Что такое нравственные законы
Конспект по нравственному богословию. 1. Нравственный закон
Действия нравственные и безнравственные. — Совесть, три ее функции. — Условия нравственного вменения. — Прирожденность нравственного закона
На всем земном шаре из всех существ, населяющих его, один только человек имеет понятие о нравственности. Всякий знает, что действия человека бывают или хороши, или дурны, или добры, или злы, нравственно-положительны или нравственно-отрицательны (безнравственны). И этими понятиями о нравственности человек неизмеримо отличается от всех животных. Животные поступают так, как свойственно поступать им по природе, или же так, как они приучены, например, дрессировкой. Но они не имеют понятия о нравственном и безнравственном, а потому их поступки нельзя рассматривать с точки зрения понятий о нравственности.
Как же различить нравственно-доброе от нравственно-дурного? Различие это совершается по данному нам, людям, от Бога особому нравственному закону. И этот нравственный закон, этот голос Божий в душе человека мы чувствуем в глубине нашего сознания, и называется он совестью. Эта совесть и есть основа общечеловеческой нравственности. Человека, который никогда не слушал своей совести и усыпил ее, заглушил ее голос ложью и мраком упорного греха, часто называют бессовестным. Слово Божие таких упорных грешников называет людьми с сожженною совестью (см.: 1 Тим 4, 2); их душевное состояние крайне опасно и может оказаться гибельным для души.
Когда человек прислушивается к голосу своей совести, он видит, что эта совесть в нем говорит прежде всего как судия, строгий и неподкупный, оценивающий все поступки и переживания человека. И часто бывает так, что какой-либо данный поступок выгоден человеку или же вызвал одобрение у других людей, а в глубине души этот человек слышит голос совести: «Это — нехорошо, это — грех. »
В тесной связи с этим совесть в душе человека действует еще как законодатель. Все те нравственные требования, которые стоят пред душой человека при всех его сознательных действиях (например: делай добро, будь правдив, не кради и т.д.), являются именно нормами, требованиями, предписаниями этой самой совести. И голос ее учит нас, как нужно и как не нужно поступать. Наконец, совесть еще действует в человеке как мздовоздаятель. Это бывает тогда, когда мы, поступив хорошо, испытываем мир и спокойствие в душе, и наоборот, после совершения греха испытываем упреки совести. Эти упреки совести иногда переходят в страшные душевные терзания и муки и могут довести человека до отчаяния или до потери душевного равновесия, если он не восстановит мир и спокойствие в совести чрез глубокое и искреннее покаяние (ср. у Пушкина монолог Скупого рыцаря и Бориса Годунова, а также «Преступление и наказание» Достоевского).
Само собой понятно, что человек несет нравственную ответственность только за те поступки, которые он совершает, во-первых, в сознательном состоянии и, во-вторых, будучи свободен при совершении этих поступков. Только тогда к этим поступкам применяется нравственное вменение, и только тогда они, как говорят, человеку вменяются в вину, в похвалу или в осуждение. В противоположность этому люди, не сознающие характера своих поступков (младенцы, лишенные рассудка, и т.д.) или же насильно вынужденные совершать их против своей воли, считаются невменяемыми и ответственности за эти поступки не несут. В эпоху гонений на христианство язычники-мучители клали мученикам на руку ладан и держали ее над огнем своего пылающего жертвенника. Мучители рассчитывали на то, что мученик не выдержит огня, пошевелит пальцами (или отдернет руку) и ладан упадет на огонь. Правда, обычно исповедники веры были настолько тверды духом, что предпочитали сжечь пальцы, но ладан не роняли; но если бы и уронили, кто мог бы утверждать то, что они принесли жертву идолу? Само собой понятно, что пьяных нельзя признать невменяемыми, так как они начинали свое пьянство в нормальном и трезвом состоянии, прекрасно зная о последствиях опьянения. Поэтому в некоторых государствах Северной Европы человек за совершение преступления в пьяном состоянии наказывается вдвойне: 1) за то, что напился, и 2) за самое преступление. Несомненно то, что нравственный закон должен быть признан для людей врожденным, то есть вложенным в самую природу человека. За это говорит несомненная всеобщность в человечестве понятий о нравственности. Конечно, прирожденною может быть признана только сама нравственная потребность, своего рода нравственный инстинкт, но не раскрытые и ясные нравственные понятия и идеи. Такие ясные нравственные понятия и идеи развиваются в человеке отчасти через воспитание и влияние предшествовавших поколений, наиболее же всего на основе религиозного чувства. Поэтому у грубых язычников нравственные нормы ниже, грубее, уродливее, чем у нас, христиан, знающих и верующих в Истинного Бога, Того, Который вложил в душу человека нравственный закон и через этот закон руководит всею его жизнью и деятельностью.
