Что такое ориентализм в концепции э саида
Что такое ориентализм в концепции э саида
«Теория ориентализма» Э. Саида: подход к осмыслению проблемы Восток – Запад
В последнее время в многочисленных материалах печатных и электронных СМИ все чаще стали появляться сообщения, отражающие точки зрения американских и европейских аналитиков на развитие современных международных отношений, проблему борьбы с мировым терроризмом, перспективы урегулирования различных по своему характеру конфликтных ситуаций, в частности, арабо-израильского конфликта, послевоенного хаоса в Ираке и т. д. Реже появляются статьи арабских аналитиков.
Некоторые наблюдатели высказывают мнение, состоящее в том, что арабская интеллигенция, включая аналитиков и исследователей, находится в состоянии полной апатии и бездействия, не будучи в состоянии представить оригинальное мнение о вышеуказанных проблемах. Подобную точку зрения можно назвать предвзятой и ошибочной. Большая часть арабских аналитиков, которые смогли донести до читателей некоторых стран мира свои позиции по данным вопросам, являются этническими арабами, проживающими в США или в странах Западной Европы. Нередко оказывается, что они наравне со своими западными коллегами являются лишь наблюдателями за развитием ситуации на Ближнем Востоке. И лишь немногие из них оказываются способными воспринимать их (проблемы) как часть собственной жизни.
Главным произведением его жизни стала книга «Ориентализм», которая была опубликована в Нью-Йорке в 1978 году. Целью написания книги было представление западного подхода к исследованию Востока.
Ориентализм (или востоковедение) – западная дисциплина, которая приобретает самостоятельное значение и была поставлена на научные оси в XVIII–XIX вв. Он определяет Восток не в географическом (East), а в культурном смысле (Orient).
Работа посвящена истории познания и освоения европейцами культуры арабского Востока, насчитывающей немало ярких страниц – от первых контактов с диковинами и богатством до формирования систематической научной традиции изучения культур региона, которая подкрепляется мощной политической и экономической практикой колониального освоения Востока со стороны ведущих европейских империй.
Восемнадцатый век стал поистине поворотным в процессе расширения европейских знаний о мире. Вслед за периодом накопления фактов настал черед их систематизации. Этот новый этап в развитии знаний совпал с новым этапом во взаимоотношениях Европы с неевропейскими мирами – активной колониальной экспансией и обширных территориальных приобретений. Многие ученые, медики, географы и путешественники своими открытиями и гипотезами помогали экспансии и доминированию Европы, при этом они видели себя носителями «истинного знания», несущими «бремя ответственности за улучшение экзотических земель и народов». Все это накладывало неизгладимый отпечаток на понимание и изучение характера, особенностей и последствий взаимодействия восточных и западных обществ и культур.
Важнейшим этапом в становлении этой парадигмы и стал «Ориентализм» Э. Саида, имея в виду при этом не просто наименование академической дисциплины, но и особый подход к предмету изучения, воплощенный в позиции одной цивилизации (европейской) по отношению к другой (арабско-исламской). Автор представляет ориентализм как сложную и многоуровневую систему репрезентаций Востока со стороны Запада, которая включает в себя, помимо академического компонента – исследования и комментирования классических текстов, – определенное представление о сути «восточного человека», воплощенное в практике имперской колониальной экспансии.
В своем произведении автор утверждал, что западные наука и литература, в которых исследуются проблемы развития Востока на разных исторических этапах, «страдают» от колониального отношения к нему, то есть к Востоку. Восток является элементом западной «воображаемой географии». В сущности, такой «Восток» оказывается не более чем европейским мифом и относится главным образом к дискурсивной, а не эмпирической реальности, противопоставление Востока и Запада служит вариантом оппозиции «мы – они», а западное представление о себе возможно лишь в соприкосновении с конструируемым образом Востока, который наделяется «репрессированными» качествами Запада. Было создано само понятие «Восток», а также представление о его идентичности и культуре. «Запада» никогда бы не было, если бы не существовала его противоположность, антитеза – «Восток». Внимание обращено не к сущностному характеру Востока как объекта анализа, а к ориентализму как предмету, представленному в западных науках и художественной литературе.
