Что такое наука филология

Филология

В словаре Даля «филология» — (греч. любословие) наука или изучение древних, мертвых языков; изучение живых языков — лингвистика.

Содержание

Обзор различных дисциплин

См. также

Примечания

Литература

Ссылки

Полезное

Смотреть что такое «Филология» в других словарях:

филология — филология … Орфографический словарь-справочник

Филология — (греческое philologia «любовь к знанию») система знаний, необходимых для научной работы над письменными памятниками, преимущественно на языках древних, часто мертвых. Поскольку важнейшим и первым в совокупности этих знаний является понимание… … Литературная энциклопедия

ФИЛОЛОГИЯ — (греч., от phileo люблю, и logos слово). Сперва под этим именем разумелось изучение древне классического мира; ныне же вообще наука о языке. Словарь иностранных слов, вошедших в состав русского языка. Чудинов А.Н., 1910. ФИЛОЛОГИЯ [ Словарь иностранных слов русского языка

ФИЛОЛОГИЯ — совокупность, содружество гуманитарных дисциплин лингвистич., лит. ведч., истор. и др., изучающих историю и сущность духовной культуры человечества через языковый и стилистич. анализ письменных текстов. Текст, все его внутр. аспекты и… … Энциклопедия культурологии

ФИЛОЛОГИЯ — ФИЛОЛОГИЯ, филологии, мн. нет, жен. (от греч. philos друг и logos учение, слово). Совокупность наук, изучающих культуру народа, выраженную в языке и литературном творчестве. Славянская филология. Античная филология. Романская филология.… … Толковый словарь Ушакова

ФИЛОЛОГИЯ — (от фил. и греческого logos слово, буквально любовь к слову), область знания (языкознание, литературоведение, текстология, источниковедение, палеография и др.), изучающая письменные тексты и на основе их содержательного, языкового и… … Современная энциклопедия

ФИЛОЛОГИЯ — (от фил. и греч. logos слово) область знания, изучающая письменные тексты и на основе их содержательного, языкового и стилистического анализа историю и сущность духовной культуры данного общества. Филология возникла в Др. Индии и Греции. В 17… … Большой Энциклопедический словарь

Филология — (от фил. и греческого logos слово, буквально любовь к слову), область знания (языкознание, литературоведение, текстология, источниковедение, палеография и др.), изучающая письменные тексты и на основе их содержательного, языкового и… … Иллюстрированный энциклопедический словарь

ФИЛОЛОГИЯ — ФИЛОЛОГИЯ, и, жен. Совокупность наук, изучающих духовную культуру народа, выраженную в языке и литературном творчестве. Славянская ф. | прил. филологический, ая, ое. Толковый словарь Ожегова. С.И. Ожегов, Н.Ю. Шведова. 1949 1992 … Толковый словарь Ожегова

Источник

Что такое филология?

Филология — это гуманитарная наука, которая появилась в период становления эпохи Ренессанса и изучает историю языков и литературы. Слово «филология» пришло в русский язык от греческого слова «филия», которое в переводе означает «любовь», а «логос» — язык.

Кроме исторического развития языков, филология изучает и их строение, взаимосвязь, а также влияние на культуру народов. Филология включает в себя и ряд самостоятельных наук, например, литературоведение, этнографию, фольклористику, языкознание. Подробно рассмотрим профессию филолога.

Кто такой филолог и чем он занимается?

Филолог — это специалист, который занимается изучением различных языков, их структуры и истории. Также филолог занимается анализом текстов и литературных памятников. У филологов очень обширное поле деятельности.

Каждый филолог должен в совершенстве владеть знаниями нескольких языков. Можно отметить, что филологи — это не только творческие люди, но и хорошие журналисты, успешные переводчики, писатели, критики, редакторы, сценаристы. В наше время профессия филолога очень разнообразна.

В чем состоит работа филологов?

Работа филолога предусматривает изучение текстов и работ, которые написаны в разные времена. Филолог выявляет различные изменения в словах и языке, так как многие слова со временем изменили свое значение.

Часто филологам приходиться много путешествовать, для того, чтобы собирать информацию в тех местах, где еще сохранился изначальный вид языка.

