Что такое обиходное пение
Что такое обиходное пение
Текстовая версия телепрограммы
25 января вышла в эфир новая телепрограмма из цикла «Беседы с Архипастырем», подготовленная телестудией Саратовской митрополии.
Вед.: «Девушка пела в церковном хоре / О всех усталых в чужом краю, / О всех кораблях, ушедших в море, / О всех, забывших радость свою…». Церковное пение, вдохновившее не только Александра Блока,— самая красивая составляющая соборной молитвы. В последние годы практически все приходы нашей митрополии стали поющими. И неудивительно, что растет число вопросов, посвященных этой теме и адресованных Митрополиту Саратовскому и Вольскому Лонгину. Владыка, так все-таки о чем и как поют в наших храмах?
Митрополит Лонгин: Пение используется в Церкви с древних времен как наиболее полное выражение тех чувств, которые испытывает человек по отношению к Богу во время богослужения. Пение возвышает, облагораживает душу и дает возможность словам священных песнопений звучать более глубоко и прочувствованно. В Церкви есть и пение, и чтение молитвословий (как правило, читаются Священное Писание, Псалтирь, сочинения церковных гимнографов).
Пение имеет еще и утилитарную задачу, потому что пение красиво, а красота — это свойство Божества. Человеку всегда было свойственно обставлять богослужение самым лучшим, что было им создано. Поэтому мы молимся в красивых храмах, которые, как правило, бывают самыми архитектурно значимыми сооружениями в округе, священнослужители во время богослужения одевают особые богослужебные одежды, которые тоже царственно красивы. Мы наполняем храм иконами, расписываем его, стараемся хотя бы до некоторой степени передать художественными средствами ту красоту, которая является спутником Божества, и ту гармонию, которая была присуща миру, сотворенному Богом. До некоторой степени такое украшение, возвышение богослужения является, если можно так выразиться, тоской по утраченному раю.
Вед.: Владыка, наверное, у Вас есть какое-то личное отношение к хоровому пению? По крайней мере, оно чувствуется.
Митрополит Лонгин: Да, честно говоря, я любитель церковного пения. Я не музыкант, а принадлежу к числу любителей, которые ходят на концерты классической музыки не потому, что каким-то образом связаны с музыкой профессионально, а просто для того, чтобы ее слушать. И везде, где я служил, я старался уделять внимание церковному пению. В Москве это получалось достаточно неплохо. Мужской хор Подворья Троице-Сергиевой Лавры под управлением Владимира Александровича Горбика — сейчас один из самых известных церковно-певческих коллективов. Что-то удается сделать и в Саратове. Здесь действительно за эти годы сформировалось несколько высокопрофессиональных хоров.
Вед.: Владыка, а как научиться церковному пению?
Митрополит Лонгин: Наверное, как и всему другому: надо слушать хорошие его образцы. Как научиться разбираться в живописи? Надо с детства ходить по музеям, напитываться искусством, учиться различать стили, школы, направления. Так же и здесь. Мне повезло: в молодости я ходил в Москве в храм, где был один из лучших церковных хоров того времени — это храм «Всех Скорбящих Радость» на Большой Ордынке. Там пел хор под управлением Николая Васильевича Матвеева – это эпоха в русской церковной музыке XX века. Ну, и мое пребывание в Троице-Сергиевой Лавре, где тогда в самом расцвете было творчество архимандрита Матфея (Мормыля), думаю, отложило отпечаток на все мое дальнейшее служение и отношение к церковному пению.
Вед.: А может ли обычный прихожанин научиться церковному пению?