НРАВСТВЕННЫЙ ЗАКОН
Смотреть что такое «НРАВСТВЕННЫЙ ЗАКОН» в других словарях:
НРАВСТВЕННЫЙ ЗАКОН, МОРАЛЬНЫЙ ЗАКОН — предписание делать добро и не делать зла. Нравственный закон благодаря свободе является каузальным (причинно обусловленным) и потому предписывается безусловно, категорически, не считаясь с эмпирическими целями … Профессиональное образование. Словарь
Естественный нравственный закон — это закон об исходно нравственной сущности человека и нравственности как основной движущей и определяющей силе развития как отдельного человека, так и общества, человечества в целом. Согласно закону, Бог наделил человека способностью избирать… … Основы духовной культуры (энциклопедический словарь педагога)
ЗАКОН — необходимое, существенное, устойчивое, повторяющееся отношение между явлениями. 3. выражает связь между предметами, составными элементами данного предмета, между свойствами вещей, а также между свойствами внутри вещи. Существуют 3.… … Философская энциклопедия
Нравственный императив — (лат. – повеление) – это общий закон, высшее требование, важнейший принцип, которому надо следовать безоговорочно, без рассуждения, без сомнения. Это та нравственная максима, которая распространяется на все человечество без исключения. Термин… … Основы духовной культуры (энциклопедический словарь педагога)
Закон — • English: Law Обычно так называется закон, который Бог дал Моисею. Закон можно поделить на 1) гражданский закон, регулирующий общественные обязательства по отношению к ближним, 2) церемониальный закон, регулирующий поклонение Израиля,… … Словарь богословских терминов
Закон Моисеев — ♦ (ENG law of Moses) (лат. lex Mosaica) нравственный закон, данный Богом Моисею для регулирования поведения народа, с к рым был заключен завет, каким мы обнаруживаем его в Пятикнижии (Нав. 8:31 32; 23:6; 4 Цар. 23:25) … Вестминстерский словарь теологических терминов
Закон талиона — Принцип талиона (лат. lex talionis) принцип назначения наказания за преступление, согласно которому мера наказания должна воспроизводить вред, причинённый преступлением («око за око, зуб за зуб»). Содержание 1 Виды и предназначение 2 Талион в… … Википедия
ИМПЕРАТИВ НРАВСТВЕННЫЙ (ИЛИ ВЫСШИЙ ЗАКОН МУДРОСТИ) — Одним из первых и лучше всего его сформулировал Конфуций: «Делай другим то, чего ты желаешь себе». Затем, примерно в одинаковых выражениях мы встречаем закон в Священных книгах основных мировых религий, у немецкого философа И. Канта … Евразийская мудрость от А до Я. Толковый словарь
Чичерин, Борис Николаевич — известный юрист и философ. Род. в Тамбове в 1828 г.; до 1868 г. был профессором государственного права в московском университете, в 1882 83 гг. московским городским головой; по выходе в отставку живет в своем имении (село Караул, Кирсановского… … Большая биографическая энциклопедия
Чичерин Борис Николаевич — известный юрист и философ. Род. в Тамбове в 1828 г.; до 1868 г. был профессором государственного права в московском университете, в 1882 83 гг. московским городским головой; по выходе в отставку живет в своем имении (село Караул, Кирсановского… … Энциклопедический словарь Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона
Закон и нравственность
ЗАКОН И НРАВСТВЕННОСТЬ
Всегда ли удается адвокату неукоснительно выполнить профессиональный долг, оставаясь в ладах со своей совестью?
Действующее нормативное регулирование адвокатской тайны не предполагает возможности ее разглашения ни при каких условиях. Пункт 2 ст. 6 Кодекса профессиональной этики адвоката говорит о том, что соблюдение профессиональной тайны является не просто приоритетом деятельности адвоката, а ее безусловным приоритетом.
Решения органов отдельных адвокатских палат, которые специально или в рамках дисциплинарных производств обращались к вопросу сохранения адвокатской тайны и допускали отдельные случаи отступления от этого принципа, не меняют данную ситуацию нормативного закрепления безусловности и абсолютности адвокатской тайны, поскольку правовые нормы законодательства об адвокатуре и принятые съездом адвокатов нормы профессиональной этики адвокатов по юридической силе выше решений органов региональных палат.
И тем не менее вопрос регулирования адвокатской тайны очень актуален и требует широкого обсуждения (в связи с чем выражаю огромную благодарность «Новой адвокатской газете» и Ю.С. Пилипенко за поднятую тему), а их нормативное регулирование нуждается в совершенствовании, и притом в скорейшем.
Доносить или не доносить?
По вопросу возможности разглашения адвокатом сведений, полученных им от доверителя при оказании юридической помощи (например, о совершенном преступлении) не могу примкнуть ни к одной из крайних позиций: полный запрет на донос – с одной стороны или возможность для адвоката сообщать о совершенных тяжких или особо тяжких преступлениях – с другой. Как всегда, истина где-то посредине.
Определенно возражаю против того, что адвокату допустимо доносить о совершенных его доверителем преступлениях. Это мое возражение находится вне зависимости от тяжести совершенного доверителем преступления, сведения о котором стали известны адвокату. В данном случае зло (преступление) уже совершено, и предотвратить его уже невозможно. Бороться с преступностью и обеспечивать возмездие за совершенное преступление путем реализации неотвратимости наказания – не есть назначение адвокатуры. Конечно каждый адвокат, поскольку его поведение регулируется в том числе и нормами морали, внутренне протестует против преступности вообще и каждого преступления в частности, однако в данном случае адвокатская тайна как фундаментальный принцип адвокатской профессии превыше нравственных установлений.
Поэтому рассуждения о возможности нарушения адвокатской тайны допускаю только применительно к получению адвокатом от доверителя сведениям о готовящемся, но не о совершенном преступлении. Мотив действий адвоката в таких случаях вполне определенен – предотвратить готовящееся зло.
Вижу только следующие исключения из требования о соблюдении адвокатской тайны, когда допустимо сообщить и о совершенном преступлении:
– если совершенное преступление, о котором адвокат получил сведения от своего клиента, является длящимся; например, продолжают пытать захваченного ранее заложника или оставленный в опасности человек продолжает находиться в этой угрожающей для его жизни ситуации;
– когда путем сообщения о совершенном преступлении можно предотвратить или существенно снизить его последствия; к примеру, сообщить о месте нахождения сбитого пешехода, своевременно оказанная медицинская помощь которому предотвратит его смерть;
– если последовательность однородных преступлений, о которых узнал адвокат, не оставляет у него сомнений в том, что данная преступная деятельность однозначно будет продолжена лицом, – речь идет об уже становящемся хрестоматийным при обсуждении данной темы примере о серийных убийцах, педофилах и прочих маньяках.
Но возникает вопрос: обо всех ли готовящихся преступлениях адвокат имеет право сигнализировать куда следует? Даже горячие сторонники возможности отхода в подобных случаях от принципа адвокатской тайны говорят, что обсуждаться могут только случаи тяжких и особо тяжких преступлений.