Филолог всегда проводит доскональный анализ полученной информации.

Наиболее часто можно встретить филологов, которые преподают языки и литературу. Незаменимыми считаются навыки правильного преподнесения информации другим людям, и умение заинтересовать слушателей.

Одним из преимуществ любого редактора является филологическое образование, так как это обеспечивает высокий уровень грамотности специалиста.

Качества, которыми должен обладать каждый филолог

Определенно профессия филолога подойдет не каждому, ведь такой специалист должен обладать многими качествами, например, усидчивостью и любовью к чтению, так как работа этого специалиста заключается в долгом вычитывании, затем исправлении, переводе и редактировании различных текстов на любом языке. Также филолог должен обладать хорошей внимательностью, чтобы ничего не упустить.

Кроме этого филолог должен владеть ораторским искусством, так как большинство филологов работают преподавателями, где это качество им просто необходимо.

Перспективы, которые дает эта профессия:

Профессия филолога — это нелегкий труд, требующий от человека максимум усидчивости, богатого воображения, коммуникабельности и грамотности.

Источник

Игорь Пильщиков: «У цифровой филологии большое будущее»

Доктор филологических наук — о том, что такое филология и как ей выживать в современном мире

— Давайте начнем с места в карьер. Что такое филология?

— Думаю, определения филологии будут отличаться в зависимости от того, на каком языке мы обсуждаем этот вопрос и в какой культурной парадигме мы находимся.

Первоначально под филологией понималось историческое, лингвистическое и литературное изучение классической античности — древнегреческой и древ­неримской культуры во всех ее аспектах. В этом значении термин «филология» сохранился и в современной англо-американской культуре, а также француз­ской и других романских культурах.

Но в немецкой культуре в XIX веке выработалось представление о националь­ных филологиях, и методы, которые раньше применялись к изучению клас­сической древности, стали применяться к изучению собственной культуры. Русская культура эту традицию позаимствовала у немцев.

— Но с тех пор представление о филологии сильно изменилось?

— Да. Снова вопрос о том, что такое филология, встал к началу XX века. Фило­логия к тому времени мыслилась как многоаспектное изучение языка, куль­туры и словесности — но постепенно началось активное размежевание дисци­плин филологического цикла. Например, лингвистика — сначала историческая, а потом и синхронная — начала осознавать себя как отдельную науку со своими специфичными задачами. Это связано не только с именем Фердинанда де Сос­сюра Фердинанд де Соссюр (1857–1913) — швей­царский лингвист, один из основополож­ников структурной лингвистики и современ­ной европейской лингвистики в целом. : великий польско-русский ученый Иван Александрович Бодуэн де Кур­тенэ Иван Бодуэн де Куртенэ (1845–1929) — лингвист-новатор (в частности, именно он ввел в теорию языка термины «фонема» и «морфе­ма»), один из первых противников чисто ис­торического подхода к языку, один из разра­ботчиков реформы русской орфографии 1918 года. прямо заявлял, что для того, чтобы лингвистика могла нормально раз­виваться, ей нужно отмежеваться от филологии.

Третьей к этой связке присоединилась история литературы. Опыт формализма показал, что история литературы, которая в России рубежа XIX–XX веков тра­диционно строилась на позитивистской, чисто эмпирической фактографии, невозможна без соотнесения с теорией литературы (у нас благодаря Алексан­дру Николаевичу Веселовскому Александр Веселовский (1838–1906) — академик, историк литературы, основопо­ложник исторической поэтики, первый русский ученый, всерьез занявшийся изучением литературной формы. ее стали называть поэтикой, переосмыслив восходящее к Аристотелю понятие). На этом этапе образуется новая связка — синтез истории литературы, теории литературы и лингвистики, который тоже получает название «филология».

Наконец, в этой связке всегда незримо присутствует история, ведь нам надо прочесть текст, который дистанцирован либо культурно, либо исторически, либо — чаще всего — культурно-исторически.

Получается, что филология занимается не изучением языка самого по себе, не изучением истории литературы самой по себе, не изучением фольклорных форм или жанровых форм самих по себе, а занимается изучением всего этого — для того, чтобы прочитать и понять конкретный, исторически и культурно дистанцированный текст.