Митрополит Лонгин: Да, если у него есть слух, какие-то музыкальные данные. До революции в России церковные хоры, которые пели достаточно сложные классические произведения, такие, как концерты Березовского, Бортнянского, произведения Львовского, Кастальского, Гречанинова, были даже в селах. Вспомните те огромные сельские храмы, заросшие кустарником и полуразрушенные, которые мы видим иной раз даже уже просто в чистом поле… Вокруг них не только жило когда-то большое количество людей, были большие, крепкие, сильные хозяйства, но здесь была очень развита и культурная жизнь, как сегодня сказали бы. Мне приходилось находить на чердаках таких старых храмов ноты, расписанные вручную партии концертов Бортнянского. То есть представьте, деревня, где сегодня не то, что Бортнянский на звучит, а дискотека-то бывает два раза в году у разрушенного клуба в хороший летний вечер. Большинство населения здесь никогда ничего не слышало о классической музыке, и уж, конечно, в голову никому не придет ее слушать или исполнять… И вот там были люди, которые исполняли произведения, которые сейчас поют только профессиональные хоровые коллективы.
Надо сказать, что одна из наших церковных проблем, о которой я постоянно говорю с регентами, в том, что нам необходимо перейти от использования профессионалов (музыкантов, которые получили соответствующее образование) в церковных хорах, к обычным верующим людям, которые могут научиться музыке и хотят петь в церкви. Таких людей много, и чем быстрее мы начнем открывать двери наших церковных хоров для таких людей, тем лучше. Это трудно, это сложно. Профессионала пригласил, дал ему ноты, хоть вверх ногами, взмахнул рукой – и он запел. А с любителями надо, конечно, заниматься. Но какие-то шаги в этом направлении делаются, в том числе, и у нас.
Вед.: Владыка, а что такое обиходное, знаменное пение?
Митрополит Лонгин: Это несколько разные вещи. Знаменное пение — это пение по древнерусским нотам, которые называются знаменами или крюками, потому что они похожи на крючки над буквами. Эта древняя нотация пришла к нам из Византии. Она несколько видоизменилась уже здесь, в России, но это общий принцип нотации, который передается, в основном, по слуху, от голоса к голосу, при обучении. Это унисонное, то есть одноголосное пение, достаточно древнее. На Западе его аналогом можно назвать григорианский хорал.
А обиходное пение — это пение, которое сложилось в Русской Церкви где-то к середине XIX столетия. Как правило, это четырехголосное или трехголосное пение по обиходу, то есть по тем напевам, которые стали общепринятыми в какой-то определенной местности или обители. Скажем, есть обиход Киево-Печерской Лавры, есть обиход Троице-Сергиевой Лавры, Софийского Новгородского собора или Успенского собора Московского Кремля. Их много, и они употреблялись раньше в полной мере, скажем так, в какой-то локальной местности. Тот обиход, который мы имеем сегодня, составной: он состоит из частей обиходов разного времени, сложившихся в разной местности. Это простое общедоступное пение.
Вед.: А есть еще партесное пение…
Митрополит Лонгин: Да, это пение по партиям, по голосам, то есть полифоническое. В старину, когда Россия начала перенимать у Западной Европы основы развитого музыкального искусства, русские композиторы сочиняли произведения не только для общепринятого четырехголосия, но и для 8, 12, 24, 48 голосов. Это как храм Василия Блаженного в русской архитектуре, то есть такое многоцветие, яркость, узорчатость, в которой порой терялся общий смысл самого произведения. Но этот период быстро закончился, и такая музыка практически вышла из употребления, хотя какие-то отдельные вещи время от времени звучат в концертном исполнении.
Вед.: Владыка, вы уже начали перечислять образцовые примеры духовной музыки. Специально для наших телезрителей вы бы могли еще что-то порекомендовать? Что послушать?
Митрополит Лонгин: Из исполнителей – те хоры, о которых я сказал. Хор под управлением Николая Васильевича Матвеева, у него достаточно большое количество дисков вышло еще при советской власти, они переиздавались неоднократно. Конечно же, хор архимандрита Матфея (Мормыля) — объединенный хор Троице-Сергиевой Лавры и Московских духовных академии и семинарии. Я рекомендовал бы записи мужского хора Подворья Троице-Сергиевой Лавры под управлением Владимира Горбика. Ну, и наши хоры: Архиерейский мужской хор, хоры Троицкого собора, Покровского храма, других храмов города Саратова. Ими записано много классических произведений церковной музыки, и есть очень неплохие образцы.
