Что такое былинные формулы или общие места

Электронная библиотека
публикации о музее-заповеднике «Кижи»

Метки текста:

Калашникова Е.А. (г.Петрозаводск)
К вопросу о формульности эпического текста

Причем можно констатировать закрепленность эпитетного двучлена (при постпозиции или препозиции прилагательного) за определенным местом в строке, что и обеспечивает постоянный ритм. Так, излюбленным (традиционным) положением в строке следующих прилагательных будет:

Кроме того, достаточно регулярно встречается чередование препозиции и постпозиции прилагательного по отношению к определяемому слову в смежных былинных строках, например:

Тоби полно-тко вдовить да жён молодыих, Тоби полно-тко спущать-то сиротать да малых детушек (Гильф. №74)

И натянул он свой да тугой лук, Да спустил ли стрелочку каленую (Гильф. №125).

Как тут разъехался на добром кони, Ударил своей палицей богатырской Прямо тут ему буйну голову (Гильф. №75).

Единообразный ритмический рисунок выявляется и в строках, содержащих собственные имена. То, что мы имеем дело с формулой в ее классическом, Парри–Лордовском понимании, доказывается еще и тем, что сказитель легко заменяет одно имя другим, сохраняя ритм. Формула–клише наполняется разным словесным материалом, сохраняя ритмическую структуру текста, например: Настасьюшка Микулична, Васильюшко Казимиров, Дунаюшко Иванович, Добрынюшка Микитинец. Это же можно сказать и о формулах введения прямой речи. Наряду с этим в былинах, в которых отсутствует тенденция к постоянному ритму, местоположение словесных выражений не строго фиксировано, они не закреплены за определенным местом в строке, а следовательно, и не выполняют ритмической функции. Формульным в этом случае, на наш взгляд, становится определенный набор синтаксических позиций, т.е. параллелизм в былине является синтаксической основой, языковым средством выражения формулы.

В былине легко обнаруживаются строки, сгруппированные на основе тождества формы и содержания в единое целое, – своеобразные формулы. Рассмотрим одну из них на примере типичного для былины описания боя богатырей (бой Дуная с Добрыней):

а. Они съехались копьями ведь долгомерными, – в. По насадочкам копья да извернулися, c. Никоторый никоторого не ранили, d. К ретиву ту сердцу раны не придали.

а’. И съезжались они саблями вострыми, – в’. Еще востры ти сабли исщербалися, c. Никоторый никоторого не ранили, d. К ретиву ту сердцу раны не придали.

а». Соезжалися ведь палками буевыми, – в». А палки ти буевы да изломалися, c. Никоторый никоторого не ранили, d. К ретиву ту сердцу раны не придали.

Формульный характер подобных отрывков обычно подчеркивается всевозможными видами созвучий, внутренней и внешней рифмами, аллитерацией и ассонансами, звуковыми повторами.

Типичные для некоторых видов параллелизма модели можно было бы тоже назвать формулами. Даже такой прием как «психологический параллелизм» и генетически связанный с ним прием отрицательного параллелизма отливаются в былине в формулу (приобретают формульный характер), например:

Не ясен сокол да опускается, А то стар казак с коня соскакивает. Не ясен сокол с воздуху спускается, А удалы добры молодцы Со своих коней соскакивают.

Это настолько часто повторяющаяся модель «отрицательного параллелизма», что ее можно было бы назвать поэтической формулой или loci communes (общим местом) былины. [текст с сайта музея-заповедника «Кижи»: http://kizhi.karelia.ru]

Если отойти от традиционного толкования формулы, расширить понятие формулы, то можно дать такое определение: формула – это одинаково метрически и синтаксически организованное словесное выражение, которое выступает в роли модели, наполняемой разным словесным материалом.

Итак, формулы, формульные выражения пронизывают всю ткань фольклорного языка, являются неотъемлемым свойством эпического стиля, составляют одну из особенностей построения традиционного эпического текста.

// Рябининские чтения – 1995
Музей-заповедник «Кижи». Петрозаводск. 1997. 432 с.

Текст может отличаться от опубликованного в печатном издании, что обусловлено особенностями подготовки текстов для интернет-сайта.

Источник

Поэтика былинного эпоса. Понятие эпической формулы

Новгородские

Новгородские былины не разрабатывали воинской тематики. Они выразили иное: купеческий идеал богатства и роскоши, дух смелых путешествий, предприимчивость, размашистую удаль, отвагу.

Чисто новгородским богатырем являет Василий Буслаев. Ему посвящены две былины: «Про Василия Буслаева» и «Поездка Василия Буслаева».

Иной тип новгородского героя – Садко. О нем известно три сюжета: чудесное обретение богатства, спор с Новгородом и пребывание на дне у морского царя.

В. Миллер отнес к новгородским – по ряду бытовых и географических признаков – былину «Вольга и Микула». Областная ориентация этого произведения сказалась в том, что новгородец Микула изображен более сильным, чем племянник киевского князя Вольга со своей дружиной.

