Что такое демистификация истории
Начало «демистификации»
В истории религий это первый известный пример сознательного процесса «демистификации». Конечно, даже в архаических культурах случалось так, что тот или иной миф терял религиозное содержание и становился легендой или сказкой для детей, но при этом сохраняли свое значение другие мифы. Во всяком случае это не было культурным событием первостепенного порядка, как в Греции до Сократа и в Индии эпохи Упанишад, имеющим самые серьезные и непредсказуемые последствия. После процесса «демистификации» греческая и индийская мифологии не были уже для культурной элиты тем, чем они были для предшествующих поколений.
Элита искала теперь «главное» не в истории богов, а в «первоначальной исходной ситуации», предшествовавшей истории. Здесь налицо попытка выйти за пределы мифологии как божественной истории, приблизиться к тому первоисточнику, откуда берет начало сущее, обнаружить саму «прародительницу бытия». Именно в процессе поисков первоисточника, начала, философия вновь открыла, хотя и не надолго, космогонию, речь шла теперь не о космогоническом мифе, а об онтологической проблеме.
К «главному», таким образом, приходят удивительным образом — поворачиваясь вспять. Речь теперь идет не о regressus, достигающемся с помощью ритуала, а о таком «возвращении», которое достигается усилием мысли. В этом смысле мы имеем право сказать, что первые философские построения произошли из мифологии: систематизированная человеческая мысль стремилась понять то «абсолютное начало», о котором говорилось в космогонии, обнаружить тайну сотворения мира, тайну возникновения бытия.
Но мы увидим, что «демифологизация» греческой религии и появление строгой и систематизированной философии Сократа и Платона не уничтожили окончательно мифологического мышления. Впрочем, о радикальном отходе и преодолении мифологического мышления трудно говорить, пока сохраняется преклонение перед «началом» и пока забвение того, что произошло in illo tempore, или в мире трансцендентальном, рассматривается как главное препятствие для достижения познания или для спасения. Мы увидим, насколько еще Платон был связан с архаическим мышлением. В космогонии Аристотеля также еще сохраняются пережитки довольно важных и значительных мифологических тем.
Очень возможно, что гению греков, опираясь только лишь на свои собственные силы, не удалось бы отделиться от мифологического мышления, даже если оказался бы ниспровергнутым последний бог, а мифы о нем были сведены на уровень детских сказок. Ибо с одной стороны, философский гений греков принимал самое главное в мифологическом мышлении, а именно: вечное возвращение, циклическое видение космической и человеческой жизни; а с другой стороны, сознание греков не допускало, что история может стать объектом познания. Физика и метафизика греков развертывает некоторые темы из мифологического мышления: важность начала; существенное и основополагающее предшествует человеческому существованию; решающая роль памяти и т. д. Это не значит, конечно, что не существует связи и преемственности между греческим миром и философией. Философская мысль использует и продолжает мифологическое видение космической реальности и человеческого существования.
Миф оказался превзойденным лишь после открытия Истории, точнее после пробуждения исторического сознания в иудеохристианстве и расцвете этого сознания у Гегеля и его последователей, только после радикальной ассимиляции нового способа бытия в мире человеческого существования. Но вряд ли можно говорить об уничтожении мифологического мышления. Как мы вскоре увидим, оно выжило и сохранилось, хотя и радикальным образом изменившись. И парадоксальнее всего, что выжило и сохранилось оно прежде всего в историографии.
Читайте также
Начало
Начало Принципиально важной частью истории становления и развития фирмы К. Фаберже являются отношения с Министерством Императорского двора, которое и даровало Фаберже звание поставщика Высочайшего двора и придворного ювелира. Именно контакты с Кабинетом Е.И.В., личные
Начало конца
Начало конца Ауисотль был на вершине своей славы, когда сквозь радужную картину процветания начали проступать черты грядущего кризиса. Астеки, как и прочие сторонники захватнических войн, попались в классическую ловушку: они не сумели вовремя остановиться.