Вед.: Владыка, а сейчас пишут ли музыку для церковных богослужений?
Митрополит Лонгин: К сожалению, пишут. Я не случайно так сказал. Образцов по-настоящему церковной современной музыки очень немного. Это, прежде всего, опять же архимандрит Матфей (Мормыль) и диакон Сергий Трубачев. Два этих имени я мог бы назвать в качестве образцовых церковных композиторов современности. В чем их образцовость? В том, что они очень интересно и высокопрофессионально развивают классическую русскую церковную традицию, наследуя тем мастерам, которые прославили русское церковное пение в XIX и XX столетиях. К сожалению, есть и люди, которые обращаются к церковной тематике, совершенно не понимая, что она из себя представляет, из какого-то ложного чувства, желания пооригинальничать и поинтересничать: «У великих были такие опусы, и у нас должны быть». А о чем эта музыка, к Кому она обращена, какие чувства должна вызывать у слушателей — такие люди не просто не знают, но даже и не подозревают, что там есть какой-то особый смысл и что неплохо было бы этим поинтересоваться.
Я думаю, что церковная музыка требует того, чтобы ее писал человек, который непосредственно имеет дело с ее исполнением. Наиболее удачны те произведения, которые пишутся, исходя из необходимости. Допустим, есть хороший хор, есть хороший текст, но на этот текст нет какого-то подходящего произведения, поэтому взяли и написали именно для этого хора. Бывает, получается очень неплохо. А если замысел абстрактный: «Вот я сейчас сяду и напишу всенощную» — как правило, такие опыты неудачны.
Вед.: Так все-таки каким должно быть авторское произведение, чтобы его исполнили в храме?
Митрополит Лонгин: Оно должно быть в традиции. Оно должно говорить не об авторе, а должно отвечать тому предназначению, которому призвана отвечать церковная музыка.
Осмогласие. Обиход (3-х голосье) СПбДА
От составителей
Настоящее учебное пособие адресовано учащимся первого и второго курсов Санкт-Петербургской православной духовной семинарии, клирикам и певчим храмов Санкт-Петербургской епархии РПЦ, а также широкому кругу лиц, интересующихся современным пением Русской Православной Церкви. Пособие составлено в соответствии с принятой в СПбПДАиС программой обучения церковному пению и ориентировано прежде всего на будущих диаконов и священников. В связи с этим расположения голосов в представленных песнопениях диктуется в основном традициями т.н. «алтарного пения»: мужское трех- или четырехголосие с мелодией в терцовом удвоении у теноров (партия первого тенора как правило не превышает ноты соль первой октавы). Кроме того, часть песнопений (гласовые распевы, прокимны вечерни дневные, ирмосы заупокойных канонов) приведены в фактуре смешанного четырехголосия (мелодия в партии сопрано). Также все гласовые распевы предваряются одноголосным изложением основной мелодии, которую нужно знать независимо от хоровой партии певчего.
Необходимость составления учебного пособия по церковному пению возникла в связи с тем, что в практике клиросного и алтарного пения храмов и монастырей Санкт-Петербургской епархии укоренились определенные традиции исполнения гласовых и обиходных песнопений. В рамках этих традиций неизбежно возникают варианты и разночтения, которые с одной стороны могут украшать музыкальный стиль службы, а с другой — приводить к существенным отклонениям от мелодий-первоисточников. Реальность сегодняшнего дня такова, что степень музыкальной «свободы» в манере исполнения гласовых и обиходных песнопений регулируется исключительно музыкальным вкусом и слуховыми привычками настоятелей храмов (монастырей) или регентов. Именно в семинариях и духовных академиях во многом формируются музыкальные вкусы будущих священнослужителей, поэтому в рамках учебной практики необходимо наиболее выверено подходить к вопросу точности гласовых и обиходных мелодий и качества их многоголосного изложения.