Не могу полностью разделить и эту позицию. Думаю, что круг этих (повторюсь – только готовящихся) преступлений должен быть сужен и при этом основной акцент должен быть сделан не на степени тяжести преступления, а на его объекте. Этот довод основан на понимании того, что адвокатура занимает определенную позицию в гражданском обществе, главная ценность которого – человек, его жизнь и здоровье, его права и свободы.
Цели и интересы гражданского общества и государства иногда не совсем совпадают, а нередко не совпадают совсем. Исходя из этого, в нарушение принципа адвокатской тайны адвокат может сообщить не о всяком преступлении, которое государство определило как тяжкое или особо тяжкое. Это могут быть только сообщения о преступления против личности. Думаю, что обращение адвоката в подобной ситуации в правоохранительные органы для предотвращения готовящегося убийства человека будет правомерным поведением и с точки зрения закона, и с позиций профессиональной этики, не говоря уже о нравственной стороне этого поступка.
Еще одна ситуация возможного освобождения от обязанности хранить адвокатскую тайну подробно проанализирована Советом адвокатской палаты г. Москвы при рассмотрении вопроса о допустимых способах защиты адвоката в случаях его преследования (или наличия угрозы такого преследования) бывшими доверителями в дисциплинарном или уголовном порядке. Отдавая должное глубокой проработке данного вопроса советом ведущей адвокатской палаты России и прекрасной мотивировке принятого решения, тем не менее считаю необходимым отметить, что деление полученных при осуществлении адвокатом профессиональной деятельности сведений на конфиденциальные и публичные далеко не бесспорно, и полагаю, что обсуждение этого вопроса должно стать ответвлением общей дискуссии об адвокатской тайне.
Для чего адвокату нужна совесть
Не уверен в том, что возможно произвести классификацию и типологизацию всех возможных случаев, когда допустимы отступления от обязанности хранить адвокатскую тайну, ибо, как отмечают классики адвокатуры, «жизнь гораздо богаче наших представлений о ней».
Думаю, что допущение в отдельных случаях возможности нарушения адвокатской тайны – это как раз тот довольно редкий случай, когда регулирование осуществляется не конкретными предписаниями по каждой возможной ситуации, а непосредственно нормами-принципами, в частности их соотношением в каждом конкретном случае.
Сложность разрешения данной коллизии – в том, что мы соотносим друг с другом два принципиальных положения профессиональной этики, одно из которых нормативное (ст. 6 и подп. 4 п. 1 ст. 9 КПЭА – обязанность хранить адвокатскую тайну), а другое – не в полной мере нормативное (п. 1 ст. 10 КПЭА – закон и нравственность в профессии адвоката выше воли доверителя), так как в дополнение к норме появляется и иной регулятор поведения – нравственность.
И вот в этой сложной коллизии, когда оказываются противопоставлены с одной стороны нормы адвокатской профессии, а с другой – общечеловеческие ценности, адвокат и должен принять непростое для себя решение и ответить на вопрос: что же в данной конкретной ситуации является более ценным?
Не соглашусь с мнением уважаемого коллеги А. Назарова, что в случае выбора адвоката в пользу общечеловеческих ценностей он должен подать заявление о прекращении своего статуса адвоката, т.е., образно говоря, остаться честным человеком, но «застрелиться» как адвокат (см.: Назаров А. Запретный плод сладок // Новая адвокатская газета. 2009. № 17 (58)).
Полагаю, что в подобных случаях (если только решение не должно быть принято незамедлительно) адвокату следует пользоваться инструментом, предусмотренным п. 4 ст. 4 Кодекса профессиональной этики адвоката, – обратиться за разъяснением в совет адвокатской палаты. Результатом такого обращения будет не только получение адвокатом иммунитета от дисциплинарной ответственности на основании п. 3 ст. 18 КПЭА, но и разделение груза ответственности за правильность принятия довольно сложного решения с профессиональными и умудренными житейским опытом коллегами.
А что делать с доверительностью?
Проблематика адвокатской тайны и возможности ее нарушения разнопланова. Она непосредственно затрагивает и такое фундаментальное положение адвокатской деятельности, как доверительность отношений между адвокатом и клиентом. Доверитель, находясь в трудной жизненной ситуации ведущегося в отношении него уголовного преследования или в ситуации иной правовой проблемы, зачастую видит в адвокате единственную возможность ее разрешения и с доверием сообщает ему о самом сокровенном. Разумеется, в этом случае недопустима нечестная позиция в отношении клиента, когда тот с удивлением узнает, что некоторые из доверительно сообщенных им адвокату сведений вдруг неожиданно для доверителя адвокат счел возможным сообщить правоохранительным органам в нарушение принципа сохранности адвокатской тайны.
Что делать в этом случае? Предварительно читать доверителю длинную теоретическую лекцию об адвокатской тайне и допустимых возможностях отступления от нее? Зачастую нецелесообразно, да и не всегда возможно. Полагаю, что в практику адвокатской деятельности необходимо вводить письменные документы определенной формы, подобные тем, что содержатся в ряде образцов протоколов процессуальных и следственных действий (разъяснение прав и обязанностей участников, предупреждение об ответственности и пр.).
Применительно к рассматриваемому случаю доверителю следует дать для ознакомления и подписи бланк с нормативным определением и разъяснением содержания понятия адвокатской тайны, а также с указанием случаев, когда адвокат освобождается от обязанности ее соблюдения. Такая позиция будет не только честной по отношению к клиенту, но и обеспечит исполнение принципа доверия как обязательной составляющей адвокатской профессии.
Вопрос об адвокатской тайне и возможности отступления от нее, вероятно, самый сложный из всех коллизий в адвокатской деятельности. В связи с этим крайне велик соблазн не мучиться с принятием достаточно сложного и не совсем однозначного решения в различных ситуациях, а наложить абсолютный запрет на нарушение адвокатской тайны. Но как при соблюдении такого запрета смог бы продолжать жить и быть в ладах со своей совестью адвокат, который выполнил бы профессиональное предписание строго хранить адвокатскую тайну, но при этом даже не попытался предотвратить ставшее ему известным готовящееся преступление, например, сходное по последствиями с трагедиями 11 сентября в Нью-Йорке, или трагедией в Беслане, или на «Норд-Осте»? В подобных случаях для совестливого человека, коим и должен быть адвокат, возможно только одно – не образно (как в приведенном выше примере), а реально застрелиться.