Дорога. Начало
Дорога. Начало Сказки учат: чтобы увидеть чудеса, нужно ходить необычными дорогами. Вот и я предлагаю начать путешествие не от центрального входа в музей-усадьбу, а с задней калитки у метро «Каширская» и пройти к Коломенскому, что называется, «огородами». «Огороды» эти
1. Начало
1. Начало Раньше, когда книга была вещью, прологом к знакомству служило осязание. Книгу оценивали на ощупь, взвешивая на ладони, перелистывая страницы, гладя переплет. Мало того, я книгу еще и нюхал.Теперь книги не пахнут. Их, собственно, вообще нет, во всяком случае, тех, что
НАЧАЛО КУЛЬТУРЫ
НАЧАЛО КУЛЬТУРЫ Раз уж мы решили сосредоточить внимание на исторических сюжетах буддийской иконографии, оставив в стороне догматику и мистику, то нам следует определить эпоху возникновения традиции, отраженной нашей коллекцией. Это непросто, так как надо еще
I. НАЧАЛО ПЕТЕРБУРГА
I. НАЧАЛО ПЕТЕРБУРГА Wie es eigentlich gewesen (Ranke)[2]
Глава 2-я. НАЧАЛО
Глава 2-я. НАЧАЛО Hardware или software? Ты хочешь написать повесть. С чего начнешь? Определимся сразу, что не будем заниматься техническими вопросами. Компьютерный редактор текста, без сомнения, очень полезная штука – упрощает редактирование и печать. Оказывается,
Демистификации
Обсуждая интеллектуальное наследие Ивана Иллича и его значение, важно не потерять свою путеводную нить среди отдельных элементов чрезвычайно богатого и разнообразного целого. Чтобы избежать этого, начнем с общей характеристики его работ. На мой взгляд, тем, что их объединяет и связывает с индивидуальностью автора, является постоянство цели и исключительная способность к демистификации. Иван Иллич был важнейшим демистификатором современности, ее мифов о «модернизме», «научности» и «прогрессе» и ее профессиональных «экспертов» — главных создателей и носителей этих мифов[4].
Основными орудиями демистификации (а «орудие» — одно из самых дорогих Илличу понятий) ему служили соотнесение и выявление семантических ловушек; анализ контрпродуктивности, порождаемой «экспертным знанием», когда формализованное знание скорее ограничивает, чем продвигает наше понимание; историческое и межсоциальное сопоставление, срывающее со многих представлений здравого смысла тщеславные покровы самоочевидности; его способность постоянно удивляться, отказываясь принимать видимое за само собой разумеющееся. Этические установки и эстетическая восприимчивость, которые вели его по жизни, объединяли все это в последовательный и связный Weltanschauung (мировосприятие).
Главной мишенью илличевских демистификации служили «когнитивные нарушения», создаваемые, если воспользоваться еще одним его любимым выражением, «словами-амебами». «Слова-амебы» бесформенны и пластичны, не имеют ясно определенного содержания, контекста и границ, скрывают за собой бессмысленные, беспредметные понятия, затуманивающие понимание[5]. Тем более что их пластичность часто и не нейтральна, и не случайна, она отвечает интересам правителей, идеологов и «экспертов», использующих подобные слова для создания мифов. Примером такого «слова-амебы» может служить слово «терроризм» и то, как оно используется современными правительствами и средствами массовой информации: никогда должным образом не определенное, оно способно легко охватить любой новый список «врагов», одновременно исключая из него «лучших друзей президента», и исправно служит тем, кто не заинтересован в понимании. Группы специалистов-экспертов, особенно когда они состоят на государственной службе, склонны создавать такие образы очевидной реальности, обычных представлений о ней и параметров ее анализа, что образуемая ими плотная оболочка делает эту реальность практически недоступной для критики или альтернативного видения. Не следует, однако, упрощать. Подобно «нормальной науке» Куна, пластичные «слова-амебы» могут и отражать некоторые элементы реальности, однако они привлекают чрезвычайно мощные мифологемы, диктующие определенное видение и навязывающие «корректные» вопросы, которые образованному человеку следует задавать и которыми он должен удовлетворяться[6]. Их монопольное право определять, что очевидно и о чем можно спрашивать, приводит к тому, что важнейшие аспекты действительности остаются неисследуемыми или даже неназванными.