Изучение неевропейских стран и репрезентации восточного «другого» играли важную роль в становлении самой Европы, такой, какой мы ее знаем сегодня. Через постоянные сравнения и противопоставления с Востоком укреплялась идея Европы как понятие, идентифицирующее ее в качестве особого мира – цивилизации с уникальным историческим опытом, своей системой норм и ценностей и прогрессивной моделью мироустройства, как понятие, дифференцирующее «европейцев» от всех остальных «других».
И все же главным, что определяет современный этап в западной историографии колониализма, является проблема взаимоотношения власти и знания. Делается вывод, что проект Просвещения был, помимо прочего, попыткой сделать Европу посредством колониальной экспансии, доминирующей над всеми другими культурами и обществами мира. Это значит, во-первых, что арабистика и другие востоковедческие дисциплины были институционально связаны с «европейской властью»: церковью, корпорацией, университетом, поэтому эксперт по Востоку нередко является участником политического действия.
Итак, имеется замкнутый контур, рамка, очерчивающая «истинный Восток». За ее пределами остаются край Африканского Рога и Австралия с Новой Зеландией, по существу, анклавы Европы. Однако в самой Европе есть «ориентализированные» области, в которых «чувствуется Восток». Во-первых, Балканы с их православным и мусульманским населением и историей подчинения османскому владычеству. Во-вторых, южные оконечности Италии и Франции: Сицилия, Сардиния, Корсика, балансирующие на грани принадлежности к Европе, – нечто вроде «Македонии», откуда пришел Александр Македонский. Есть государства, испытавшие на себе восточные влияния (например, Испания).
Беда и болезнь Запада состоит в том, что он утратил интерес к внутренней духовности, отдав все свои душевные и умственные силы покорению внешней природы. Утрата духовных ценностей произошла впервые в западной цивилизации, но страдают от этого все – и европейцы, и все остальные народы.
Мы уверены, что всем нам, в том числе и Западу, нужно знать и древний, и новый Восток, без этого знания наша жизнь будет беднее и одностороннее. Чтобы свершилось наконец давно желанное глубокое и настоящее единение Востока и Запада, необходимо полное понимание, к нему мы стремимся и хотим по мере сил помочь ему.
[1] См.: Глебова Н. Эдвард Саид. Жизнь на стыке цивилизаций. 2004. С. 1 [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.iimes.ru , свободный.
[2] Сотов А. А. «Ориентализм»: постколониальная критика Э. Саида. Центр изучения современного Ближнего Востока. 2004. С. 1.
[7] Сотов А. А. «Ориентализм»: постколониальная критика Э. Саида. – Центр изучения современного Ближнего Востока. – 2004. – С 5.
[8] Said E. W. Orientalism. P. 3.
[9] Дискурс понимается Э. Саидом вслед за М. Фуко как собрание утверждений (часто, но не всегда, содержание текстов), объединенных вместе обозначением общего объекта анализа, особыми путями артикуляции знания об этом объекте и определенными связями, особенно регулярностью, порядком и систематичностью.
[10] Said E. W. Orientalism. P. 6.
[12] Childs P., Williams R. J. P. Op. cit. P. 101.
[13] Никитин М. Д. «Ориентализм» Э. Саида, теория колониального дискурса и взаимодействие Востока и Запада: к выработке нового понимания проблемы. 2004. С. 16.
[14] Said E. W. Orientalism Reconsidered. P. 17.
[15] Бургмистров С. Л. Современная философия как феномен культуры: исследовательные традиции и новации. Материалы научной конференции. Серия «Symposium», выпуск 7. – СПб.: Санкт-Петербургское философское общество, 2001.