Проблема унификации музыкального материала как важнейшей составляющей богослужения так или иначе всегда стояла перед Русской Православной Церковью, на разных исторических этапах в нашей церкви предпринимались меры, направленные на закрепление сложившихся традиций и выявление типовых, канонических вариантов песнопений. В настоящее время допускается довольно широкое стилевое разнообразие как избираемого для богослужений музыкального репертуара, так и манеры его исполнения (естественно, при этом ведется широкая дискуссия о канонических ориентирах в этой области). Тем не менее, есть важнейшая практическая необходимость существования епархиального канона церковного пения, возникающая при соборном служении (особенно, на архиерейских службах). При составлении настоящего пособия учитывался предыдущий опыт создания таких учебников, мелодии были сверены по историческим публикациям нотных обиходов и октоихов, в его основу легли традиции церковного пения СПбДАиС, в том варианте, который сформировался прежде всего в результате многолетней преподавательской деятельности М. И. Ващенко и И. М. Ружанского. Вместе с тем, в некоторых случаях была выверена ритмическая сторона нотации, уточнено голосоведение в гармонических оборотах.
Одной из главных задач было максимально деликатно сохранить все те особенности церковного пения, которые присущи современной сложившейся традиции Санкт-Петербургской епархии, и которые составляют ее уникальный возвышенный стиль, даже если речь идет об обиходных песнопениях.
Содержание
Осьмогласие
Глас 1-й с. 5
Глас 2-й с. 11
Глас 3-й с. 17
Глас 4-й с. 23
Глас 5-й с. 29
Глас 6-й с. 34
Глас 7-й с. 40
Глас 8-й с. 46
Приложение
Глас 1-й с. 53
Глас 2-й с. 53
Глас 3-й с. 54
Глас 7-й с. 55
Прокимны вечерни, дневные с. 57
Заупокойные песнопения с. 60
Песнопения Пасхи с. 80
Молебные песнопения с. 89
Песнопения из чина Крещения с. 91
Песнопения из Всенощного бдения с. 91
Песнопения архиерейского богослужения с. 96
Комментарии с. 99
Данный труд пока не переведён в текстовый формат. В виде сканированного документа вы можете ознакомиться с ним по ссылке ниже.
Источник: Учебное пособие по церковному пению для 1 и 2 курсов С-Петербургской православной духовной семинарии. Осмогласие. Составители И. Макаров, Д. Шутко. СПбПДА 2011 г. С 107.
ПЕНИЕ В ХРАМЕ: ОБИХОДНОЕ И «КОНЦЕРТНОЕ»
В конце XVII века в российское церковное пение стала проникать киевская традиция, отличавшаяся двумя особенностями: гармоническим, аккордовым складом (многоголосие) и европейской пятилинейной нотной записью. Именно эти факторы стали основополагающими для нового типа церковного пения, которое сегодня обычно называется «обиходным».
Обиход, «обиходное пение» — это в общем смысле пение простое в исполнении (в отличие от «нестандартной» мелодики знаменного распева или виртуозных пассажей концертного пения), доступное самому простому составу небольшого хора. Оно ТЗ.ЮКС более динамичное — на слово приходится одна-две ноты, нет длинного распевания отдельных слов или их слогов, как в знаменном распеве или в коцертном пении. Типы обиходного пения различаются — например, «московский обиход», «бахметевский обиход» (распространенный в Петербурге и названный по имени автора, директора Придворной певческой капеллы Н. И. Бахметева).
Именно тем или иным типом обиходного пения поют в большей части храмов все изменяемые песнопения и значительную часть неизменяемых. Как и в пении знаменным распевом, в пении обиходом обычно хорошо различимы слова, что является, вместе с краткостью и простотой, несомненным достоинством обиходных напевов.
Как одну из разновидностей обиходного пения стоит отметить случаи общего (общенародного) пения всех молящихся за богослужением. Как правило, так поют важнейшие неизменяемые песнопения — «Воскресение Христово видевше» на Всенощном бдении, «Символ веры» и «Отче наш» на Божественной Литургии. Однако, если вы не знаете текста, стесняться этого не нужно: подпевать в такие моменты не обязательно.