Былины имеют свой особый художественный мир. Поэтический язык былин подчинен задаче изображения грандиозного и значительного. Композиционную основу многих сюжетов составляет антитеза: герой резко противопоставляется своему противнику. Другим главным приемом изображения подвига героя и вообще эпических положений, как и в сказках, является утроение.

Былинные сюжеты имеют зачин, завязку действия, его развитие, кульминацию и развязку.

В зачинах указывается, откуда выезжает богатырь, место действия, или рассказывается о рождении героя, об обретении им силы.

Завязка былинного сюжета часто происходит на княжеском пиру. Былины киевского цикла иногда начинались сразу с завязки – с княжеского пира.

Подобно сказкам, сюжеты былин имели свое художественное обрамление: запевы и исходы.

Традиция эпического сказительства выработала формулы привычного изображения, так называемые общие места, т.е существует характерное описание пира, похвальбы на пиру и т.д.

Поэтические приемы эпоса являются часто и приемами мнемоническими, облегчающими запоминание и воспроизведение Б. текста. Выдержанный эпический стиль Б. отличается 10медлительностью и спокойствием. Былинный эпос любит медленное развертывание действий, часто прибегает к различным видам повторений, с большой обстоятельностью описывает отдельные детали и нисколько не боится утомить сравнительным однообразием своего стиля.

(Знаменитый запев — «Высота ли высота поднебесная, Глубина-глубина океан море, Широко раздолье по всей земле, Глубоки омуты Днепровские»; или зачины с призывом слушать былину: «Послушайте, вы, люди добрые, Я ли вам да старину скажу, Старину скажу да стародавнюю»; или «Кто бы нам сказал про старое, про старое, про бывалое, про того Илью Муромца» и др. )

Следующие за запевами или прямо начинающие собой былины зачины могут быть разделены на несколько типов.

Большое количество зачинов может быть отнесено к числу географических, т. е. обозначающих место действия или отвечающих на вопросы, куда и откуда приехал былинный герой. Иногда это место действия обозначено в общих чертах — «из-за моря», «поле чистое», «горы», «крест леванидов», большею же частью дается конкретное географическое обозначение (напр: «Из Волынеца города, Из Галича, Из той Волынь-земли богатыя». Сюда же нужно отнести и зачины о непроезжей дороге, о заставе 11богатырской и др. )

Значительно реже зачины хронологические, обозначающие время действия (ср. «Как доселева Рязань слободой слыла, А как нонече Рязань славен город стал» и пр.).

Запевы и зачины, впрочем, необязательны.

Заключения, концовки реже зачинов, но и они характерны: «Синему морю на тишину, Всем добрым же людям на послушанье», «А по тыих мест старинка и покончилась», «То старина, то и де́янье». Или величание хозяина, или пение славы: «Только тому Соловнику славы поют, а Ильина-то слава не минуется».

В полном согласии с традиционностью зачинов, типических формул и концовок — также и другие стилистические и композиционные приемы былин. Сюда относится наличие всевозможного рода повторений. Былинная поэтика не стесняется буквальным или почти буквальным повторением часто значительных по своему размеру целых эпизодов. Например приказание князя послу с буквальной точностью повторяется при изложении послом этого приказания иноземному царю. Особенно излюблены троекратные повторения эпизодов, правда, с некоторой тенденцией «наращения». Этот же принцип повторений дает себя ясно чувствовать в словесном стиле былин. Таковы простые повторения слов («Чудным, чудным, чудно», «дивным дивно», «из лесу было лесу темного»), повторения предлогов, повторения одного и того же слова в двух или нескольких следующих друг за другом стихах. Сюда же относится и повышение числа в каждом новом стихе: «Там повыправь дани, выходы, За двенадцать год да за тринадцать лет, За тринадцать лет да с половиною».

К отстоявшимся традиционным приемам былинного стиля относятся также постоянные эпитеты, прилагаемые к различным предметам: белый (березка, грудь, день, кречет, лебедь, горностай, рука, свет, снег, шатер, гридня, стол, светлица, ворота и др.), красный (солнце, золото), серый (волк, гусь, селезень), широкий (двор, степь, дорога, доля, раздолье), богатырский (голос, конь, лошадь, сила, сон, добыча). Многие из этих эпитетов дают представление об эстетических вкусах и пристрастиях русских былин. Большинство постоянных эпитетов применяется лишь к одному-двум словам: поле чистое, море синее, мелкий жемчуг, облако ходячее, гости богатые, тугой лук и др.

В русском былинном эпосе довольно часты сравнения. Таковы напр.: «Опять день за днем будто дождь дождит, неделя за неделей, как трава растет, А год за годом, как река бежит»; или в былине об Идолище: «Глазища будто чашища, ручища будто грабища». Еще больше уподоблений (Владимир — красно солнышко, брови — черна соболя). Нередки в былинах также параллелизмы, особенно отрицательные (напр. «Не ясен сокол тут вылетывал, Не черной ворон тут выпархивал, Выезжает тут злой татарченок»).

