрошающая интонация начала — вот что казалось мне ключом к этой элегии. Эти два стиха мучили меня очень долго; и вот что наконец получилось (вместе с внутренней звуковой перекличкой второго стиха):
Но особенно важно воспроизводить интонацию Горация; сложность этой задачи очень часто делает его переводы безрифменными или рифмованными пересказами. В общем же и целом поэзия, имеющая смысл, отчасти воспроизводима (и чем больше в ней доля собственно смысла, тем лучше воспроизводима); к футуристической зауми эти соображения не относятся и методы не подходят, но автор этих строк футуристической зауми не только переводить — и читать не станет; однако же без прозаического костыля нет никакой гарантии, что образ, который бросился в глаза (вот как раз этот самый), не привнесен переводчиком, при том что остальные воспроизведены точно.
8. О чем нам не скажет наука
До сих пор я тщательно (хотя и без полного успеха) избегал разговора о напрашивающейся теме — качестве. Дело здесь не столько даже в скромности, которая требуется в самооценке; одно из противоречий нашего отношения к тексту — одновременное осознание того, что его достоинство — вещь объективная и что мы не можем придумать никаких критериев, которые давали бы надежную оценку, и не можем вполне довериться ничьему суждению: ни человека, ни народа, ни эпохи.
Но, как бы ни было трудно его определить, оно существует, и для перевода играет роковую роль: точность может быть выше всяких похвал, а результат при этом — сильно не дотягивать. И наоборот: если вы получили нечто замечательное, то этот результат имеет ценность независимо от точности. Лучшим переводом из Горация на русский язык остается «Кто из богов мне возвратил» Пушкина, хотя отступления весьма значительны, а такой образ, как «призрак свободы», Горацию совершенно чужд и у него никогда бы не появился.