[16] Ольденбург С. Ф. «Связи Запада с Востоком старинные…» 1922. С. 5; Восток – Запад. Исследования. Переводы. Публикации. 1982. 293 с
ОРИЕНТАЛИСТИКА И ОРИЕНТАЛИЗМ. ПОЧЕМУ КНИГА ЭДВАРДА САИДА НЕ ИМЕЛА УСПЕХА В РОССИИ?[9]
В последние десятилетия наметилась тенденция переосмысления основ науки о Востоке. Востоковедение (ориенталистика) – некогда уважаемая и уважающая себя наука, гордившаяся тем, что бескорыстно трудится в трудных условиях, изучая неевропейский мир с тем, чтобы открыть культуру и историю этих народов опять же всему миру, – вдруг была обвинена в том, что она – наука колониальная, обслуживающая интересы западных колонизаторов, работающая вовсе не для изучаемых народов, а для европейцев, пронизанная европоцентризмом и презрительным отношением к туземцам, т. е. и не наука вообще.
Справедливости ради стоит отметить, что негативное отношение к слову «востоковедение», «ориенталистика», Oriental studies появилось и стало крепнуть задолго до блестящей книги Саида, в период распада колониальных империй в середине XX в. Причем, это проявилось не только на Западе и в странах третьего мира, но и в Советском Союзе. Среди востоковедов все большую роль стали играть ученые из самих так называемых восточных стран, и для них называть ту науку, которой они занимались, «востоковедением» было весьма странно. Регулярно проводившиеся международные конгрессы востоковедов были переименованы в «Международные конгрессы по изучению Азии и Северной Африки», а Институт востоковедения Академии наук СССР накануне очередного конгресса в 1960 г., который проходил в Москве, был переименован в Институт народов Азии, при этом из него был выделен Институт Африки. А журнал «Проблемы востоковедения» получил новое название: «Народы Азии и Африки».
Впрочем, от понятия «востоковедение» в нашей стране не отказались. Вскоре Институту востоковедения вернули его изначальное имя. А когда в 2004 г. очередной съезд востоковедов вновь состоялся в Москве, то его название по-английски звучало “International Congress of Asian and North African Studies”, а по-русски – «Международный конгресс востоковедов». Тогдашний директор Института востоковедения Р.Б. Рыбаков настоял на таком расхождении в названии на разных языках.
В нашей стране книга Саида не произвела серьезного впечатления, что само по себе симптоматично. Но, чтобы понять причины этого явления, нужно прежде познакомиться со взглядами самого Эдварда Саида. Он называет ориентализмом (англ, из нем. Orientalism) три различных явления, хотя и утверждает, что они тесно связаны друг с другом:
1. «Академическое определение» – «всякий, кто преподает Восток, пишет о нем или исследует его… оказывается ориенталистом».
2. Ориентализм в более широком понимании – это «стиль мышления, основанный на онтологическом или эпистемологическом различении “Востока” и (почти всегда) “Запада”. Такой ориентализм вмещает в себя Эсхила и Виктора Гюго, Данте и Карла Маркса»[11].
3. Третье значение ориентализма: «западный стиль доминирования, реструктурирования и осуществления власти над Востоком». Из-за этого ориентализма «Восток не был (и не является до сих пор) свободным предметом мышления и деятельности». «Существует целая сеть интересов, которые неизбежно затрагиваются… всегда, когда только дело касается этой специфической сущности, под названием “Восток”»[12].
Поясняя свое видение этого понятия, Саид пишет: «Ориентализм не есть ни только лишь политическое образование или сфера, пассивно отражаемая культурой, гуманитарной наукой или институтами, ни громадное и хаотичное собрание текстов о Востоке, ни выражение и проявление какого-то гнусного “западного” заговора с целью держать “восточный” мир в подчинении. Скорее это распространение геополитического сознания на эстетические, гуманитарные, экономические, социологические, исторические и филологические тексты»[13].
Он «не состоит в непосредственных отношениях с политической властью как таковой», но он «производится и существует в неравном обмене с различными видами власти»[14].