Нравственный закон и совесть
Содержание
Понятие о нравственном законе
Кроме свободы и самосознания, третьим условием нравственной деятельности является нравственный закон.
Что же такое нравственный закон?
Закон вообще есть правило или совокупность правил, определяющих действие какой- либо силы. Например, механический закон тяжести определяет действие силы тяжести.
Нравственный закон определяет способ действия нашей нравственной силы, т.е. свободы воли. Значит, нравственный закон указывает, как человек должен жить, что он должен делать, чтобы достигнуть своего назначения или своей нравственной цели.
Нравственный закон и закон физический. Их сходство и отличие
Законы могут быть двоякого рода – физические и нравственные. Первые определяют деятельность сил и существ физического мира, не имеющих сознания и свободы, вторые же определяют деятельность нравственно-разумных существ, действующих свободно и с сознанием (т.е. людей).
Отличительной чертой всякого закона является всеобщность и необходимость. Этими свойствами обладает и нравственный закон. Он всеобщ, так как тот самый закон, который я слышу в своей совести, слышат в себе и все другие люди: нет ни одного человека, ни одного племени или народа, который не сознавал бы, что одно должно делать, а другого избегать. Он необходим; это значит, что он содержит непременное требование по отношению к человеку, хотящему достигнуть нравственной своей цели. Нет другого пути к этой цели, кроме пути исполнения закона.
Будучи сходен этими чертами с законом физическим (также всеобщим и необходимым), нравственный закон в то же время
и отличается от закона физического. Закон физический определяет деятельность сил и существ мира физического (материального), закон нравственный определяет деятельность существ нравственно-разумных и свободных. Закон физический есть закон количества сил: он состоит в простом соотношении между причиной и следствием. Закон нравственный есть закон качества сил: он содержит в себе понятия добра и зла, совершенно чуждые закону физическому.
По черте всеобщности отличие нравственного закона от закона физического состоит в том, что закон физический осуществляется всюду одинаковым образом. Закон нравственный исполняется различными людьми не одинаково: одно и то же требование нравственного закона (например, требование самопожертвования) исполняется различно в зависимости от личности каждого человека, его положения, пола, возраста и т. д. Один, например, жертвует собою как воин, защищая свое Отечество; другой как врач, третий как ученый, четвертый как пастырь Церкви, пятый как рабочий и т.д. Один в пожертвовании собой умирает, другой борется. Каждый действует сообразно своему индивидуальному положению в нравственном мире и сообразно различию задач, поставленных Богом различным людям. Когда апостол Павел внушает римским христианам испытывать, что есть воля Божия, благая, угодная и совершенная, то он имеет в виду побудить их к сознанию и исполнению не только общих требований нравственного закона, которые относятся одинаково ко всем, но и тех, которые поставлены были волею Божиею именно им, именно в том положении, в котором они находились, и при тех духовных дарах, которыми они обладали.
Отличается нравственный закон от закона физического и по черте необходимости. Необходимость возможна двоякая: безусловная и обусловленная.
Безусловная необходимость господствует в физической природе: здесь закон непосредственно переходит в действие. Закон физический действует с безусловной необходимостью, исключающей всякое преднамерение или цель, всякое предызбрание средств.
Закон нравственный, действуя с обусловленной необходимостью, и выражает собою такое требование, к исполнению которого нравственные существа не вынуждаются, а только обязываются; это значит, что требования нравственного закона исполняются человеком только тогда, когда человек признает эти требования обязательными для себя.
Таким образом, нравственный закон обусловлен признанием его со стороны свободной воли человеческой. Он является как требование, всегда оставляющее место соображению, рассуждению, решению. Обусловленная необходимость нравственного закона называется обязательством.
Обязательство есть поведение без принуждения.
Например, нравственный закон обязывает быть милосердным, но не принуждает к этому. Человек может и не выполнять этого требования нравственного закона. Однако это не значит, что в случае невыполнения требования нравственного закона последний (закон) отменяется и разрушается в объективном значении своем.
Закон нравственный остается законом, но, не достигая подтверждения своего со стороны человека положительным путем (путем исполнения его требований), он достигает своего подтверждения отрицательным образом. Он воздействует против уклонения от него человека и навлекает на него те пагубные последствия, какие неразлучны с уклонением какого бы то ни было предмета от своего существа, т.е. влечет за собой саморазложение, самоуничтожение, продолжающееся до тех пор, пока человек снова не подчинится требованиям закона. Аще не. послушаете (велений Божиих) – меч вы пояст (меч пожрет вас) ( Ис. 1:20 ), – свидетельствует пророк.
Происхождение нравственного закона
Откуда же произошел и как образовался у человека нравственный закон? Натуралисты и вообще моралисты эмпирического направления выводят нравственный закон из опыта, из опытного познания природы. Идея обязанности, по их мнению, не есть идея первоначальная и существенно принадлежавшая человеческой природе, а есть идея апостериорная, образовавшаяся с течением времени: она порождена цивилизацией и передается от поколения к поколению. Образовалась она, как и вся вообще мораль, из пользы и симпатии, т.е. из невольного влечения людей к выгодной жизни и к сочувствию подобным себе.
Но против этой теории говорят следующие данные.
Во внешней природе нет нравственных действий, в ней все происходит по закону количественных сил, и только мы сами придаем чему-нибудь в ней нравственное значение.
Значит, внешняя природа не может быть источником нравственного закона.
В неразумной природе действуют законы, совершенно равнодушные ко всем тем нормам нравственного поведения, которые мы считаем обязательными для себя. Она с одинаковой щедростью осыпает людей своими дарами или поражает бедствиями, как праведных, так и грешных. Скатывающаяся с огнедышащей горы лавина может опустошить целые города и селения; благовременный дождь может спасти от голода население целого края, но ни того ни другого явления мы не называем нравственно добрым или нравственно дурным. Равным образом ныне высказываем нравственного осуждения животных за причиненный ими нам вред или за оказанную ими нам помощь и принесенную пользу. Все это свидетельствует о том, что внешняя природа не может быть источником нравственных принципов.