Концертное пение — еще один тип церковного пения, обязанный своим появлением польскому и итальянскому влиянию и, в частности, творчеству петербургских придворных композиторов XVIII-XIX веков (как самого известного светскому читателю назовем Дмитрия Борт-нянского).
Концертное пение часто критикуют за «оперность», «светскость», оторванность от норм традиционного, уставного церковного пения, в частности — за трудности восприятия и понимания текста песнопений, адекватная передача которого является главной задачей церковного пения. Услышать образцы концертного пения можно в больших соборах, например в Храме Христа Спасителя в Москве или в Спасо-Преображенском соборе в Петербурге. В приходском богослужении в концертной форме иногда звучат неизменяемые части богослужения («Свете Тихий», «Единородный Сыне» и т. п.), а изменяемые части здесь чаще поют по обиходу.
В современной церковной жизни идет достаточно оживленная дискуссия о типах церковного пения, допустимых, оптимальных или желательных в богослужебной практике. Иногда доходит до жестоких боев с обвинениями сторонников концертного пения в превращении храма в оперный театр, «знаменщиков» — в узколобом фанатизме и желании зачеркнуть 300 лет развития церковного пения и т. д. Внутри фракций есть свои разногласия, например является ли пение знаменных песнопений по нотам, а не по крюкам профанацией или все же естественным этапом развития. Впрочем, в приходской практике культурный и вдумчивый регент (руководитель церковного хора) обычно находит золотую середину в сочетании различных типов пения, так чтобы оно выполняло свою главную задачу: адекватно донести текст песнопений до сознания прихожан и создать подлинный молитвенный настрой.
О партесном и обиходном пении (+аудио)
Когда мы стоим на службе, то слушаем много раз повторяющиеся песнопения, называемые «неизменяемыми», то есть такие, которые поются независимо от праздника и времени года. А что же происходит между ними? Почему часто изменяемые песнопения, то есть стихиры, ирмосы и тропари, проходят мимо нас? Или, точнее, мы мимо их. А ведь именно в них заключен смысл сегодняшней службы. В чем причина?
Ответ однозначен – эти изменяемые песнопения поются так, что слов непонятно или совсем, или процентов на семьдесят.
Очень часто можно услышать, что люди не любят «партес», а любят «обиходное пение». Но, думаю, на самом деле за любовью к понятному «обиходному пению» скрывается желание слушать и понимать службу от начала до конца. Ведь служба написана не для того, чтобы каждое воскресенье молиться, слушая только узнаваемые «Свете тихий» и «Ныне отпущаеши».
Знаю храмы, где в Великий четверг, например, на службе Двенадцати Евангелий, поется не пятнадцать антифонов, только семь. Или на обычной всенощной не шесть стихир на «Господи воззвах», а всего две.
Неужели мы должны приучать молящихся только к красивым, песнопениям, слова которых все и так знают? Или мы призваны максимально вовлечь человека в службу, открыть своим пением ее смысл, а может быть, иногда, привлечь красотой слова, заставить человека начать молиться?
Если мы этого не делаем, то грош нам цена. Тогда мы просто профессиональный хор, умеющий читать с листа и «кверху ногами», но хор не церковный. Хотя я ни в коей мере не отрицаю и даже поддерживаю исполнение авторских произведений, ведь никуда мы не денемся от своей музыкальной культуры. Нельзя несколько веков развития нашей духовной музыки просто выкинуть и начать петь все знаменным распевом.
Где же та грань, которую нельзя переступать, руководствуясь желанием уйти поскорее домой?
Думаю, что регент не может быть просто дирижером, а певчие — людьми, лишь работающими на клиросе. Все же, думается, певец тоже должен хотя бы понимать смыл происходящего, а не просто перебирать ноты с первого листка до последнего.
Конечно, это непозволительная роскошь, подобно Виктору Степановичу Комарову брать в хор одних только верующих, церковных людей, однако, как говорится: «произволяющий способен». Все в руках регента, который должен свой хор и каждого певца любить и относиться к нему со вниманием, объясняя непонятное и стараясь открыть и ему смысл церковной службы.