Одним из способов демистифицировать такое «экспертное» видение действительности для Иллича был беспощадный анализ реалистичности концептуальных и семантических структур, лежащих в основе «самоочевидных» и поэтому не исследованных понятий. Это требовало пристального рассмотрения концептуальных языков, порождающих мифы и ложные представления, и возврата к происхождению и феноменологии использования слов, что означало необходимость изучения языков экспертов, сообществ и институтов. И наконец, это означало исследование более широкого социума, его динамики и влияния на познание и восприятие, т. е. создание реалистической социологии знания.
Исторический анализ раскрывает различные уровни смысла в словах, которые мы используем. Иллич уделял особое внимание дописьменным способам выражения в противоположность уже формализованным и «причесанным» экспертами по языку. Подвергшись формализации и обобщению, народное слово утрачивает свое конкретное и богатое содержание в отношении действительности, которую оно должно называть или обозначать. Возникающее при этом расхождение и открывает дорогу к манипулированию словом. И снова не следует упрощать: здесь нет призыва к замене литературного языка простонародным. Напротив, Иллич показывает гораздо более сложное понимание напряженных отношений между опытом, его непосредственным выражением и теми словами, которые мы фактически используем.
Анализ способов, которые применяются сообществами экспертов как для создания современных структур понимания и непонимания, так и для управления ими, был для Иллича важнейшим средством проникновения в Зазеркалье искаженного социального мировосприятия. Примером может служить его исследование когнитивных искажений действительности, вытекающих из наивного применения статистических обобщений — главного бюрократического языка наших дней и последующего упрощения, сглаживания действительности. Предметом его рассмотрения стали также результаты навязывания академической экономике аксиом и моделей вечного всеобщего дефицита и то, как первоначальные упрощения ради целей моделирования постепенно превращаются в антиисторических монстров, пожирающих реалистические представления. В связи с этим он говорит о высокомерии и «социальной агрессивности бюрократического языка» при столкновении с социальными и личными проявлениями, которые не соответствуют умственным построениям экспертов и политиков.
Таким образом, протест Иллича против амебоподобных и растяжимых слов не остался в чисто семантической плоскости. Существенный аспект брошенного им вызова состоит в критике индустриализации и коммерциализации общества, признаки которых тесно связаны с идеологией и идеологами модернизации. Он был решительным противником растущей поляризации между богатым меньшинством и беднеющим большинством человечества. Он не был утопистом. Он не считал доиндустриальный мир идеальным, а процессы индустриализации и глобализации просто «неправильными». Он был реалистом, стремившимся не просто восхвалять или отрицать, но раскрывать подлинную, сложную и противоречивую картину жизни прошлого и настоящего. Его беспокоили «угроза моральному и политическому воображению», угасание творческого и критического интеллекта под нажимом индустрии, которой руководят «специалисты» по созданию смыслов и культурному формированию народов. И новейшие мифы постмодернизма он тоже не принял. Его демистификации были нацелены не в пустоту отрицания, а на усилие альтернативного понимания реальных людей, обществ и истории.
Все эти проблемы имеют особое значение для философии человека. Проблемы реализма и человеческой свободы взаимосвязаны. Эту особенность человеческой природы хорошо определил Хомский: «Люди существенно отличаются от всего остального в физическом мире. Другие организмы представляют собой машины. Когда их части скомпонованы определенным образом и сами они помещены в определенную внешнюю среду, тогда их действия вполне детерминированы (или случайны). Но людей такие же условия не «вынуждают» действовать определенным способом, а лишь побуждают и склоняют к этому. Их поведение можно предсказать в том смысле, что они склонны делать то, к чему их побуждают и склоняют, но они тем не менее свободны, и в этом их уникальность: не делать того, к чему их побуждают и склоняют»[7]. Чтобы лучше понять это, надо отрешиться от грубости бюрократического применения выводов статистики и от часто лежащего в его основе высокомерного допущения о непременной конвенциональности поведения всехлюдей — от одной из важнейших мистификаций. Это представление об уникальной свободе людей составляет самое ядро аналитического подхода Иллича. Здесь важно, что основное изменение его собственных представлений включало отказ от ранней кибернетической модели человека[8]. С течением времени его понимание действительности отделялось от детерминизма и становилось все более гуманистическим.