Кроме того, против этой теории говорит всеобщность нравственного закона и невозможность отменить его требования: если бы только человек открыл, что идея обязанности не имеет для него существенного значения, что она не связана в корне с природой человека, то он легко мог бы освободиться от этой идеи. Однако на самом деле человек никогда не в состоянии сделать этого. Он может отказаться от исполнения требований нравственного закона, но в глубине своего существа будет признавать, что эти не исполненные им требования по-прежнему апеллируют (обращаются) к его воле, по-прежнему царят над ним, предъявляют к нему свои права, настаивая на их исполнении.
Невозможность объяснить происхождение нравственного закона из внешнего опыта привела Канта к заключению, что нравственный закон есть как бы продукт доопытной деятельности «чистого разума». Разум, по мнению Канта и его последователей, сам дает себе закон в безусловной и абсолютной форме категорического императива (повеления) – «ты должен» (разумеется делать то или другое). Но каким образом наш разум выводит из себя такой закон, который мы должны исполнять только из уважения к нему, – это, по мнению Канта, недопустимо для человеческого познания, это непроницаемая тайна.
Что нравственный закон принимает форму закона, т.е. правил, определяющих наше внутреннее и внешнее поведение, не иначе как через мышление, следовательно, через разум, – это понятно. Однако человеческий разум не есть такой авторитет, который мог бы приказать «императивно» (повелительно) и настоять на непременности исполнения приказаний. Если разум приказывает «императивно», то он мог бы и отменить эти приказания, т.е. аннулировать требования нравственного закона. Однако этого не происходит.
Все это свидетельствует, что нельзя согласиться с мнением Канта, признающего человеческий разум первоначальным источником нравственного закона. Правда, содержание нравственного закона, т.е. правила нравственного поведения, ум наш вырабатывает сам на основании неоднократного возбуждения нравственного сознания и нравственного чувства. Но сознавать и в сердце своем перерабатывать моральные явления, а затем представления о них перерабатывать в нормы или правила нравственного закона – не значит еще создавать для себя закон, а значит быть только истолкователем его как чего-то уже данного нравственной потребности человеческой природы.
Невозможность объяснить происхождение нравственного закона из опыта и из деятельности чистого разума приводит к заключению о прирожденности нам нравственного сознания и чувства. Присущая нам способность различать в нашем поведении доброе и худое, очевидно, составляет самую природу нашего духа, нашего разума. Прирожденность нам нашего нравственного сознания подтверждается и библейским учением о богоподобии души человеческой. Бог сотворил человека по образу и подобию Своему, а так как Бог по Самому существу Своему есть высочайшее добро или благо, то и нам, Его богоподобным созданиям, носящим в душе своей отпечаток этого добра, по самой природе своей свойственно полагать различие между добром и злом и стремиться только к первому, а от второго отвращаться.
Таким образом, источник нравственного закона надо полагать в воле Божией. Воля Божия, будучи законом для всего мира, служит основанием и нравственного закона для всех разумно-свободных существ. Отсюда легко объясняется и властный авторитет нравственных требований. Един есть Законоположник и Судия ( Иак. 4:12 ), – говорит апостол Иаков. Воле Божией повинуется вся природа, ее исполняют Ангелы, для ее исполнения приходил на землю Сам Христос, ее познавать и исполнять должны и все люди.
Естественный нравственный закон. Совесть
Воля Божия становится известной человеку двояким способом: во-первых, посредством его собственного внутреннего существа и, во-вторых, посредством Откровения, или положительных заповедей, сообщенных Богом и воплотившимся Господом Иисусом Христом и записанных пророками и апостолами.
Первый способ сообщения воли Божией называется внутренним, или естественным, второй – внешним, или сверхъестественным. Иначе говоря, воля Божия сообщается человеку через внутренний, или естественный, нравственный закон и через положительный, или откровенный, нравственный закон, данный через Божественное Откровение.
Начало нравственности прирождено человеку. Каждый из нас по природе способен различать качество своих действий и ощущать в своей душе довольство или недовольство своими поступками. В этом состоит так называемый естественный нравственный закон, вложенный в нашу природу, в наше естество Творцом.
0 существовании в нас естественного нравственного закона говорит каждому прежде всего его собственное сознание. Углубляясь в самих себя, мы слышим в себе какой-то голос (совесть), который, указывая нам на различие между добром и злом, предписывает одно делать, а другого избегать. Закон этот так глубоко внедрен в нашу природу, что никто не может освободиться от него, изгладить или заглушить его. Его знают и ощущают все народы и все нации земли, ибо нет ни одного человека, который бы не сознавал различия между добром и злом, а также и того, что добро должно делать, а зла избегать и удаляться.
Носительницей и выразительницей естественного нравственного закона является совесть (от глагола «ведать», «знать», «со-ведать», отсюда – «сознание»). Самое название «совесть» указывает, что совесть есть прежде всего сознание, но сознание особое (своего рода).
Неиспорченная совесть – это постоянный судья наших чувств и помыслов, наш лучший друг и советник, первый утешитель в беде и несчастий и неумолимый палач – в случае нарушений нравственного закона. Как упреки и угрызения совести бывают сильны и в то же время неотвратимы, видим из повествования в «Луге духовном» (гл. 136) о покаявшемся разбойнике (см. также: Четьи-Минеи, 4 июня). «Преступник может иногда избежать суда человеческого, – говорит святитель Григорий Богослов, – но он никогда не избежит суда своей совести».
Как упреки и угрызения совести бывают сильны и в то же время неотвратимы, это прекрасно выразил наш поэт Пушкин в изображении преступника, которого преследует его преступление кровавой тенью во всю жизнь, отравляет все минуты его спокойствия и наслаждения, разъедает его семейное счастье, так что он говорит:
И рад бежать, да некуда!