Филология, таким образом, это наука, которая занимается интерпретацией текста и извлечением из него исторически корректных смыслов. Исторически корректных — то есть не произвольных, «вчитанных» в текст интерпретатором, а тех, которые, как можно предположить, вкладывал в него автор и вычитыва­ли из него читатели-современники.

И тогда, как говорит тот же Винокур, филология становится «моментом» в лю­бом исследовании. Даже если мы математики и изучаем историю математики!

Собственно, такое понимание филологии в упрощенном виде отразилось в со­ветской и российской университетско-академической номенклатуре. В упро­щенной — потому что если филологический факультет состоит из лингвистов и литературоведов с их подразделениями, то где же, собственно, сама филоло­гия? Ведь для того, чтобы усвоить чужую мысль, нужно сначала понять текст, который эту мысль содержит, или, точнее, служит средством ее передачи.

Гравюра Леонтия Бунина из букваря Каритона Истомина. 1694 год Факсимильное издание: Каритон Истомин. Букварь. Л., 1981

— Нет, такого статуса-кво, собственно, никогда и не было. Что касается ны­нешнего статуса… Филология, конечно, наука интердисциплинарная — но са­моограничивающаяся. А новая (условно, постпостструктуралистская) интер­дисциплинарность не ограничивает себя и включает самые разные науки — и психологические, и политологические, и социологические, и вообще какие угодно — в зависимости от сиюминутных нужд исследователя и от интеллек­туальной моды. С этой точки зрения филология снова оказывается слишком узкой, немодной и в общем отодвигается на второй план. Часто определение «филологический» звучит как упрек в догматичности, стремлении навязать тексту некоторый единственный смысл. Такие критики считают, что никакое адекватное описание исторически конкретного смысла невозможно, поскольку текст все время попадает в новые контексты, обретает новые смыслы — а фило­логия занимается неизвестно чем: реконструирует некоторую фикцию и с этой фикцией носится.

— А у вас есть ответ на это обвинение?

— Начнем с того, что такого рода возражения звучат не ото всех гуманитариев. Например, лингвист понимает, что слово многозначно и текуче: его значение меняется с течением времени, регулируется узусом, окончательно определяет­ся только в контексте, но может многообразно модифицироваться, например в художественной или философской речи. Но понимая все это, лингвист нико­гда не скажет, что любое слово может иметь любое значение и что словари не нужны. Такая идея с точки зрения любого лингвиста будет абсурдной. И даже современный «интердисциплинарный» литературовед, который пытается читать текст на чужом языке, все равно пользуется словарями, чтобы этот язык выучить.

Даже из таких элементарных примеров видно, что, каким бы нестабильным и многозначным ни было слово в художественной словесности, нельзя сказать, что оно может значить «все что угодно». Следовательно, мы можем определять конкретные смыслы. Даже если мы не можем определить их пози­тивно, через исчерпывающий список, то мы можем определить их апофати­чески, через отрицание: например, обоснованно утверждать, что конкретное слово не могло иметь конкретных значений в этот кон­кретный период времени, а утверждать обратное — это неоправданная модер­низация.

В противном случае мы занимаемся интерпретацией, не ограниченной ничем, кроме нашего воображения. Это, во-первых, просто скучно. Во-вторых, даже наше воображение культурно детерминировано: когда мы начинаем понимать это, мы понимаем, что воображение автора и его первых читателей тоже было ограничено культурно. А как именно ограничено? Задавая этот вопрос, мы воз­вращаемся в исходную точку — к тому, что мы назвали филологией.

— Да, хотя, наверное, упрямый критик филологии не согласится и с этими аргументами.

— Конечно, это мы возвращаемся — а продолжит настаивать: все это не интересно и не нужно, а интересно и нужно сделать текст актуальным. В и заключается главный вопрос, что значимо — сделать текст акту­альным сегодня, для сегодняшних целей и интересов, или, наоборот, понять, в чем актуальность этого текста в ситуации его создания, для той эпохи, когда он был создан. Из этих альтернатив филология выбирает вторую. Михаил Лео­нович Гаспаров Михаил Гаспаров (1935–2005) — академик, выдающийся исследователь русского и евро­пейского стиха, филолог-классик, перевод­чик с древних и новых языков. любил говорить, что филолог — это человек, который отка­зывается от себя во имя текста, а постмодернист, свободный интерпретатор, отказывается от текста во имя себя. Гаспаров считал, что первое — это наука, а второе — нечто вроде художественного творчества.