Надо сказать, что ориентализм в широком смысле старше колониализма и капитализма. Это вовсе не порождение XIX века, как думает современный российский обществовед и публицист А.И. Фурсов[15]. Он начинается с древних греков, которые изобрели деление человечества на Ориент и Оксидент, на граждан и варваров; с наших предков, для которых народы, приходившие с востока, были погаными, или бусурманами, с «восточных мотивов» в творчестве сонма европейских классиков от Гёте до Есенина. Для постсоветских людей, коими мы являемся, особое значение имеет осознание того, что истинными «ориенталистами» в саидовском смысле были Г.В.Ф. Гегель и его ученик Карл Маркс. Именно они отводили Востоку роль детства человечества, ставили его на первую ступень в историческом развитии.
По сути тот же ориентализм послужил в первой половине 1920-х годов подсознательным базисом большевистского отношения к Востоку как к «резерву пролетарской революции». Н.И. Бухарин в свое время выразил это образно и четко: «Восток – пехота международной революции». Отношение к Востоку как к объекту манипулирования преобладало в период холодной войны, когда оба лагеря хотели использовать национальные чувства и национальные движения против соперника, при этом не замечая (закрывая глаза на то), что на самом деле страны третьего мира использовали соперничество великих держав в своих интересах.
У Саида часто проскальзывает мысль, что востоковедение не сводится к идеологии покорения Востока, что оно содержит позитивное знание (однажды я даже встретил у него выражение «гуманистические ценности ориентализма»[16],), но нигде он не формулирует прямо, что так называемые ориенталисты (как бы ни относиться к такому их «званию») много сделали для того, чтобы изучить историю и культуру восточных цивилизаций и опубликовать знание о Востоке не только для европейского потребителя, но и для самих восточных народов. Что касается Европы, ориенталисты «обслуживали» не только колонизаторов (военных, чиновников, бизнесменов), но и широкие массы общественности, раскрывая перед ними неевропейский мир. Востоковедение предоставляло материал не только для обоснования колониальной политики и подпитки имперского духа, но и для критики этой политики и для воспитания в Западной Европе идеологии толерантности и уважения к другим народам. Надо бы отдать справедливость западному востоковедению. Одновременно с формированием инициативного буржуа в позднесредневековой Европе формировался и новый человек – исследователь. Европейцам было интересно знать о мире. Они лезли в страны с неблагоприятным для них климатом не только из жадности, но и из страсти к знаниям. Да, при этом они невольно (или вольно) работали на свою родину. Но их побуждения нередко были самыми светлыми, самыми благородными. И они дали народам Востока их географию, их историю, их этнологию и проч. и проч. И тот же самый ориентализм дал зарождавшимся на Востоке политическому классу и интеллигенции материал для осознания национальной идентичности и формулирования идей освободительного движения.
Изучение неевропейского мира, востоковедение, не только выполняло свою «титульную» задачу – давало европейцам знание о других странах, но и способствовало развитию прочих наук, науки в целом: географии, этнографии (антропологии, социологии), ботаники, зоологии, геологии. Ламарк и Дарвин не смогли бы появиться без роста знаний о мире и его населении.
Но Саид постоянно «затирает» эти факты оговорками, что все же более важно – это проступающий сквозь тексты западных ученых ориентализм. При этом он не гнушается вульгарных формулировок типа: «политический империализм направляет всю сферу исследования, воображения и научных институтов… таким образом, что обойти его интеллектуально или исторически невозможно»[17]. В конце концов, Саид поставил перед собой именно такую задачу: дать не объективный историографический анализ востоковедных исследований, а разоблачить «истинные» европейские интересы.
В книге анализируются только британская и французская литература о Востоке, затем также американская. В основном Саид иллюстрирует свои тезисы примерами исследований, посвященных Ближнему Востоку и, отчасти, Индии. Но его выводы имеют гораздо более широкое значение: относятся и к другим национальным школам востоковедения, и к другим регионам Востока.