Да, жалок тот, в ком совесть нечиста!
Шекспир изображает мучения совести и во сне и наяву короля Ричарда III, когда его постигает заслуженная кара за все убийства и преступления. В отчаянии король говорит:
Сто языков у совести моей,
И каждый мне твердит по сотне сказок
И в каждой сказке извергом зовет.
Я клятвам изменял, – и страшным клятвам.
Я убивал, – и страшно убивал я.
Полки грехов, и гибельных грехов,
Сошлись перед оградою судебной
И все кричат: «Он грешен, грешен, грешен!»
Отчаянье грызет меня. Никто
Из всех людей любить меня не может.
Умру – и кто заплачет обо мне?
Если добрые мысли, чувства и поступки человека совесть одобряет, то к настроениям и поступкам злым, греховным она относится отрицательно: не одобряет их, немедленно обличает человека, возбуждая чувство виновности, обвиняя человека до и во время, особенно же после совершения греха.
Совесть есть общечеловеческое явление. Голос ее слышится во всяком человеческом сердце. Но говоря о врожденности совести, нужно иметь в виду, что она дается нам не в готовом виде, а в виде естественного нравственного чувства; из этого чувства, при участии разума и воли, путем развития постепенно образуется естественный нравственный закон.
Естественное нравственное чувство, как и вообще всякое чувство, развивается постепенно. Первоначально это чувство слабо и нежно. Оно развивается наряду с общим развитием человеческого духа, приобретая все большую и большую степень сознательностии долга. На осознанность этого нравственного чувства, на его то или иное содержание и на проявление этого чувства в качестве закона оказывают сильное влияние нравственный характер матери, отца, родных и прочих лиц, окружающих ребенка, домашнее воспитание, окружающая среда с ее нравами, обычаями и преданиями и характером религиозных воззрений. Влиянием всех этих обстоятельств и объясняется тот факт, что понятия о добре и зле как у всех народов, так и у отдельных личностей бывают различны, а следовательно, и совесть бывает различна. История и жизнь показывают нам, что люди иногда признают нравственно добрым то, что другие отвергают. Например, жители Кавказа считали своим священным долгом кровавую месть за убийство родных, что у других людей считалось пороком. Или спартанцы (жители древней Спарты) признавали совершенно естественным умерщвление новорожденных младенцев, если они были слабы физически, – поступок, который у нас вызывает отвращение. Совесть языческих народов некогда не только оправдывала, но и освящала религией человеческие жертвоприношения, дикие оргии в честь Бахуса, акты кровавой мести, умерщвление дряхлых стариков и т.д. Люди совершали иногда самые жестокие действия, даже страшные преступления, ссылаясь на голос своей совести (например, в Средние века казни инквизиции).
Таким образом, совесть находится в зависимости от всего в совокупности умственного и особенно нравственного состояния человека. А так как в умственном, а особенно в нравственном отношении состояние как отдельного человека, так и целых народов бывает извращенное, то по этой причине голос совести у людей слышится весьма различный, даже противоречивый.
Различные состояния совести 6
Будучи одинаково присуща каждому человеку, совесть весьма различна у разных людей, даже в одном и том же человеке не всегда действует одинаково. Нередко можно встретить людей, которые в разные периоды своей жизни бывают то более, то менее совестливыми, то осуждают, то оправдывают одни и те же явления в нравственной области. Встречаются люди, которые как будто бы вовсе потеряли совесть, заглушили ее в себе.
Голос совести у человека может быть истинным или неистинным, и то и другое проявляется в его душе в различной степени.
По действиям (функциям) в совести видят законодателя, свидетеля или судию, воздаятеля. Усматривается большая разница
в ее действиях в душе доброго христианина и в душе человека-грешника, отпадшего от Бога. Если совесть есть голос Бога в
душе (законодатель), Его око (свидетель) и наместница Его правосудия (судия и воздаятель), то при отпадении человека от Бога все эти, так сказать, Божественные воздействия, наития через дух – ослабевают и уменьшаются. Кроме того, и силы души (рассудок,
воля и чувства), чрез которые выявляется совесть, расстроены, поэтому и от совести нельзя ожидать правильной деятельности.
Уклонения совести от путей правды бывают невольные и ненамеренные (заблуждения) и бывают намеренные – искажения или порча совести от противодействия ей в угодность порокам и страстям. Все это отражается на указанных действиях или функциях совести.
Укажем уклонения, искажения совести в ее функциях (действиях).
Как законодатель, совесть бывает неведущей, колеблющейся и погрешающей.
Дело совести как законодателя – показывать нравственные законы, по которым необходимо действовать человеку. В первую очередь совесть должна указывать человеку главное начало в его нравственной деятельности, что требует от него воля Божия, главное направление всех его стремлений, помышлений и действий.
Но часто бывает, что у человека совесть в этом отношении молчит, находится в неведении (см.: Деян 17,30 ). Поэтому бывает так, что человек наиболее важным в жизни считает то, что в действительности не является главным. Например, иной выше всего ставит только хождение к богослужению, не занимаясь, как все, полезным трудом, другой главным – свою профессию, третий – служение одному из видов искусства, четвертый наиболее важным считает кабинетные занятия ученого и т.д.
Когда же совесть является неведущей в главном (относительно закона Божия), то и в частных действиях и случаях она является колеблющейся, недальновидной. Во всех частных случаях совесть колеблется между «да» и «нет», нередко оставляет человека действовать наудачу, по влечению обстоятельств, без внутреннего уверения и одобрения, что хорошо, а что плохо.