А сегодня мы будем слушать второе отделение концерта, посвященного 300 Автокефалии Русской Православной Церкви. Будем слушать, как раз за разом Виктор Степанович доказывает, что авторские песнопения наполнены молитвенностью, ведь их писали глубоко верующие люди. И они несомненно помогают раскрывать смысл христианского богослужения.
Однако нам дается и образец московского обихода, основанный на точном, ритмичном разделении долгого звука и быстрого (собственно читка). Думается, что только такое исполнение изменяемых песнопений можно считать приемлемым в наших храмах.
«Обиход – самые прекрасные по искренности и простоте песнопения»
Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я – медь звенящая или кимвал звучащий… (1Кор. 13,1). Эти поразительные по своей глубине и поэтичности слова апостола Павла универсальны, но особенно применимы к церковному хору. Не стать «звенящей медью», имея «голос ангельский», важно вдвойне: неслучайно ведь в народе говорят, что «где голосок, там и бесок»… Красота голоса может помочь его обладателю послужить своим талантом Богу и людям, а может, напротив, – стать соблазном.
Регент хора саратовского храма во имя Святых Первоверховных апостолов Петра и Павла Тамара Пенкина по опыту знает: голос для хориста – не цель, а средство.
На своем месте
На клирос я впервые попала в 15 лет, когда училась в Вольском музыкальном училище, – рассказывает Тамара. – Пошла из профессионального любопытства: товарищи поют – и мне тоже интересно. Наемный профессиональный певец всегда пел в церковных хорах, этот факт отмечался во всех источниках по музыкальной истории.
Я на тот момент была крещена, но с церковной жизнью совершенно не знакома.
Я на тот момент была крещена, но с церковной жизнью совершенно не знакома
Благовещенский храм был в нашем городе единственным, в него я и пошла, а уже через месяц встала за регентский пульт. Действующий регент на тот момент заболела, старшие дали мне в руки камертон и сказали – давай. С этого дня все и началось.
В Вольске тогда еще сохранялись традиции антифонного пения, были левый и правый хоры. Я была в левом хоре, где пели бабушки, там были совершенно незнакомые мне гласы, не те, которые потом встретились в Саратове.
В училище и – позже – в консерватории я училась как музыковед, но по натуре я исполнитель, мне нравится петь и всегда «манил» дирижерский пульт, поэтому в хоре я моментально закрепилась, быстро почувствовала себя на своем месте. Постепенно стала проявлять интерес к чтению, бабушки стали мне позволять читать сначала кусочек третьего часа, дальше – больше. Мне хотелось вникнуть в строение службы, чтобы служить не вслепую. Я сразу поняла, что регентство меня привлекает, для меня это до сих пор чудо – как один человек организует всю эту музыкальную массу, которая выдает такое масштабное звучание.
В Саратов я приехала поступать в консерваторию и сразу попала в Духосошественский храм. Увидела объявление, что в кафедральный собор требуются певчие. Я была наивной девочкой из деревни, которая не знала, что такое «кафедральный», – и слава Богу, потому что если б знала, что это означает «под руководством владыки», я бы, наверное, не решилась туда пойти.
Пришла: «Здравствуйте, а я вот петь могу». Огромная благодарность матушке Маргарите Догадиной, которая дала мне проявить себя и певцом, и регентом, поставила меня замещать ее на левом хоре – все меня вело по этому пути.
Пела я и регентовала во многих саратовских храмах, но везде была заместителем старшего регента, помощником и библиотекарем, переходила с места на место и нигде не могла себя окончательно найти. Может быть, потому, что была на вторых ролях, хотя созрела уже делать что-то свое. «Своим» для меня оказался Петропавловский храм, где я сейчас и служу.
О свободе творчества
В любой творческой деятельности есть свобода, в том числе и на клиросе. Да, у нас многое регламентировано, но темперамент и другие личностные характеристики регента будут сказываться на стиле исполнения.