В основе следующей группы орудий демистификации лежит у Иллича традиция сравнительного анализа, понятого в самом широком смысле. Жизненный опыт и научная подготовка сослужили ему хорошую службу. Работа в Латинской Америке дала ему исключительно широкое знание структур так называемого «третьего мира», отличающегося от западного, пересекающегося с ним, но со структурными особенностями и высоко стабильными характеристиками[9]. Он изучил и знал хорошо эти «миры», никогда не соглашаясь принимать «теории прогресса» за подлинную историю. Он хорошо понимал также, как глобалистские представления о мире, якобы движущемся по единой и единственно возможной дороге (столь же необходимой, сколь и полезной для всех — по крайней мере, «в долгосрочной перспективе»), используются власть имущими в качестве идеологического прикрытия. Понять мир означает познать его в разнообразии и динамике, в качественных и количественных различиях того и другого.
Иллич чрезвычайно эффективно использовал и другое, менее привычное направление компаративистики. Он был выдающимся медиевистом, большим знатоком европейской истории XII-XIII вв. Глубокое понимание позднего европейского Средневековья, знание средневековой латыни и истории церкви позволили ему внести серьезный вклад в понимание этой эпохи, показать, сколь многим наука начала XV в. и современности обязана культурной и семантической революции XIII в. Кроме того, прошлое подсказывало ему важные направления сравнения, позволявшие рассмотреть в мире человеческих идей и ритмы его развития, и скачки, и разрывы. Сам Иллич нередко называл свою работу «археологией идей» — восстановлением и применением некоторых прежних представлений для лучшего осмысления настоящего. Хорошим примером такой работы может служить его анализ влияния моделей и форм грамотности на стиль мышления[10].
Анализ у Иллича всегда связан с разнообразием форм человеческого существования. Он никогда не терял ощущения основополагающих связей в социальной цепи: от человека к его «первичной группе» непосредственного человеческого взаимодействия и далее к более широкому сообществу. Высшим аспектом того, что подлежит исследованию, были для него «соответствия элементов друг другу» — так в одной из ранних работ он определил «культуру». Здесь особенно важно принятие и понимание сосуществования различных систем человеческого бытия. Но Иллич пошел дальше в том, что он называл «археологией смыслов», т. е. путей исторического формирования основных характеристик человеческой субъективности.
Еще одна группа орудий демистификации состоит, по Илличу, в вечной способности удивляться, которую он считал своим главным свойством. И друзья, и студенты Иллича хорошо знали эту его способность замечать проблески неожиданного, скрытого за очевидным. Именно эта способность в соединении с необыкновенной творческой силой была, вероятно, самым поразительным свойством Ивана Иллича как философа и выдающегося педагога. Совместная работа и дискуссии становились самыми захватывающими именно тогда, когда его собеседники тоже не боялись новизны и непредвзятости. Вот поэтому даже те, кто не соглашался с ним, многому у него научились.
Способность удивляться позволяла Илличу замечать то, что пропускали «эксперты». История его книги «Медицинская Немезида» теперь уже хорошо известна. Первоначальной реакцией медиков на этот фундаментальный критический анализ негативных результатов их достижений был гнев. Но постепенно медики переходили от полного игнорирования этих «любительских» заявлений (он «даже не врач») к попыткам их опровержения, а затем и к обсуждению его тезисов на профессиональных конференциях, когда ведущие медицинские школы США начали заказывать кипы его книг и включать их в список обязательного чтения для своих студентов. Илличу не нравилось, что его книга стала модной, ее часто неправильно толковали и неуместно цитировали. Но его критика очень серьезно повлияла как на саму область знания и деятельности, так и на ее восприятие и обсуждение специалистами.
Могу привести случай и из собственного опыта. Более тридцати лет назад, обнаружив в ходе одной из наших ранних бесед, что Иллич никогда не видел «святую землю», я пригласил его приехать, а затем принимал его у себя и сопровождал в этой поездке. Он согласился встретиться с моими студентами в университете Хайфы, где я тогда преподавал. На встречу с таким прославленным человеком собрался весь университет. Я предупредил его, что группа самых способных моих студентов, выходцев из Латинской Америки, будет с ним спорить с ортодоксальных марксистских позиций, в которых они очень хорошо разбирались. Иллич усмехнулся и начал свое выступление цитатой из 1-го тома «Капитала». В первой главе этой важнейшей книги, сказал он, Маркс выделил два фундаментальных понятия: «потребительская стоимость» (определяющаяся потребностями) и «меновая стоимость» (определяющаяся рынком). Он развил далее анализ концепции «меновой стоимости» и развил ее вплоть до общего определения капитализма. Иллич затем продолжил анализ понятия «потребительская стоимость», доведя его до экологического и гуманистического понимания общества, в котором мы живем. Те из его слушателей, которые годами изучали «Капитал», вдруг с удивлением поняли, как много нового они только что узнали. В аудитории установилась благоговейная тишина, под конец разразившаяся овацией. Насколько я знаю, Иллич никогда больше не возвращался к этой теме и не опубликовал ничего из того, о чем он тогда говорил. Для него это была просто возможность поразмышлять и к тому же получить удовольствие от общения с интересной молодежью в экзотической стране.