Традиционность былинного стиля повлекла за собой в некоторых случаях нечувствительность к смыслу тех или других выражений, слов и оборотов. Сюда нужно, например, отнести «окаменелые» эпитеты, т. е. такие эпитеты, какие, употребляясь по привычке, иногда оказываются в былинах не к месту (например, князь Владимир называется ласковым даже тогда, когда по действию былины он наоборот весьма неласков; царь Калин своего же подчиненного татарина называет «поганым», а татарин, передавая грозное приказание князю Владимиру от имени своего повелителя, называет последнего «собака Калин царь»).

В течение многих столетий выработались своеобразные приемы, характерные для поэтики былины, а также способ их исполнения. В древности, как полагают, сказители подыгрывали себе на гуслях, позже былины исполнялись речитативом. Для былин характерен особый чисто-тонический былинный стих (в основе которого лежит соизмеримость строк по количеству ударений, чем и достигается ритмическое единообразие). Хотя сказители использовали при исполнении былин всего несколько мелодий, они обогащали пение разнообразием интонаций, а также меняли тембр голоса.

Для языка былин характерны гиперболы, при помощи которых сказитель подчеркивает черты характера или наружности персонажей, достойные особого упоминания. Определяет отношение слушателя к былине и другой прием – эпитет (могучий, святорусский, славный богатырь и поганый, злой враг), причем часто встречаются устойчивые эпитеты (буйна голова, кровь горячая, ноги резвые, слезы горючие). Сходную роль выполняют и суффиксы: все, что касается богатырей, упоминалось в формах уменьшительно-ласкательных (шапочка, головушка, думушка, Алешенька, Васенька Буслаевич, Добрынюшка и т.д.), зато отрицательные персонажи именовались Угрюмищем, Игнатьищем, царищем Батуищем, Угарищем поганым. Немалое место занимают ассонансы(повторение гласных звуков) и аллитерация (повторение согласных звуков), дополнительные организующие элементы стиха.

Былины, как правило, трехчастны: запев (обычно не связанный напрямую с содержанием), функция которого состоит в подготовке к прослушиванию песни; зачин(в его пределах разворачивается действие); концовка.

Следует отметить, что те или иные художественные приемы, использованные в былине, определяются ее тематикой (так, для богатырских былин характерна антитеза).

Взгляд сказителя никогда не обращается к прошлому или будущему, но следует за героем от события к событию, хотя расстояние между ними может варьироваться от нескольких дней до нескольких лет.

Внешними приемами Б. композиции являются отстоявшиеся в эпической традиции вступления («запевы», «зачины») и концовки, а также «общие места» Б., т. е.типические традиционные формулы, описывающие излюбленные для Б. сюжетов положения Б. героев или Б. обстановку (таковы напр. типические описательные формулы поклонов богатыря при входе в терем, просьбы благословения у матери, седлания богатырского коня, сватовства богатырей, посольства и т. п.). Сами былины отличают иногда разницу между «запевом» или «прибауткой» и следующим за ним «зачином». Запевы не имеют прямой связи с содержанием Б. — они лишь служат как бы увертюрой к Б., прелюдией, их цель привлечь внимание слушателей, настроить их и самого исполнителя на соответствующий данному былинному сюжету общий тон и лад.

Формула(Лорд)- группа слов, регулярно используемая в одних и тех же условиях для выражения основной мысли.

Нам важно ваше мнение! Был ли полезен опубликованный материал? Да | Нет

Источник

Выпишите былинные формулы в былине «Илья Муромец и Соловей-разбойник».