Эта оппозиция вообще очень значима. Между читателем и текстом есть ди­станция, которую приходится преодолевать, и мы можем либо приблизить себя к тексту, либо приблизить текст к себе. Еще Шлейермахер Фридрих Шлейермахер (1768–1834) — немецкий теолог, один из основоположников герменевтики — науки о толковании текстов. в своей лекции 1819 года говорил, что бывают разные переводы: одни приближают читателя к тексту, другие — текст к читателю. Первые мы можем назвать филологиче­скими, а вторые, наоборот, актуализирующими, политизирую­щими — анти­филологическими.

Гравюра Леонтия Бунина из букваря Каритона Истомина. 1694 год Факсимильное издание: Каритон Истомин. Букварь. Л., 1981

— Есть ли у вас ощущение, что сейчас гуманитарные науки перестали пользоваться доверием общества, особенно на фоне бешеной моды на информационные и компьютерные технологии?

— Эта ситуация не нова, вспомним хотя бы спор физиков и лириков в 1960-е годы: наука развивается как бы синусоидально.

Для каждой науки рано или поздно встает вопрос: а какое у нее практическое применение? Многие открытия ведь делаются просто из любопытства, без рас­чета на практическое использование — или с расчетом, который не оправды­ва­ется. При этом открытие может найти себе неожиданное применение. Без дис­сертации Андрея Анатольевича Зализняка Андрей Зализняк (р. 1935) — один из круп­нейших лингвистов современности, акаде­мик РАН. Специалист по общей и русской морфологии, исследователь новгородских берестяных грамот и древненовгородского диалекта, на котором они написаны, автор книги «Слово о полку Игореве: взгляд лин­гвиста» (2008). «Классификация и синтез имен­ных парадигм современного русского языка» (1965) и его грамматического сло­варя (1977), в котором формально-алгоритмически описаны все типы рус­ского словоизменения (то есть склонения и спряжения), в современном рус­ском ин­тернете не работал бы поиск с учетом морфологии — и вообще непо­нятно, как можно было бы работать с информацией на русском языке. Но когда Зализняк проводил свое исследование, оно казалось бесполезным — и это было одним из аргументов против структурных подходов к изучению языка в 1960-е годы.

За последние четверть века мы столкнулись с быстрым и внезапным развитием компьютерно-информационных технологий. Это связано и со стремительным повышением производительности компьютеров, и с увеличивающейся скоро­стью передачи сигнала, и с новыми возможностями шифрования данных. Мно­гие вещи, которые раньше были плодом умозрения и в ближайшем будущем даже не предвиделись, вдруг стали реальностью. Культурный и экономический ландшафт на рубеже XX–XXI веков кардинально изменился, подобно тому, как экономическую ситуацию городов XIX века изменило появление железных до­рог. Соответственно, техника и технология оказались в центре общественного сознания — а они диктуют науке принцип утилитарности.

— Что делать в этой ситуации гуманитарной науке?

— Ну, может быть, попытаться извлечь из этой ситуации пользу. Например, сейчас стал развиваться квантитативный, статистический подход к языкам и текстам. В 1930-е годы работы пионера в области статистического исследования литературы Бориса Исааковича Ярхо Борис Ярхо (1889–1942) — медиевист, фольк­лорист, теоретик литературы, стиховед и пе­реводчик, автор фундаментальной «Методо­логии точного литературоведения» (1935–1936, опубликована в 2006 году). никого не привлекали, он был одиночкой. После войны его труды не печатали, и хотя в русской фило­логии точные методы уже применялись, ограничивались они преимуществен­но стиховедением и некоторыми областями лингвистики. А сейчас все загово­рили о digital humanities — но ведь задачи «дигитальной филологии» во многом совпадают с задачами, которые ставил перед собой Ярхо.