Еще большему повреждению и искажению подвергается законодательствующая совесть, когда подвергается в человеке влиянию эгоизма и ему подчиняется. Здесь сначала ее законы перетолковываются, потом извращаются и наконец заменяются совсем иными, самовольными и даже противоречащими истинному закону Божию. Получается это вот как. Мы охотно верим тому, что любим, что нам нравится, и мы сильно желаем, чтобы истина была на стороне любимого, на стороне себялюбивых наших склонностей. Поэтому, если в себе мы слышим голос совести с заповедью, противоположной нашей склонности, то уже в самом начале он имеет для нас меньше убеждения, чем требование сердца. В душе рождается раздумье, сомнение, недоумение относительно истинного смысла заповеди: подходит ли вообще она к данному случаю и к моему положению и проч. Исполнение требования голоса совести откладывается, а затем под влиянием мыслей в угоду сердца закон перетолковывается, и мы не исполняем его под разными предлогами. Так, под предлогом сохранения здоровья удаляются от поста и воздержания, а под предлогом материальной нужды или поддержания семейного благосостояния отказываются от благотворения; отстаивая честь, допускают месть и проч.
Но все это еще половина бедствий совести.
Если у одного и того же человека эта деятельность с перетолковыванием нравственного закона будет продолжаться длительно и постоянно в одном направлении, то совесть совсем искажается, делается погрешающей в своей законодательной функции. Н а место истинного закона (в совести) ставится превратное правило: доброе называют худым, а худое – добрым, и свет кажется тьмою.
Вследствие этого скупость, например, считают бережливостью и, наоборот, расточительность – щедростью; гнев считают чувством благородного негодования, а потворство – снисходительностью; жестокость выставляют как ревность по правде; лесть считают гибкостью характера, хитрость – благоразумием, гордость – чувством собственного достоинства и т.д. Если же человек с такими понятиями, с такого рода погрешающей совестью будет жить и обращаться в кругу людей с такого же рода мнениями и правилами внешнего поведения, то что удивительного, если он эти правила примет за решительное законодательство совести и удовлетворение их станет считать правым делом и добродетелью, а жизнь или поступки не по ним станет осуждать не только языком, но и чувством совести?
Совесть, как свидетель и судия, может быть немощной, усыпленной, ожесточенной.
Совесть, как свидетель и судия, сознает, как человек обошелся с предписанным ею законом, определяет, прав человек или виноват. Суд совести, как говорится, неподкупен. Это так и бывает, только не всегда. Где неверно законодательство совести, где нет начала для суда, там нельзя ожидать и верного суда совести. К тому же у человека-грешника совершается постоянное расхищение ума, и он не может замечать своих внутренних душевных расположений, сопровождающих совершение поступка, поэтому и совесть не может верно вершить свой суд. Чтобы суд совести был верным, нелицемерным, надо иметь также ревность о правде, чего тоже нет у грешника.
Уже из этого видно, как слаба и немощна совесть у грешника. Вследствие такого ее состояния каждый человек самому себе представляется лучшим, чем он есть на самом деле. За исключением решительных случаев и всяких грехов человек готов говорить: что же такое я сделал?
Такова совесть как свидетель и судия, если к ней не примешивается страсть. У человека же, в котором господствуют греховные страсти, суд совести еще больше искажается: как только надлежит судить свои страстные дела, суд совести всегда крив. Таков суд совести у честолюбца за свое честолюбие, у скупца – за скупость, у блудника – за блудные дела свои и проч. Совесть в человеке под влиянием страстей постепенно до того ослабевает, что, сделавшись немощной, не может побудить человека к исполнению закона Божия.
Немалый признак искажения совести есть уклонение суда от себя на других. Совесть нам дана для того, чтобы судить нас самих; если же она судит других, то надо сказать, что она не свое дело стала делать. Суд других, а не себя – признак неверности действий совести. В осуждении других суд бывает скор, мгновенен, тогда как над нами самими он медлен, отсрочивается, а следовало бы наоборот. Суд о других бывает неумолимо строг, тогда как о себе – всегда прикрывается снисходительностью, а следует – наоборот. Такой суд почти всегда оканчивается словами я не таков, как прочие люди. И тогда как на других беспрерывно идет из сердца осуждение, себя мы любим покрывать оправданием. Самооправдание – почти общий грех. Для оправдания своих поступков выставляют то слабость, то неведение, то внешние обстоятельства, то соблазны, худые примеры, число участников, и чем только не оправдывают себя.
Самооправдание есть переходная ступень к еще худшему состоянию совести. В человеке образуется упорная несознательность – плод великого повреждения совести и вместе сильного эгоизма. Человек внутри говорит наперекор себе: не виноват, пустое, ничего! При этом употребляются разные извороты, извинения относительно судимого поступка. И в конце концов человек может дойти до полного ожесточения совести, когда он сознательно и произвольно отвергает исполнение воли Божией. Отойди от нас, – говорят люди с подобной совестью, – не хотим мы знать путей Твоих ( Иов 21:14 ).
Совесть как мздовоздаятель бывает мнительной или скрупулезной, усыпленной (пристрастной, лицемерной, сожженной).
В чем проявляется мздовоздаятельное действие совести? Как только произнесен суд совести и человек сознал в себе – виноват, начинается скорбь, туга, досада на себя, укоры, терзания или мучения совести, так, напротив, отрадные чувства совестного оправдания суть воздаяния за правду.
Но и с этой стороны много бывает отклонений в совести. Основание им, с одной стороны, – в неверном действии законодательства и суда совести, ибо невиновного за что мучить? С другой стороны, – в состоянии сердца: черствое, ожесточенное сердце грешника равнодушно, как его ни вини. От этого сознание своей виновности большей частью остается в мысли, не тревожа сердца, и человек часто говорит: «Виноват, да что такое?» – и остается холодным зрителем своих грехов, нередко немалых грехов. Немалое значение при этом имеет время и место. Так, недавнее преступление беспокоит еще довольно сильно, а пройдет время, и оно превращается в простое воспоминание; место, где совершено преступление, также тревожит сильно, а вдали от него мы спокойней.
Нередко на совесть без нашего злонамеренного участия нападает страшливость (скрупулезность, мелочная точность), по которой, считая почти всякое дело грехом, она за все тревожит и грызет человека. Состояние того, кто подвергается такому суду, мучительно и потому есть состояние болезненное, неестественное.