Рассмотрим формулы, репрезентирующие концепты награждение и хвастовство: 1. – Что / чим теб-и(-я) пожаловать / пожертвовать? (Спасибо, за то тебя жалую). [Ты бери от меня злата серебра, Ты бери от меня каменья драгоценнаго,] Ты бери (надо тебе дать) города с пригородками, Ты бери (надо тебе дать) села с приселками, Ты бери (надо тебе дать) деревни со крестьянами. Золотой казны (силушки / добрых комоней) надобно (тебе по надобью). 2. – [Ничего мне не надобно]. Мне не надо(-бно) / по надобью) твоей золотой казны, Мне не надо твоего каменья драгоценнаго, Не надо мне городов да с пригородками, Не надо мне сел да с приселками, Не надо мне деревень да со крестьянами. [Только дай мне похвальный лист / поволечку великую / чару зелена вина / три молодца / загон земли / отчину]. Лексико-грамматическая формула в повествовательной части былины является средством репрезентации концепта хвастовство: Вси-то на пиру да напивалися, Вси же на честноем наедалися, Вси на пиру да порасхвастались. Иный хвалится молодец добрым конем, Иный хвастает да шелковым портом, Иный хвалит села со приселками. Иный хвалит города да с пригородками. Сильный хвастает силушкой великою, Богатый хвастат (хвалится) золотой казной, Умный хвастат (хвалится) отцем / родной матушкой, А безумный / глупый хвастат (хвалится) молодой женой / родной сестрицей. Концепт хвастовство в ряде случаев представлен диалогом, первая реплика которого выражается следующими лексико-грамматическими формулами: – Ты (вы) что не ешь (не ели), не пьешь (не пили), не кушаешь (ли), Моей белой лебедушки не рушаешь (ли)? [Ествы-ты мои теби не по уму, Али питьица (пир) не по разуму? Али чарою тебя да нунь приобнесли, Аль дурак-тот над тобой да насмеялся? Али пьяница тебя да нунь приобозвал?] – Сам же что не хвастаешь? [У вас (тебя) нету городов да с пригородками, Нет у вас да сел и с приселками,] Нету золотой казны (по надобью), Нету добрых комоней по надобью, Нету (не похвальна) молод-ой(-ая) жен-ы(-а), [А не хороша родна матушка?] Формулы, выражающие концепт печаль, имеют следующее строение: 1. – (Ай же), свет, моё чадо любимое! Или: – Свет, ты моя родна матушка! Что [с честна пиру пришел / идешь да] ты не весело / не радёшенек, [Спустил очи ясны во сыру землю, Буйну голову повесило?] [То ли мест(-ечик-)о было в пиру не по чину / вотчине?] (Али) ествы-ты были не по уму? (Али) питьица-ты были не по разуму? (Али) чарою тебя да там приобнесли? / Чара / рюмочка не рядом дошла / была не рядовая? (Али) дурак / безумница / невежа над тобою надсмеялся? (Али) пьяница ли там тебя приобозвал (приобгалился / надругался)? [Аль умница / княгиня при-(о-)безчестила? Дворянски / злые собаки облаяли, Черные вороны ограяли?] 2. – (Ай же) свет моя ты родна матушка! Или: – Свет ты моё чадо любимоё! [Да в пиру-то место было по чину,] Ествы-ты же были мне по уму, А и питьица-ты были мне по разуму, Чарою меня там не приобнесли / Чарка рядом дошла / рядовая была, А дурак / безумница / невежа надо мною не смеялся же, А и пьяница меня да не приобозвал (не обгалился / надругался). [Умница / княгиня не при- (о-)безчестила, Дворянские / злые собаки не облаяли, Черные вороны не ограяли.] Ай (солнышко) Владимир-князь-от стольнёкиевский Наложил-то (накинул) мне-ка (на нас) служобку великую. (Ай великую мне служобку немалую). (Велел) съездить (cходить) [в чужую землю], отвести дани за двенадцать год да с половиною, достать (отыскать, привезти) племянницу / дочь Забав(ушк)у Путятичну. 3. [Богу ты молись да спать на спокой) ложись. Утро мудренее буде (живет) вечера]. В формуле, репрезентирующей концепт печаль (1 реплика), необыкновенно ярко и образно отражается психология русской народной печали: «Причиной печали может быть неуважительное отношение к богатырю». Формульный вопрос: «То ли место в пиру было не по чину / вотчине?» свидетельствует о том, что для эпического пира характерно размещение гостей за разными столами или в определенной последовательности за одним столом, что отражает действительное положение дел: «Старшая и младшая дружины и другие участники пира и в Киевской Руси должны были, видимо, размещаться в каком-то устойчивом порядке, причем первые занимали место за столом князя, а вторые – за “середними” и “окольными” столами». Сравнивая ФД, выражающие концепты хвастовство и печаль, отмечаем общие для них формульные вопросы, выражающие разные проявления неуважения: «Ествы тебе не по уму? (Али) питьица не по разуму? (Али) чарою тебя приобнесли? (Али) дурак над тобой надсмеялся? (Али) пьяница тебя приобозвал?». (Формульный вопрос «То ли место было в пиру не по чину?», имеющий тоже традиционное значение, отсутствует в диалоге, ведущемся на пиру.) Эти формулы, относящиеся к разным типическим местам, имеют тождественное значение, но в разных былинных ситуациях обогащаются дополнительными концептуальными нюансами: в диалоге на пиру входят составной частью в вопрос

Источник

Общие места (loci communes)

ПОЭТИКА БЫЛИН

Былины имеют особый художественный мир. Все, о чем в них поется, отличается от обычной жизни. Поэтический язык былин подчинен задаче изображения грандиозного и значительного. Певец-сказитель сливается душою с высотой небес, глуби­ной моря, раздольными просторами земли, соприкасается с та­инственным миром «глубоких омутов днепровских»:

Высота ли, высота поднебесная,

Глубота, глубота акиян-море.

Широко раздолье по всей земли,

Глубоки омоты днепровския. [К. Д. — С. 9].

Поэтизация степной воли, молодецкой удали, всего облика богатыря и его коня переносила слушателей в воображаемый мир Древней Руси, величаво вознесенный над заурядной дей­ствительностью.