— Приведите, пожалуйста, пример — что сейчас гуманитарные науки могут, чего раньше не могли.

— Например, Ярхо изучал историю жанра: оказалось, что если выделить всего несколько жанровых признаков трагедии (он выделил четыре), причем таких, которые формулируются в виде числовых параметров (количество явлений в пьесе, количество действующих лиц и т. д.), то можно с числами на руках показать, как эволюция трагедии делится на периоды (ранняя классика, позд­няя классика, ранняя романтика, поздняя романтика и т. д.), и установить границы между этими периодами. А сравнивая между собой два разных жанра, сосуще­ствующих в одну эпоху (Ярхо взял для сравнения комедии и трагедии), можно эти жанры формально дифференцировать: найти квантитативные признаки, по которым они отличаются друг от друга, вычислить пропорции их сочетаний в разных текстах и определить место промежуточных произ­ведений (трагико­медий) на шкале между прототипической трагедией и прототипической комедией.

Ярхо все это считал вручную, результаты были очень интересными, но продол­жения не воспоследовало: в официальном рескрипте было сказано, что это слишком трудоемко и не под силу одному человеку или даже небольшому коллективу.

А сейчас главный идеолог «квантитативного формализма» и «дистанцирован­ного чтения» Франко Моретти Франко Моретти (р. 1950) — итальянский и американский литературовед, профессор Стэнфордского университета, основатель Стэнфордской литературной лаборатории (Stanford Literary Lab). Брат кинорежиссера Нанни Моретти. «Quantitative Formalism» (авторы — Мэттью Джокерс, Франко Моретти и др.) — заглавие первой брошюры из серии «Literary Lab Pamphlets». «Distant Reading» — заглавие сборника статей Моретти (2013; рус. пер. — «Дальнее чтение», 2016). предлагает делать то же самое, но с помощью компьютеров. Когда мы просто читаем и интерпретируем тексты, то сколько текстов мы можем изучить? Один текст, десять текстов, пусть сто текстов — ну в крайнем случае тысячу, а ведь их гораздо больше. Как пишет Моретти, есть семь тысяч викторианских романов, которые никто никогда не прочтет, — но мы до сих пор читаем Теккерея или Диккенса и хотим знать, в чем их спе­цифика. Чтобы понять специфику шедевров, надо знать культурный фон, на котором они создавались. Что делать? Выход — изучать эти семь тысяч ро­манов дистантно, выявив некоторые формализуемые признаки, по которым уже сейчас компьютер может анализировать большие текстовые объемы (это и есть быстрое, «дистанцированное» чтение, distant reading, противопо­ставлен­ное медленному, пристальному чтению — close reading). То, что Ярхо делал вручную, сейчас делается с помощью цифровых технологий.

— А что может дать статистическое изучение викторианского романа тем, кто вообще филологией не интересуется?

— скажет: ничего. Однако исследователи из Стэнфордской литератур­ной лаборатории Stanford Literary Lab — подразделение Стэнфордского университета. Сотрудники лаборатории разрабатывают компьютерные методы анализа литературных текстов. Осно­вана в 2010 году. говорили мне что, например, компании, занимающиеся интернет-торговлей, очень интересуются тем, как товары (фильмы, книги, аудиозаписи) распределяются по жанрам. Скажем, покупателю нравится кино в жанре «фильм нуар». А как узнать, чтó из нашего ассортимента покупатель отнесет к фильму нуар, а что нет? И речь идет не о десятке, а о сотнях наиме­нований. Между тем именно эти механизмы изучаются методом дальнего чтения.

Что здесь является основным продуктом, а что побочным? Разработанная ме­тодология, применимая к разным текстам, или новая интерпретация кон­кретных текстов? Зависит от потребителя: для филолога побочным продуктом будет улучшение продаж фильмов нуар в интернет-магазине, ну а для интернет-магазина побочным продуктом будут прочитан­ные Диккенс и Теккерей.

Гравюра Леонтия Бунина из букваря Каритона Истомина. 1694 год Факсимильное издание: Каритон Истомин. Букварь. Л., 1981

— То есть у digital humanities, получается, большое будущее?