В формулировках Саида много справедливого. Конечно, «Ориентализм – это не легкомысленная европейская фантазия по поводу Востока, но рукотворное тело теории и практики, в которое на протяжении многих поколений шли значительные материальные инвестиции».
Верно, что наличие Востока давало Европе сознание своей идентичности, питало «идею европейской идентичности как превосходства над всеми другими неевропейскими народами и культурами»[18]. Здесь сразу хочется уточнить, что и для остальных народов противопоставление себя «другим» являлось средством выработки идентичности. И это чувство инаковости обязательно приводило к идее превосходства над другими. Вспомним хотя бы китайское убеждение, что ханьцев окружают только варвары. И эта идея, безусловно, сплачивала Китай. Вспомним и индусское убеждение, что вся человеческая мудрость заключена в Ведах.
Справедливо замечание, что «Европейская культура выиграла в силе и идентичности за счет того, что противопоставляла себя Востоку как своего рода суррогатному и даже тайному “Я”»[19]. Но европейцев нельзя обвинять в том, что они «смотрели» и мотали на ус, а азиаты не смотрели и ничему не учились. Да, изучение Востока европейскими учеными означало символические присвоение его природы, истории, народов. Скажем, выход в Голландии книги «Птицы Явы» означало «присвоение» Европой индонезийской природы. Публикации книги о каком-то народе или племени означало присвоение данных об этом народе европейской наукой для понимания всемирной истории, т. е., в конечном счете, все той же европейской истории. Но индонезийцы не писали книг «Птицы Европы» и не изучали народы Европы, чтобы понять свою историю.
Саид с горечью отмечает: в арабском мире не было ни одного крупного журнала по арабистике. Не было ни одного университета, сравнимого с Гарвардом, Оксфордом, Калифорнийским университетом. Нет на Востоке и профессиональных организаций, занимающихся, к примеру, изучением Соединенных Штатов как культуры. Спрашивается, кого за это можно винить? Я не проверял этих данных Саида, и дело не в том, точны ли они. В данном случае важно именно его мнение, его признание, что диспаритет знаний о Востоке на Западе и знаний о Западе на Востоке в значительной степени является следствием пассивности восточной научной мысли.
Безусловно, западное востоковедение проникнуто европоцентризмом. Восток сознательно или подсознательно понимается как «отклонение» от «нормального» (европейского) пути. Но такое положение создалось объективно. Если бы не португальские каравеллы пришли в Индийский океан, а флотилии Чжэн Хэ появились в Атлантическом океане, то, возможно, Восток стал бы пониматься как эталон, от которого Запад «отклонился». Ориентализм существует как реальное явление, как комплекс знаний (как бы он ни был заражен европоцентризмом), а окси-дентализма как комплекса знаний нет. Он возникает только как пропагандистский концепт, как эмоциональная реакция на продолжающееся активное изучение Востока западными учеными[20].
Саид прав, что не существует четкой грани между «чистым» и «политическим» знанием[21]. Несомненно, что окружающая действительность влияет на исследования. Конечно, британец или американец подходит к материалу прежде всего как британец или американец, а лишь затем как индивид, объективный исследователь[22]. Востоковедение действительно стоит рядом с политологией и, следовательно, с политикой и взаимодействует с нею по нескольким линиям:
1) политики используют данные, добытые научным путем;
2) исследователи (сознательно или подсознательно) нацеливаются на «актуальные» темы, которые оказываются полезными для военных и дипломатов.
Но все это не обязательно плохо, потому что в идеале для использования востоковедения в политике факты, добытые учеными, должны быть надежными, т. е. объективными, отражающими действительность, т. е., в конечном счете, увеличивающими знания.
В значительной мере справедливы слова Саида: в трудах западных ученых «восточный человек изображен как тот, кого судят (как в суде), кого изучают и описывают (как в учебном плане), кого дисциплинируют (как в школе или тюрьме), кого необходимо проиллюстрировать (как в зоологическом справочнике)»[23]. Возникает вопрос: а какова во всем этом роль самого «восточного человека»? Почему он позволяет себя постоянно судить, воспитывать и т. п.?