Композиция

Композиционную основу сюжетов многих былин составляет антитеза: герой резко противопоставлен своему противнику («Илья Муромец и Калин-царь», «Добрыня Никитич и змей», «Алеша Попович и Тугарин»). Другим главным приемом изоб­ражения подвига героя и вообще эпических положений являет­ся, как и в сказках, утроение. В отличие от сказок, сюжеты бы­лин могут разворачиваться не только вслед за действиями глав­ного героя: сюжетная линия может последовательно переходить от одного персонажа к другому («Илья Муромец в ссоре с кня­зем Владимиром», «Василий Буслаев и новгородцы»).

Былинные сюжеты строятся по обычному, универсальному принципу построения эпических произведений: они имеют за­чин, завязку действия, его развитие, кульминацию и развязку.

В зачинах указывается, откуда выезжает богатырь, место дейст­вия; или рассказывается о рождении богатыря, об обретении им силы. Некоторые сказители начинали все былины своего репер­туара не с запева, а прямо с зачина — например Т. Г. Рябинин.

Былину об Илье Муромце и Соловье-разбойнике он начал с описания выезда богатыря:

Из того ли-то из города из Муромля,

Из того села да с Карачирова,

Выезжал удаленькой дородный добрый молодец,

Он стоял заутрену во Муромли,

А и к обеденке поспеть хотел он в стольнёй Киев-град,

Да и подъехал он ко славному ко городу к Чернигову.

Зачин былины «Волх Всеславьевич», записанной в XVIII в., пред­ставляет собой соединение древних мифологических мотивов: необычное рождение героя от женщины и змея; приветствие его появления на свет живой и неживой природой; быстрый рост богатыря; его обучение грамо­те и другой премудрости — оборотничеству; набор дружины. [К. Д. — С. 32-33].

В новгородских былинах зачины начинаются с упоминания Новгорода как места действия:

В славном великом Нове-граде

А и жил Буслай до девяноста лет. [К. Д. — С. 48].

В былине «Садко», записанной от А. Сорокина, зачин сообщает, что Садко — бедный гусельщик, который спотешал купцов и бояр на чес­тных пирах. Далее — завязка: Садка не позвали на почестей пир, a также на второй и на третий. [Гильф. — Т. 1. — С. 640].

Завязка былинного сюжета часто происходит на княжеском пиру, где главный герой ведет себя не так, как все остальные гости, и этим обращает на себя внимание. Былины киевского цикла иногда начинались сразу с завязки — с описания пира:

Во стольном во городе во Киеве,

У ласкова князя у Владимира,

Заводился пир, право, почестей стол. [Азб. — С. 209];

У князя было у Владимира,

У киевскаго солнышка Сеславича

Было пированьиио почесное,

Чесно и хвально, больно радышно

На многи князья и бояря.

На сильных могучих богатырей.

[Киреевский. — Вып. 3. — С. 32].

В развязке былинного сюжета поверженный враг или вра­жеское войско заклинаются:

«Не дай Бог нам бывать ко Киеву,

Не дай Бог нам видать русских людей!

Неужто в Киеве все таковы:

Один человек всех татар прибил?» («Калин-царь»). [К. Д. — С. 133];

Ах тут Салтан покаялся:

«Не подай, Боже, водиться с Ильей Муромцем,

Ни детям нашим., ни внучатам.

Ни внучатам, ни правнучатам.

Ни правнучатам, ни пращурятам!» («Илья Муромец на Соколе-корабле»). [Азб. — С. 30].

А и тот ли Батыга на уход пошол,

А и бежит-то Батыга запинается.

Запинается Батыга заклинается:

— Не дай Боже, не дай Бог, да не дай дитям моим.

Не дай дитям моим да моим внучатам

А во Киеви бывать да ведь Киева видать! («Василий Игнатьевич»). [Гильф. — Т. 1. — С. 554].

Подобно сказкам, сюжеты былин имели свое художествен­ное обрамление: запевы (в начале) и исходы (в конце). Это са­мостоятельные мелкие произведения, не связанные с основным содержанием былины.

Запевы имеются не во всех былинах. Иногда запевы получа­ли развернутый вид. Например:

Высока ли высота поднебесная.

Глубока глубота акиян-море,

Широко раздолье по всей земли,

Глубоки омоты Непровския,

Чуден крест Леванидовской,

Долги плеса Чевылецкия,

Высокия горы Сорочинския,

Темны леса Брынския,

Черны грязи Смоленския,

А и быстрыя реки понизовския. [К. Д. — С. 201].

Вот другой пример развернутого запева. Былину «Добрыня и Алеша» сказитель В. Суханов начал так:

А еще. шла подошла у нас повыкатила,

Еще славная матушка быстра Волга-река,

Ена места шла ровно три тысящи вёрст,

А и широко а и далёко под Казань под город,

Ена шире того доле под Вастраканъ.

Ена устье давала ровно семдесят вёрст,

А и во славное морюшко Каспийское.