— У цифровой филологии, с одной стороны, большое будущее, а с другой стороны, довольно много проблем. Технология развивается быстро, а рефлек­сия по ее поводу формируется гораздо медленнее. Одна из главных проблем digital humanities — что они должны делать: отвечать на вопросы, которые уже были поставлены в гуманитарной науке независимо от компьютеров, или на­учиться задавать новые вопросы, которые именно наличие компьютера помо­гает поставить? Первый тип задач уже успешно решается. Допустим, мы хотим оценить репертуар стихотворных размеров эпохи, чтобы сравнить его с репертуаром другой эпохи, и хотим увеличить выборку в 10 или в 100 раз — компьютер нам и поможет. Но сама по себе задача была поставлена еще в докомпьютерную эпоху.

Со вторым типом задач сложнее. Скажем, появление корпусов Корпус — это собрание текстов в электрон­ной форме, в котором с помощью особой поисковой системы можно осуществлять поиск слов, словоформ, словосочетаний, значений слов, грамматических, синтакси­ческих и акцентных форм. коренным образом изменило лингвистику: языковеды стали совсем подходить к отбору и подаче материала. Это легко представить хотя бы на примере дву­язычных словарей: вы больше не пользуетесь напечатанным словарем, а обра­щаетесь к интернет-словарю, основанному на пополняемом корпусе, и вместо закрытого и неизменного списка слов, значений и примеров у вас появляется открытый и динамично пополняемый список. Кое-какие задачи такого рода учится ставить молодое компьютерное стиховедение. Здесь не место вдаваться в подробности, но важно прийти к тому, чтобы компьютерный подход помогал формулировать новые теории, а не только проверять старые.

— Не кажется ли вам, что гуманитарные науки просто проиграли комму­никативную, пропагандистскую битву остальным наукам? Среди людей на улице многие смогут объяснить про коллайдер, но никто — про Соссюра или Деррида.

— Я совершенно не уверен, что люди, о которых вы говорите, понимают, как устроен адронный коллайдер. Я думаю, что если у ста человек с улицы спро­сить, как работает электрическая лампочка, то половина из них не сможет ответить четко и по делу. Развитие техники приводит к тому, что она стано­вится все более и более автономной от нас: сейчас мы не чиним сами то, что еще 50 лет назад чинили сами — автомобиль, например. Это во-первых.

Во-вторых, откуда человек знает про коллайдер — не отчеты же ЦЕРН читает? Нет, конечно, он читает популярные пересказы. Значит, они есть и их много. Качественные популярные пересказы Соссюра тоже есть, но их уже мало. А ка­чественных популярных пересказов Деррида совсем немного — я могу вспом­нить только книгу Наталии Сергеевны Автономовой Наталия Автономова. Философский язык Жака Деррида. М., 2011. (да и то, можно ли на­звать ее научно-популярной?). А почему у одного явления качественных дай­джестов больше, а у другого меньше? Видимо, потому, что на одно обществен­ный спрос больше, а на другое меньше — мы вернулись к исходному тезису.

— Возможно, это даст плоды. В конце концов, нельзя сказать, что спрос на гу­манитарную проблематику отсутствует, он есть. Более того: он немедленно удовлетворяется разного рода непрофессиональной деятельностью. Псевдо­история и любительская лингвистика существуют и процветают, потому что людям интересно получить ответы на вопросы, откуда пошла есть Русская зем­ля, откуда взялось существительное «рука» или прилагательное «русский». Им интересно, кто написал «Гамлета» или «Тихий Дон» и о чем, собственно, говорится в том или ином стихотворении — а то вроде бы красиво, но непонят­но. Здесь качественный ликбез очень важен — и ваш собственный пример показывает, что заниматься таким ликбезом можно и нужно.

А вот с продвижением гуманитарных дисциплин на другом уровне — акаде­мическом, университетском и так далее — все гораздо сложнее. Грубо говоря, вы не сможете изменить номенклатуру дисциплин в Московском университете, какой бы сайт вы ни вели, какой бы журнал или серию книг ни издавали.

— За рубежом в каждой науке существуют свои звезды — которые ходят на телепередачи и так далее. Может ли из современных гумани­тариев стать звездой в России?