Реакция западной общественности на книгу Э. Саида показала, что в обществе преобладают наивные люди, с детской доверчивостью верящие в свою объективность и свободу от стереотипов, бытующих в обществе.
Вернемся к вопросу о том, почему книга Саида не встретила взрыва интереса на советском и постсоветском пространстве. Она была переведена на русский язык только спустя 28 лет, да и после этого не стала предметом серьезных дискуссий. У меня есть два дополняющих друг друга объяснения. Во-первых, книга Саида была «не про нас». Культивировалась идея, что Россия никогда не была в полном смысле колониальной державой, что в Российской империи все нации и конфессии мирно уживались, а в Советской державе вообще процветала «дружба народов», одна сплошная «Свинарка и пастух». Мы до сих пор, как мне кажется, не понимаем, насколько мы, русские, этноцентричны, как мы ежеминутно отталкиваем от себя другие этносы. Я вовсе не хочу сказать, что обострение национальных отношений в сегодняшней России – это вина русских. Но отсутствие внятной национальной политики – это печальный факт.
Во-вторых, мы воспитывались в атмосфере всеобщего служения государству. Для нас «практическая значимость» научных работ считается главным оправданием самого их существования. Советские ученые-гуманитарии не просто работали в тиши кабинетов (или «в поле»), но находились «на переднем крае идеологической борьбы». Такая официальная формулировка употреблялась в резолюциях партсобраний и в письмах «наверх», особенно когда надо было обосновать нашу, ученых, нужность для страны и для начальства. Главным смыслом участия советских ученых в международных конгрессах и конференциях было «дать отпор» так называемым «буржуазным ученым». Так что нашу ангажированность мы не только осознавали, но и гордились ею.
Раскритиковав ориентализм, Саид не предложил ничего взамен. Скажем, он сетует, что на Западе господствует подход к Востоку как к чему-то единому и неизменному. Не учитываются, мол, цивилизационные различия, а также эволюционные изменения. Но и он не предлагает иных подходов, например, не делает акцент на многообразии восточных цивилизаций, не предлагает свое понимание эволюции стран Востока в ходе истории. Он выступает против стереотипов, утвердившихся в Европе, относительно «восточных людей», но не утверждает, что «восточные» люди ничем не отличаются от «западных». Не принимая обобщений типа «восточная ментальность», Саид всю западную мысль обобщает понятием «ориентализм» и не стремится разобраться в разных ее направлениях. «В задачи данной книги, – заявляет он, – не входит обсуждение того, существует ли нечто такое, как реальный или подлинный Восток»[25]. И далее: «Моя задача состояла в том, чтобы описать определенную систему идей, но ни в коем случае не заменить ее другой системой»[26]. Ну что ж, зафиксируем, что своей концепции Востока, его истории, а также методологии иного способа изучения Востока, чем «ориентальный», Эдвард Саид не выдвинул.
Да, ориентализм в понимании Саида существует. Он выражается в покровительственном, снисходительном отношении к восточным народам; в облегченных, поверхностных способах его познания (типа знаменитой фразы «Восток – дело тонкое»). Да, эта тональность влияет на самые глубокие научные работы о Востоке. Но это надо просто осознавать, бороться с этим, как борются все гуманитарии с субъективизмом.
Так что ажиотаж вокруг книги Саида был по крайней мере излишен. Но его выводы следует учитывать всем востоковедам и постоянно следить за собой, стараясь подходить к предмету своего изучения беспристрастно и не зашоренно догматами и стереотипами.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.
Ориентализм стереотипы, факты, попытка анализа
В наше время, когда с одной стороны некоторые круги, раздувая различного рода апокалиптические сценарии на основе спекуляционной теории «столкновение цивилизаций», ищут образы врагов имеющих «восточное происхождение», и параллельно этому растут (вернее, возрождаются) ксенофобские настроения в отношении лиц «восточного происхождения», а с другой стороны у некоторой части людей «восточного происхождения» наблюдается «комплекс неполноценности» и «слепое копирование западной масс-культуры», представляется уместным затронуть тему «ориентализма».