Я думаю, что у каждого человека может быть свой приход, который подходит именно ему, и даже «свой» регент. Сейчас время ускоренное, и если человек вот с этим внутренним ускорением приходит в храм, где все исполняется протяженно, ему будет некомфортно. Может, человеку нужно смирить себя и замедлиться, и ему это будет на пользу, а может, стоит для начала поискать приход, где клиросное пение более подвижное, и это станет для него отправной точкой в его воцерковлении.
Литургическое время творит и клирос, и алтарь, и это время должно совпадать
У каждого хора свое звучание. Бывает, простые бабушки поют умилительнее, чем «звезды» с консерваторским образованием, которых все время тянет к концертной трактовке исполнения. Когда я только пришла, мне тоже хотелось все время петь что-то концертное, яркое, чтобы все было громко, чтобы были сочные, «сладкие» гармонии. И лишь недавно поняла, что «обиход» – это самые прекрасные в своей искренности и простоте песнопения.
У каждого настоятеля свой любимый распев «Херувимской»: кто-то любит сербский, кто-то просит спеть «Софрониевскую» Чеснокова – все люди разные. Главное, чтоб была общность, потому что бывает так, что регент с алтарем вступают в некое противодействие. Например, в алтаре нужно, чтобы звучало что-то молитвенное, «обиход», а у регента в это время душа просит «развернуться» во что-то концертное. В таком случае, понятно, ничего хорошего не выйдет.
У каждого служащего свой темп, не с каждым регентом настоятель может сработаться. Литургическое время творит и клирос, и алтарь, и это время должно совпадать.
Профессионалы и любители
Есть в нашем хоре и профессиональные вокалисты, и те, кто закончил в детстве несколько классов музыкальной школы. Некоторые приходят подрабатывать, но в основном все приходят за служением. В крайнем случае – за звучанием, за творческим выражением. Уровень у всех разный, но те, кто слабее, стараются подтягивать свой уровень. Душевность – это хорошо, но надо расти и профессионально.
Актуальность приобретают любительские хоры, люди хотят участвовать в богослужении не просто как прихожане, а как соучастники. Мне посчастливилось руководить одним из первых любительских хоров в Саратове. Приходят даже люди, которые нот не знают, с ними у нас есть своя система знаков, которая помогает петь без нот. Их учат основам нотной грамоты, вокалу, и постепенно они упущенное наверстывают – мотивация у пришедших от души, а не от профессии порой гораздо выше, чем у профессионалов, и результат не заставляет себя ждать.
Мотивация у пришедших от души, а не от профессии порой выше, чем у профессионалов
Церковные песнопения близки к народным, а народные песни у нас в подкорке. Даже у тех, кто поет в хоре впервые, просыпается генетика и подсказывает, как тот или иной отрывок спеть, так что церковное пение на самом деле – это не так уж и сложно.
Мы стараемся разнообразить свой репертуар – поем и авторские песнопения, и то, что передавалось устно из поколения в поколение, и заимствованные песнопения, как правило, византийские. Обязательно ищем что-то новое, благо отец Нектарий позволяет экспериментировать и дает свободу. Он может выразить свои пожелания, отметить, что вот это песнопение к молитве не располагает, тогда мы все вместе совещаемся и решаем, что это песнопение мы петь не будем.
Одной из точек роста стал знаменитый Богородичный гимн Нектария Эгинского. Сначала пели его в день тезоименитства настоятеля, теперь часто поем на Богородичных праздниках.
Еще одна тенденция – детские церковные хоры. Я слышала, как в нашем Никольском монастыре детки по воскресеньям поют раннюю литургию в 7 утра! А в 6 утра собираются на спевку.
Дети – вне конкуренции. Это ангелы. В Петропавловском храме у нас тоже есть детская группа при воскресной школе, формируется богослужебный хор, который уже пробует свои силы на литургиях.
Пение и молитва – как совместить?
В Саратове моя детская интуитивная вера получила интеллектуальное продолжение, стала более взрослой, хотя и сейчас взрослости мне по-прежнему не хватает, не хватает знаний. Это детское состояние я в себе рьяно охраняю, за многое не берусь, хотя и регент. У нас в хоре есть женщина, которая прошла катехизаторские курсы, у нее огромный багаж знаний, любую стихиру по полочкам разложит, от нее многому учусь.