Но совсем другое дело бывает там, где привходит умысел, где мы сознательно искажаем совестное воздаяние или заставляем его молчать. Это производится разными способами усыпления совести. Это усыпление совести происходит и само собою от учащения грехопадений, ибо известно, что второе падение меньше мучит, третье – еще меньше, и так все менее и менее, и наконец совесть совсем немеет: делай что хочешь. Из опасения же, чтобы усыпленная совесть как-нибудь снова не пробудилась, не стала мучить, прибегают к разным хитростям. Например, избрание себе снисходительного духовника, лживая исповедь и после этого ложное успокоение себя разрешением, ограничение дальнейшего исправления одной внешностью или одними внешними делами благочестия и чрезмерная надежда на милосердие Божие. В этом состоянии усыпления человек может наслаждаться миром незаслуженно (лицемерная совесть) и человек может, подобно лицемерам фарисеям, признавать себя даже чуть не праведником. Далее совесть может прийти в такое состояние, когда, ясно указывая на недостатки других, ничуть не будет возмущать собственного спокойствия человека даже при совершении тяжких грехов (пристрастная совесть). Самое бедственное нравственное состояние человека – когда совесть у него приходит в полное усыпление, или, по выражению апостола Павла, сожженная совесть (см.: 1Тим 4, 2 ). В это состояние человек приходит, когда начинает убеждать себя, что мучения совести есть суеверные страхи, перешедшие из неопытного детства, затем намеренно удаляет себя от лиц, мест и даже размышлений, которые могут растревожить совесть, намеренно предается суетным, одуряющим, сильным впечатлениям. В конце всего – хвастовство своими грехами и преступлениями, полное бесстыдство. Усыпленная совесть человека молчит. Это такое состояние духовной жизни человека, когда он упрямо и сознательно противится Святому Духу, становится как бы моральным трупом, не способным к восприятию истины и благодати.
Но и в этом состоянии бессовестности и опустошения нравственного чувства судящая и мздовоздающая совесть сказывается
в человеке в общем внутреннем тяжелом, мрачном состоянии, состоянии безнадежности, тоски и уныния.
Люди с сожженной совестью встречаются редко, так как большею частью даже злодеи сохраняют в своей душе искру добра, которая при благоприятных условиях может разгореться. Значит, в них совесть не умерла, а только уснула или же просто дремала.
Значение совести для нравственной жизни человека. Совесть у человека, обратившегося в Богу и живущего истинно христианской жизнью
В жизни человека-христианина совесть имеет великое значение. Значение совести определяется главной целью жизни человека на земле, которой она должна содействовать.
Цель жизни человека на земле– богоподобие и богообщение (см.: Мф 5,48 ; ср.: 1Пет 1,15 ; Лев 11, 14; 19, 2,20 ). Но в стремлении к богоподобной жизни как высшей своей цели христианин имеет
много препятствий, которые стали неизбежны после грехопадения. Чтобы достигнуть богоподобия, надо вести борьбу с искушающим злом, эта борьба тем более трудна, что грех гнездится в самой падшей природе человека, и поэтому отличить его от добра бывает очень трудно. Для победы человеку необходимо средство, которое постоянно говорило бы ему, что есть добро и что зло, а также побуждало бы постоянно стремиться к добру и всеми силами избегать зла. Эту-то обязанность, эту работу и исполняет не кто другой, как совесть человека. Различая и разделяя поступки в человеке на худые и’добрые, совесть через это самое побуждает его стремиться к добру и отвращаться от зла. Должным же образом она может это выполнить, когда исправлена в своих действованиях в человеке, обратившемся к Богу и живущем Христовой жизнью.
У человека, обратившегося к Богу и восстановившего с Ним благодатное общение, заблуждающаяся совесть вразумляется, искаженная исправляется во всех трех своих действиях (функциях). Первый луч благодати падает на совесть и своим Божественным огнем очищает ее, как золото в горниле. Когда же совершается обращение и восстанавливается общение с Богом, тогда возвращается совести вся первоначальная сила. Средостение греха между человеком и Богом разорено, орудные силы для совести (рассудок, воля и чувства) восстановлены; следовательно, совесть обладает всеми способами для исправного действования.
Так, она делается исправной в законодательстве, в судопроизводстве и в воздаянии. Сознание законов Божественных возбуждает грешника от греховного сна, но оно и впоследствии не уменьшается, а еще более возвышается. Этому способствует жажда слышания и чтения слова Божия, из которого обратившийся почерпает пишу для души, правила и начала жизненного действования, чем освящается живая совесть.
Бдительное и трезвенное око, установленное на себя, замечает все оттенки дел внутренних и внешних. Здесь не суд других, не осуждение других (что считается величайшим грехом), а суд, обращенный на себя, без укрывательства и ложного снисхождения, без грубого самооправдания и несознательности. И жизнь почти вся проводится в самоосуждении и чувствах покаяния.
Протопресвитер И.Янышев, проф. Православное учение о нравственности. С. 50–53. «Нравственный закон есть правило, обязывающее человека к добрым намерениям и действиям силою его собственного чувства» (Там же. С. 54–55). (Некоторые ссылки приводятся в соответствии с авторской рукописью).
По определению проф. протопресвитера Н.Стеллецкого, «под именем естественного нравственного закона разумеются сознанные и формулированные умом правила внутреннего и внешнего поведения человека на основании предшествовавшего неоднократного возбуждения нравственного сознания и чувства и имеющие настолько силы над волей человека, насколько свидетельства нравственного сознания и чувства подкрепляют их требования» (Протопресвитер Н.Стеллецкий, проф. Опыт нравственного православного богословия. Харьков, 1914. Т. 1. Ч. 1. С. 107–108).
Святитель Иоанн Златоуст. Толкование на Послание к Римлянам. Беседа 12.
Цит. по: Протопресвитер Н.Стеллецкий, проф. С. 113.
Преподобный авва Дорофей. Душеполезные поучения. Изд. 10-е. Поучение 3-е. О совести. С. 49.