Е широкой перевоз там под Невым под градом,

А и тёмный лесушки Смоленьскии,

И там высоки были горы Сорочински,

Славны тихи плеса да Черевистый.

Дальше — переход к основному повествованию:

Теперь скажем про Добрынюшку мы сказочку,

А и теперь у нас Добрыни старина пойдет.

И только после этого — описание пира у князя Владимира. [Гильф. — Т. Т>. — С. 118].

Пример короткого шутливого запева — в былине «Илья Муромец и Добрыня»:

Старина, братцы, сказать, да старицька связать,

Старицька связать и да со старухою.

Ещо храбрые удалые Илья Муромец. и т. д.

[Астахова. — Т. 1. — С. 233].

О распространенности запева, в котором упоминались поднебесная высота, океанская глубина и раздольные земные просторы, можно судить по тому, что в пародийной былине «Агафонушка» на него также была создана пародия:

А и на Дону, Дону, в избе на дому

На крутых берегах, на печи на дровах.

Высока ли высота потолочная.

Глубока глубота подпольная,

А и широко раздолье — перед печью шесток.
Чистое поле — по подлавечью,
А и синее море — в лохани вода. [К. Д. — С. 141].

Исход имеет общий смысл окончания высказывания. Это — заключение, которое подводит итог, вносит элемент тишины и успокоения; или же веселая прибаутка-скоморошина. Типичны краткие исходы:

То старина, то и деянье. [К. Д. — С. 62, 106, 120, 129, 134, 142, 192];

Тем старина и кончилася. [К. Д. — С. 141J!

Встречаются исходы в несколько стихотворных строк. На­пример, сказитель из Пудожского уезда былину «Василий Игна­тьевич» закончил так:

Щилья-каменье в Северной стороны;

Самсон богатырь на Святых на горах;

Молодой Алеша в богомольной стороны;

Колокольные звоны в Новеграде,

Сладкие напитки в Петербурге городке.

Сладкие колачики Новоладожские,

Дешевы поцелуи Белозерские.

Вперед боле не знай! [Рыбн. — Т. 2. — С. 687].

В исходах можно встретить упоминание, что о богатыре старину поют:

Тут век про Илью старину поют [Рыбн. — Т. 1. — С. 436];

И век про Дуная старину поют [Рыбн. — Т. 1. — С. 443].

Подобные выражения следует отличать от исходов типа: “Тут Соловью и славу поют. Тут Идолищу славу поют.” Ознакомление с основными публика­циями былин убеждает в том, что выражение «славу поют» употребля­лось только после гибели героя или его врага, т. е. было метафорическим упоминанием о песнях-«славах» на похоронных тризнах:

Некоторые сказители все былины заканчивали одними и теми же словами, меняя только имя богатыря. Так, например, А. Е. Чуков былины «Илья и Идолище», «Добрыня и змей», «Добрыня в отъезде», «Алеша Попович и Тугарин», «Михаиле Потык», «Дюк», «Ставер» и даже историческую песню «Грозный царь Иван Васильевич» закончил словами:

И тут век про старину поют.

Синему морю на тишину,

А вам, добрым людям, на послушанье.

[Рыбн. — Т. 1. — С. 147-218].

Запевы и исходы создавались скоморохами. Например, в сбор­нике Кирши Данилова, отражающем скомороший репертуар, встречается исход с явными следами профессионального сказительства:

Еще нам, веселым молодцам, на потешенье,

Сидючи в беседе смиренныя,

Испиваючи мед, зелена вина;

Где-ка пива пьем, тут и честь воздаем

Тому боярину великому

И хозяину своему ласкову. [К. Д. — С. 151].

Для былин, записанных от севернорусских крестьян, подобные исходы нехарактерны. В собраниях П. Н. Рыбникова, А. Ф. Гиль-фердинга, А. М. Астаховой они не встречаются ни разу. Условия исполнения былин в крестьянской среде не требовали развития стилистических формул внешней орнаментовки сюжета.

Общие места (loci communes)

Традиция эпического сказительства выработала формулы при­вычного изображения, которые принято называть иноязычным термином loci communes (лат. «общие места»).

А. Ф. Гильфердинг писал: «Можно сказать, что в каждой бы­лине есть две составные части: места типические, по большей части описательного содержания, либо заключающие в себе речи, влагаемые в уста героев, и места переходные, которые соединяют между собой типические места и в которых рассказывается ход действия. Первые из них сказитель знает наизусть и поет совер­шенно одинаково, сколько бы раз он ни повторял былину; пе­реходные места, должно быть, не заучиваются наизусть, а в па­мяти хранится только общий остов, так что всякий раз, как ска­зитель поет былину, он ее тут же сочиняет, то прибавляя, то сокращая, то меняя порядок стихов и самые выражения»[1].

Общие места (loci communes) использовались сказителями при повторяющихся в разных сюжетах одних и тех же ситуациях: таких, как пир у князя Владимира, седлание коня, богатырская поездка на коне, расправа богатыря с врагами — и проч.