— Я думаю, что потенции есть. Как я уже сказал, если массовый интерес не удовлетворяют профессионалы, его возьмутся удовлетворять непрофес­сионалы. Они собирают аудитории, и в смысле их можно назвать звездами.

Можно ли заменить такую звезду настоящей научной звездой? Видимо, можно. От чего это зависит? Наверное, от того, как та или иная научная дисциплина умеет себя поставить, есть ли у нее внутренняя гигиена и способ отсеивать некачественное и признается ли эта ранжировка соседними дисциплинами. Если гуманитарные науки утрачивают эту внутреннюю гигиену, то у них ока­зывается очень мало возможностей экспортировать свою систему ценностей вовне. Что мы видим: у литературоведов нет внутреннего единства предметной области, нет единых стандартов оценки результатов, нет даже вразумительного разделения на школы. А если у нас внутри дисциплины нет такой системы ценностей, как же мы можем ее экспортировать?

Гравюра Леонтия Бунина из букваря Каритона Истомина. 1694 год Факсимильное издание: Каритон Истомин. Букварь. Л., 1981

— Я как раз хотел спросить про интерес массового человека и проис­хождение слова «рука». В 2013 году вы дали моим коллегам из «Лен­ты.ру» интервью про лингвистическую и культурную историю русского мата; этот текст прочли много десятков тысяч человек, а затем он был запрещен Роскомнадзором — ретроактивно запрещен, потому что закон о недопустимости мата в СМИ был принят позже. Как вы оцениваете это событие? Пришла ли к вам слава, например?

— Насчет славы — не знаю. Мне кажется, это была первая научная (ну, не науч­ная, а научно-популярная) публикация, которая была открыто, незакамуфлиро­ванно запрещена в XXI веке в России. Мне доводилось слышать очень высокие оценки этого интервью и от ученых, и от журналистов. Но никакого обще­ст­венного резонанса, как мы помним, этот запрет не вызвал, что само по себе ненормально.

С одной стороны, общественного резонанса не было отчасти потому, что все равно текст никуда не пропал: от того, что его Роскомнадзор запретил на «Лен­те», он из сети не исчез. С другой стороны, текст на «Ленте» и текст просто в интернете — это не одно и то же. Потому что научно-популярная публикация в профессиональном печатном или сетевом издании — это экспли­кация систе­мы ценностей, которую группа людей, обладающих опре­деленным культурным статусом, пытается предложить другим людям.

Статья, напечатанная в солидном журнале, имеет большее воздействие на чи­тателя, чем статья, напечатанная черт знает где. Хотя и в солидном журнале может быть напечатана полная чушь, а черт знает где может быть напечатана прекрасная работа, но тем не менее «место имеет значение». Вам же не придет в голову воздвигнуть кафедру в троллейбусе и начать там читать лекцию по ис­тории философии?

Когда мне задали аналогичный вопрос про мат на TheQuestion и я на него отве­тил, это уже не вызвало такого большого интереса, потому что TheQuestion — это место, в котором нет четкой структуры аудитории, и коммуникативное пространство вокруг сайта превращается в проходной двор. Что в результате получилось? Туда пришли любители псевдолингвистики, один удивился: о чем тут речь, это вообще связный текст? Второй разозлился: что за ерунда вообще, в «Википедии» лучше написано! И так далее.

Значит, дело не только в теме, не только в способе подачи материала и не толь­ко в содержании, а в совокупности всех этих факторов. Правильное позицио­нирование может дать результат, неправильное — не может. Итак: нужно ли вести разумную политику в области гуманитарного просвещения? Да, нужно. По­тому что, если просто писать тексты и отправлять их в информационный кос­мос, они там так и будут болтаться, как Омар Хоттабович из сказки Лагина. Сейчас текстов в сети не просто много — их запредельно много, несколько миллиардов. Эти объемы уже в миллионы раз превосходят то, что человек способен прочитать. И если у вас нет никаких ориентиров в этом информа­цион­ном пространстве, то вполне возможно, что вы никогда не встретитесь с инте­ресующим вас текстом.

Источник