Вообще, тема «ориентализма» интересна тем, что она охватывает почти все сферы нашей жизни- общественное и историческое сознание, стереотипы, фольклор, масс-медиа и масс-культуру, и конечно же социальные и гуманитарные науки и сферу образования.
Сразу же отметим, под «ориентализмом» подразумевается вовсе не наука «востоковедение», а стиль идеологизированного мышления, берущего за основу заблаговременно принимаемую (т.е. априорную) инаковость, «экзотичность» так называемого «Востока». Следует признать, в настоящее время на постсоветском пространстве как среди специалистов, так и среди простых обывателей «ориентализм» воспринимается просто как наука о «Востоке», и в качестве синонима «ориентализма» используется термин «востоковедение», а «ориенталист» это специалист по «Востоку». К тому же, в последние десятилетия «ориентализм» в смысле наука «востоковедение» стал охватывать изучение народов и обществ Дальнего Востока, Юго-Восточной Азии, немусульманских народов и общин Южной Азии, хотя в классическом понимании ареал «востоковедения» фокусировался на изучении исламского мира, в частности Ближнего Востока, территории Оттоманского государства, Туркестана.
Если рассматривать термин «ориентализм» более широко, то можно утверждать что «ориентализм» являет собой особое мировоззрение. Следовательно, уместно будет говорить о существовании определенного «ориенталистского» мировоззрения или ориенталистского образа мышления, а также определенной ориенталистской методологии в социальных и гуманитарных науках. Многие яркие представители пост- колониальных исследований такие как Эдвард Саид, Анвар Абдель-Малик, Тибави, Зияуддин Сардар рассматривали «ориентализм» в качестве определенного образа мышления, мировоззрения, системы взглядов, служивших и в определенной степени продолжающей и в настоящее время служить осуществлению имперских и нео-имперских проектов.
Популяризацию термина «ориентализм» в смысле универсальной модели искажения «Востока» (в более узком понимании, мусульманского Востока) многие связывают с именем Эдварда Саида, всемирно известного американского ученого, общественного деятеля, по происхождению иерусалимского христианина. Хотя до Саида немалое количество ученых из так называемых восточных стран не страдавшие «комплексом неполноценности» и воплотившие в себя наряду с современным западным образованием собственное мировоззрение и традиции, старались бороться на интеллектуальном уровне с планомерным искажением «Востока».
Творчество Эдварда Саида да и вообще труды пост-колониальных теоретиков пока мало известны на пост- советском пространстве. Труды Саида, особенно его классическая работа «Ориентализм», предлагают интересную методологию, более того, парадигму с помощью которой можно понять, как на Западе воспринимают и искажают любую незападную культуру, в том числе культуру и кочевников (так называемых номадов), да и вообще всех «азиатов».
Лейтмотивом труда Эдвард Саида «Ориентализм» является тезис утверждающий, чтопонятие «Восток» (Ориент) было преднамеренно придумано в Европе с целью самоидентификации.[1]
Выражаясь иначе, средневековой Европе был нужен некий «инаковый чужой». Как правило, «чужой» не бывает хорошим, он либо «кровожадный сарацин, мавр», либо «захватчик турок- янычар», либо сметающий все на своем пути «татарин». Хотя все эти «чужаки» и были выше как в духовном, так и в материальном плане, нежели средневековая Европа, европейцы этих самых «чужаков» отождествили со всеми отрицательными качествами, какие только могли придумать! Не лишним будет напомнить и такой интересный факт, европейские ученые (например Ф. Бэкон) считали ибн Рушда (Аверосс) и ибн Сину (Авиценна), мусульманских ученых, оказавших колоссальное влияние на развитие науки на Западе, за «скрытых христиан Востока» (!), т.е. до такой степени «Восток» отчуждался.