Выставка «Демистификация эфемерности»
В Ростовском областном музее изобразительных искусств (ул. Пушкинская, 115) проходит выставка «Демистификация эфемерности».
На холстах Елены Голицыной время не только уносит человеческие жизни, но и разрушает историческую среду. Именно поэтому в центре внимания художницы — архитектурные фрагменты, уцелевшие осколки вечности. Фрагментарность словно сигнализирует о возможной утрате, хрупкости и изменчивости каждого момента бытия.
«Реальность» эфемерности очень убедительно передана в работах Татьяны Казанцевой, написанных в период самоизоляции и посвященных памяти самобытного художника и скульптора Вадима Морозова. Татьяна — успешный куратор, и ее задача — достичь того, чтобы произведения разных авторов в разных пространствах создавали дополнительные контексты. Татьяна Казанцева использует методы современного искусства не только в создании, но и в представлении картин. Размещенные в условно разделенном пространстве зала холсты позволяют зрителю свободно перемещаться между ними. Центральная из пяти работ — «Врата» символически представляет начало и конец жизни. Другие четыре холста называются «Райский сад», «Эдем», «Рильке I» и «Рильке II». Восприятие усиливается ритмом освещения: три фазы по 33 секунды.
Творчеству и личности третьего автора следовало бы посвятить отдельную статью. Вадим Морозов — художник, кузнец, создатель уникальных саунд-объектов и просто гениальный человек. Однако в рамках проекта отметим только особенности авторского визуального мышления. Творчество художника, ушедшего из жизни в апреле этого года, всегда отличалось непредсказуемостью, новизной мировосприятия. Автор понимал, что новые технологии изменили ощущение времени, пространства, скорости. Графика в его исполнении словно освобождается от зафиксированной позиции, некоторые работы напоминают слегка смазанные черно-белые снимки. Морозов визуализирует ускользающее мгновение, изображенные им фигуры «переходят» из настоящего в прошлое. Автор исследует двойственную природу времени в искусстве: оно переживается и циклично, и линейно.
Эфемерность вечности, вечность эфемерности — лейтмотив проекта. Выразить на бумаге или холсте, разместить в пространстве такой чрезвычайно неоднозначный, актуальный и вместе с тем ускользающий от четких определений материал — сложная и интересная задача.
Картины, представленные на фотографиях, можно увидеть вживую в Ростовском музее изобразительных искусств на Пушкинской, 115. Выставка продлится с 19 сентября по 4 октября 2020 г.
Демистификация JWT
Вокруг JWT сложилась много распространенных заблуждений. Одно из них, например, что JWT зашифровано (на самом деле только подписано и закодировано base64url). На практике, я часто встречаюсь с довольно странными решениями, когда в JWT хранится только один идентификатор сессии (на самом деле если вы работаете с сессией то JWT вам не нужен). Или же в JWT хранится только один идентификатор пользователя, профайл которого запрашивается при каждом запросе из базы данных (на самом деле JWT имеет смысл, если Вы хотите уменьшить количество запросов в базу данных). Или, что еще более странно — сами JWT хранятся в базе данных.
Одной из объективных причин такого недопонимания роли и места JWT является то, что спецификация JWT описывает формат JWT, и ничего не говорит о том как JWT нужно применять.
Желание написать об этом у меня возникло уже давно. И после просмотра очередного проекта с немного странным использованием JWT я все же решился.