Так, устрашающий свист и крик врага, а также самих богатырей в разных былинах изображался одной и той же типической формулой. В былине «Илья Муромец и Соловей-разбойник»:

А то свищет Соловей да по-соловьему,

Он кричит, злодей-разбойник, по-звериному.

В былине «Бой Ильи Муромца с Подсокольником» Алеша Попович, завидев молодца в чистом поле,

А ревел-то Алешенька по-звериному.

Засвистел-то Алеша по-соловьиному.

Зашипел-то Алеша по-змеиному.

И Илья Муромец в той же былине, завидев молодца,

Заревел-то стары казак по-звериному,

Засвистел-то стары казак по-соловьиному,

А заишпел-то стары казак по-змеиному.

В былине «Добрыня Никитич и Василий Казимирович»:

И выходили молодцы на красно крыльцо.

Засвистали молодцы по-соловьиному.

Заревели молодцы по-звериному.

В былине «Юность Алеши Поповича» Ским-зверь:

Закричал же вор-собака по-звериному,

Засвистал же вор-собака по-змеиному.

[Азб. — С. соотв. 20, 36, 39, 94, 114].

Характерное для киевских былин описание пира в княжес­кой гридне и похвальбы на пиру переходило в былины новго­родские.

В былине «Садко», записанной от А. П. Сорокина, пелось:

Потом Садке купец, богатый гость

Зазвал к себе на почестей пир

Тыих мужиков новогородскиих

И тыих настоятелей новогородскиих:

Фому Назарьева и Луку Зиновьева.

Все на пиру наедалися,

Все на пиру напивалися,

Похвальбамы все похвалялися.

Иный хвастает бессчетной золотой казной,

Другой хвастает силой-удачей молодецкою.

Который хвастает добрым конем.

Который хвастает славным отечеством.

Славным отечеством, молодым молодечеством.

Умный хвастает старым батюшкам,

Безумный хвастает молодой женой. [Рыбн. — Т. 2. — С. 246].

Исполнители былин выработали формулу течения времени, аналогичную сказочной “Долго ли, коротко ли, скоро сказка ска­зывается, да не скоро дело делается”. Например, в былине «Доб­рыня Никитич и Алеша Попович»:

Столы сожидать Добрыню из чиста поля по три годы,

А и по три годы, еще и по три дни,

Сполнилось времени цело три годы,

Не бывал Добрыня из чиста поля.

Стали сожидать Добрыню по другое три,

Тит как день за днём да бидьто ложь дожжит.

А неделя за неделей как трава растет.

Год тот за годом да как река бежит.

Прошло тому времени другое три.

Да как сполнилось времени да цело шесть годов.

Не бывал Добрыня из чиста поля.

И несколько дальше:

Опять день за днём да бидто дожь дожжит.

А неделя за неделей как трава растет.

Год тот за годом да как река бежит.

А прошло тому времени двенадцать лет,

Не бывал Добрыня из чиста поля.

[Гильф. — Т. 2. — С. 475, 476].

Система повторений

Повествование в былине ведется неторопливо, величаво. В развертывании сюжета обязательно присутствуют разнообраз­ные и многочисленные повторения, которые имеют как компо­зиционное, так и стилистическое значение.

Замедленность действия, или ретардация (от лат. retardatio — «замедление, задержка»), достигается путем утроения эпизодов, повторения общих мест, речей героев (иногда с последователь­ным отрицанием сказанного). Так, в былине «Вольга и Микула» изображаются три попытки княжеской дружины сошку с земель­ки повыдернути, Из омешиков земельки повытряхнути, Бросити сошку за ракитов куст; в былине «Три поездки Ильи Муромца» показано испытание богатырем трех дорог.. Когда общие места начинали повторяться внутри одной бы­лины, они включались в систему замедления действия.

Пример — былина «Бой Ильи Муромца с Подсокольником» [Григо­рьев. — № 308].

На бой с молодым богатырем Подсокольником последовательно вы­езжают Алеша Попович, Добрыня Никитич и Илья Муромец. И каж­дый раз сказитель почти дословно повторял общие места, меняя в них только имя богатыря.

Богатырь зовет коня и седлает его.

Как выходит Алешенька из бела шатра.

Засвистел он коня да из чиста поля:

А бежит его конь, дак мать-земля дрожит.
Как крутешенько Алешенька седлал коня.
Он седлал де, уздал да коня доброго:
Он накладывал уздиченьку тесмяную,
Он накладывал седельника черкасское;
Он двенадцать подпруг да шелку белого.
Еще белого шелку шемахинского;
Он тринадцату подпругу — через хребетну кость,
А не ради басы, дак ради крепости,
Еще ради окрепы да богатырское.
Еще ради поездки да молодецкое

Алеша Попович не смог одолеть супротивника. Послали Добры-нюшку Никитича:

А как выходит Добрынюшка из бела шатра.

Засвистел он коня да из чиста поля;

А бежит его конь, дак мать сыра земля дрожит.