Когда профессиональному певчему жить полноценной церковной жизнью – вопрос очень сложный. По крайней мере, для меня. Руководить хором и одновременно молиться, исповедоваться и причащаться – не получается. Приходится находить дополнительное время, чтобы забегать в храм помолиться, причем мне важно, чтобы это было внеслужебное время и в храме было тихо, иначе «ухо» отвлекает, я начинаю невольно включаться в работу – такая профессиональная деформация. Певчие, которые молятся во время песнопения, сразу словно «вываливаются» из коллектива, уходят в себя и перестают нормально звучать.
Надеюсь, что рано или поздно я приду к такой степени понимания, что смогу соединить работу и молитву. Наверное, этот то направление, в котором надо развиваться.
Во время Великого поста, например, совмещать легче: это удивительное время, когда у меня начинает получаться молиться во время пения. Правда, обычно это все заканчивается очень печально – я начинаю плакать и не могу регентовать. Певчие поют, а я стою и реву. Не раз у меня такое было. События, связанные с распятием и смертью Христа, резонируют со мной больше всего, и я эмоционально выкладываюсь так, что на пасхальную радость уже сил не остается. Хотя на Пасху задача певчих – просто выжить, потому что всю ночь петь – это очень тяжело.
Иногда выходом из ситуации для меня становится чтение на клиросе. В отличие от пения, чтение молитве не мешает, а помогает.
Для большинства певчих работа в хоре не основная, все работают с утра до вечера, а потом еще поют в храме. Иногда видно, что человек просто устал и отключается от процесса, его приходится «включать» или просто заботливо говорить: иди, поспи.
Лечение музыкой
Периодически во мне прорывается вокалист. Когда регентую, часто ловлю себя на желании просто встать и попеть. Поэтому я хожу на репетиции в ансамбль старинной музыки «Алиенор», который организовал выпускник консерватории Василий Васин, и просто пою. Василий Васин и Алексей Кремаренко оба поют в церковных хорах (Василий – в Петропавловском храме, Алексей – в архиерейском хоре Духовской церкви) и, как и я, по образованию музыковеды, а Алексей еще и композитор. Нас объединяет любовь к истории музыкального искусства.
Как музыковеду, мне также важна просветительская сторона моей деятельности.
Музыка – то, что нас вдохновляет, помогает радостно существовать
Почему в храме мы поем и 19-й, и 20-й, и 17-й, и 16-й век, и знаменное пение? Потому что люди должны знать, что это наша история, и что в храме в разные периоды звучание и стилистика были различными. И ансамбль «Алиенор» тоже несет в себе эту функцию.
Нам всего полтора года, но нас уже приглашают выступать в консерваторию, в музей Радищева. А началось все с древнерусского крюкового пения, когда мы попробовали исполнить древнерусскую литургию. Эта музыка – то, что нас вдохновляет, помогает нам радостно существовать.
Что в моей жизни еще есть, помимо пения? Надо сказать, что изначально я хотела быть врачом, но моя мама, которая была медсестрой, сказала, что врача из меня не получится. Я расстроилась, но была девочкой послушной, с мамой согласилась и ушла в музыку. Однако желание лечить людей жило во мне и не уходило. В итоге я немножко массажист, а с недавнего времени еще и студент факультета психологии Волгоградского госуниверситета, получаю второе высшее образование. Я стараюсь не останавливаться на достигнутом, придерживаюсь принципа «остановишься – замерзнешь». Есть мысли заниматься музыкальной публицистикой. Несмотря на свою любовь к вокалу, я не жалею, что выучилась на музыковеда. Музыковедение дает более глубокое понимание музыкальных структур, исторических контекстов.
Свое желание помогать людям через музыку реализую – пришла к выводу, что музыка тоже имеет лечебные свойства: ты и музыкант, и врач в одном лице.