Начнем с самой главной демистификации. JWT может выглядеть вот так:
Если его декодировать base64url — миф о «секретности» сразу же разрушается:
Первая часть в фигурных скобках называется JOSE Header и описана https://tools.ietf.org/html/rfc7515. Может содержать поля, из которых наиболее важное alg. Если задать <"alg":"none">— токен считается валидным без подписи. И таким образом к Вашему API может получить доступ любой с токеном, сформированным вручную без подписи. В настоящее время большинство библиотек отвергают такие токены по умолчанию, но все же проверьте свои API на всякий случай.
Вторая часть в фигурных скобках — это полезная нагрузка. Немного неудобно, что в этой части размещаются и пользовательские данные, и стандартные заголовки, например jti — идентификатор токена и exp — срок окончания действия токена. Такие поля как срок окончания действия токена, срок начала действия токена могут проверяться или не проверяться библитеками для работы с JWT — в последнем случае придется в явном виде проверять срок действия на уровне приложения.
И, наконец, подпись. Подпись может быть сформирована при помощи разных алгоритмов. Наиболее удобно, если алгоритмы основаны на паре ключей (публичном и приватном). Тогда проверку подписи можно проводить публичным ключом, который можно без опасения распространять между серверами, принимающими JWT.
Таким образом JWT — это просто текст JSON, имеющий криптографическую подпись.
«Открыв» этот факт, можно поставить вопрос, в каких случаях рационально или не рационально использовать JWT. Можно предположить два основных кейса (если кто-то найдет еще — готов добавить в текст).
Микросервисы. Данные (любые не обязательно авторизация, а например «корзина» с товарами и зафиксированными ценами товаров) формируются и подписываются на одном микросервисе, а используются на другом микросервисе, который проверяет подпись токена публичным ключом.
Авторизация. Этот кейс может быть полезен и для монолита, если нужно сократить количество запросов в базу данных. При реализации «традиционной» сессии каждый запрос API генерирует дополнительный запрос профайла пользователя к базе данных. С JWT все, что берется в базе данных — помещается в JWT и подписывается.
Поняв это, мы поймем на какое время нужно выпускать JWT — на то время, которое не будет чувствительно, если в исходной информации что-то поменялось, а токен еще действует.
Все же есть случаи, когда информация слишком чувствительна, и нужно иметь возможность аннулировать JWT еще до окончания его срока действия. Для этого формируется реестр (например в Redis) аннулированных токенов. Поскольку время действия токена небольшое — реестр будет также небольшим, если удалять из реестра просроченные токены.
Следующий вопрос. Если время жизни JWT небольшое, то как обновлять JWT после окончания срока действия (это актуально для авторизационных токенов)? Для этого предлагается использовать второй, «условно-постоянный» токен с более продолжительным сроком действия. По истечении срока действия авторизационного токена его обновляют с использованием «условно-постоянного» токена.
Есть рекомендации обновлять «условно-постоянный» токен вместе с выдачей нового авторизационного токена. В этом случае некоторые рекомендуют аннулировать «условно-постоянный» токен сразу после его использования, делая такое использование однократным. В последнем варианте, сессия может прерваться, если сервер зафиксирует выдачу нового токена, но из-за сетевых проблем этот токен не будет получен клиентом.
Условно-постоянный токен может выпускаться бессрочным или на определенный промежуток времени. На выбор этого параметра влияет необходимость в разлогине клиента после определенного периода неактивности. Если приложению нужно из соображений безопасности сделать разлогин после определенного периода неактивности — нужно именно на это период установить срок действия токена и обновлять условно постоянный-токен при каждом обновлении авторизационного токена. Если же разлогина по таймауту не предусмотрено — условно-постоянный токен не имеет срока действия, и в связи с этим его не нужно перезапрашивать и перевыпускать при каждом запросе нового авторизационного токена. Но все же лучше это сделать, так как требование сделать разлогин по таймауту может возникнуть в любой момент. И если это не предусмотреть изначально, выполнить такое требование будет сложно.
Я намеренно использовал не общепринятые термины авторизационный токен и условно-постоянный токен. Обычно их называют access token и refresh token.
Есть одна довольно интересная проблема с аннулированием «условно-постоянных» токенов. Если их выпустить бессрочными — то в случае аннулирования их придется хранить также бессрочно. Если выпускать их на какой-то период — то будет происходить разлогин из «вечной» сессии, если за время действия токена не будет обращения к API.