Как крутешенъко Добрынюшка седлал коня,

Он седлал-уздал себе коня доброго:

Он накладывал уздиченьку тесмяную;

Он накладывал седелышко черкасское;

А он вязал-де подпруги шелку белого,

Еще белого шелку шемахинского;

Он застегивал пряжечки серебряны,

Он серебряны пряжечки, позолочены:

Он двенадцать подпруг шелку белого,

А тринадцату подпругу — через хребетну кость;

«А нам не ради басы, ради крепости,

А еще ради окрепы да богатырское,

Еще ради поездки да молодецкое «

Не одолел молодого неизвестного богатыря и Добрынюшка Ники­тич млад. Илья Муромец узнает, что неизвестный богатырь едет в Киев-град, хочет его в полон взять, князя Владимира живком схватить, а княгинюшку Апраксин» за себя взамуж взять.

А загорело у стары казака ретиво сердца,

Закипела во старом кровь горючая,

Расходилися его да могучи плеча.

А дальше, как и в двух предыдущих случаях:

Засвистел он коня да из чиста поля;

А бежит его конь, дак мать-земля дрожит.

Следует описание седлания коня — оно совпадает с описанием седла-ния коня Алешенькой Поповичем и Добрынюшкой Никитичем. Это ти­пическое место можно назвать формулой седлания коня.

Описание богатырской поездки также приобрело устойчивый вид и воспроизводилось почти без изменений.

Только видели, молодец на коня скочил;

А не видели поездки да богатырское;

Только видели, в поли курева стоит.

А как крутешенько Добрынюшка на коня вскочил;

А не видели поездки богатырское;

Только видели, во поле курева стоит,

Курева-де стоит, дак дым столбом валит.

Аналогично описана и поездка Ильи Муромца.

[Цит по: Азб. — С. 36-38].

Другой тип ретардации — повторение слов одного персонажа другим с последовательным отрицанием сказанного.

В записанной от Т. Г. Рябинина былине «Илья Муромец и Калин-царь» Калин-царь говорит:

— Ай же старыя казак да Илья Муромец!

Да садись-ко ты со мной а за единый стол,

Ешь-ко ествушку мою сахарнюю,

Да и пей-ко мои питьица медвяный,

И одежь-ко ты мою одежу драгоценную,

И держи-тко мою золоту казну,

Золоту казну держи по надобью.

Не служи-тко ты князю Владымиру,

Да служи-тко ты собаке царю Калину.

Илья отвечает, отвергая все предложения:

— А и не сяду я с тобой да за единый стол,

Не буду есть твоих ествушек сахарниих.

Не буду пить твоих питьицев медвяныих,

Не буду носить твоей одежи драгоценный,

Не буду держать твоей бессчетной золотой казны,

Не буду служить тобе собаке царю Калину,

Еще буду служить я за веру за отечество,

А и буду стоять за стольний Киев град,,

А буду стоять за церкви за Господний,

А буду стоять за князя за Владымира

И со той Опраксой королевичной.

В поэтический стиль былины включались повторения слов, которые могли быть тавтологическими (черным-черно, много-множество, крепко-накрепко, плотно-наплотно, скорым-скоро, чудным-чудно, дивным-дивно) или синонимическими (злодей-разбой­ник, путь-дорога, стерегли-берегли, драться-ратитъся, дани-по­шлины, краса-баса).

Разнообразные гювторы применял былинный стих, который вырабатывался веками.

Один из приемов соединения строк — повторение последних слов предыдущей строки в начале последующей (палилогия).

В былине «Алеша Попович и Еким Иванович» калика перехожая говорит Алеше Поповичу:

«Я ведь видел-то сегодня чидо чудное.

Чидо чудное сегодня, диво дивное «

В былине «Добрыня Никитич и змей»:

А летит ко Добрынюшке люта змея.

А лютая-то змея да печерская.

В былине «Михаил Данилович» нечестивый король

Владимира-князя хочет под меч склонить. —

Под меч склонить и голову срубить

[Азб. — С. соотв. 127, 80, 152].

Нередко смежные строки былины повторяют одну и ту же синтаксическую конструкцию — такое явление называется син­таксическим параллелизмом. Например, в былине «Вольга и Микула» (сказитель Т. Г. Рябинин):

Уходили-то ecu рыбушки во глубоки моря,

Улетали ecu птички за оболоки.

Убегали ecu звери за темны леса.

В синтаксически параллельных строках могло появиться единоначатие (анафора).

В былине «Добрыня и Змей»:

А и берёт-то ведь Добрыня да свой тугой лук,

А и берет-то ведь Добрыня калены стрелы,

А и берет-то ведь Добрыня саблю вострую,

А и берет копьё да долгомерное,

А и берет-то он ведь палицу военную,

А и берет-то Добрыня слугу младого.

Созвучия однородных слов, напоминающие рифму, могли возникать на концах строк. В былинах появлялись аллитерации — повтор согласных и ассонансы — повтор гласных звуков.

Источник