Следующее определение «ориентализма», вытекающее из книги Э.Саида, принадлежит Илье Иоффе, одному из российских аналитиков: «Саид пытается доказать, что интерес Запада к Востоку, породивший колониализм и укрепившийся в ходе империалистической экспансии Запада на Восток, привел к возникновению интеллектуального и литературного течения, рассматривавшего народы Востока и их культуру в качестве некоего статичного объекта, который следует интерпретировать (воссоздать заново) и подчинить. Это течение носит название Ориентализм».[2]
«Начав воспринимать восточные народы и общества в качестве «иной», чужой расы, Запад стал проецировать на образ «восточного человека» свои самые потаенные и извращенные фантазии, приписывая ему самые эксцентричные формы поведения, что интересно, главным образом, в сексуальной сфере». Поэтому как утверждал Саид, «ориенталистское мировоззрение» задает, такую аксиому: «Восточный человек живет на «Востоке», он ведет праздную «восточную» жизнь в государстве «восточной» деспотии и похоти, отягощенный чувством «восточного» фатализма».[3]
Турецкий социолог Э.Эргене в своей монографии посвященной проблеме методологии изучения мусульманских общин в современной науке отмечает, что большинство произведений средневековых европейских путешественников об исламском мире было результатом бурной фантазии и откровенной лжи. В этих произведениях мусульмане предстают как «развратники», «язычники», «варвары», «обманщики». Даже сильная в политическом отношении власть мусульманских правителей и династий связывалась с их «сексуальной силой» (!).[4]
Э.Саид на обложке «Ориентализма» преднамеренно поместил ставший классическим образ «восточных людей», запечатленный французским художником Жан-Леон Жеромом. Многие люди на Западе действительно представляли арабов, турков, персов, индийцов – одним словом «восточные народы», именно так, как их изобразил Жером на картине – обнаженными, эротичными и развращенно-привлекательными.[5]
Шаблоны и клише «ориентализма» имеют множество форм, но всех их условно можно подразделить на следующие две категории с выраженным «гендерным» характером: «ксенофобские» (негативно- пугающие) и «ксенофилические» (притягательные). Если «ксенофобские» формы преподнесения «инаковости» Востока опираются на пугающие, отталкивающие характеристики «чужого», то «ксенофилические» формы преподнесения «инаковости» Востока берут за основу «экзотические», «притягивающие» характеристики «чужого». «Ксенофобские» шаблоны (т.е ксенофобские «ориенталистские» представления), например априорные утверждения как «восточный деспотизм, «фундаментализм», «ислам-религия меча», приунижают, и в конечном счете, демонизируют восточного мужчину. «Ксенофилические ориенталистские» шаблоны, например мифы о «гаремах», «восточных красавицах», «восточных женщинах закабаленных их деспотичными восточными мужьями», сенсуализируют, пассифицируют и окружают ореолом таинственности и притягательности восточную женщину.[6]
Из вышеупомянутого видно, что многообразие культурной, социальной жизни народов и обществ расположенных к востоку и югу от Средиземного моря превращается в некий «объект» Запада, который «вылепливается» и «стереотипируется» посредством упомянутых выше двух форм «ориенталистических» шаблонов, т.е. «Восток» «ориентализируется» (!). Одним словом, в классическом ориенталистском мировосприятии, Восток с одной стороны предстоял как диковинный, умопомрачительный, но с другой стороны, как дикий, развратный (сексуальный), «заторможенный» и фанатичный. И этот образ мышления, хотя в большей степени и остался в прошлом, но тем не менее, продолжает оказывать и сегодня где-то прямое, а где-то опосредованное влияние на общества Запада и те общества, которые открыты влиянию западной культуры и западных масс- медиа. Не стоит забывать и о том, что научная мысль и общественное сознание России, имеющей многовековое имперское прошлое, также в определенной степени подвержена ориенталистским шаблонам. В частности, корни современной ксенофобии, расизма в отношении людей «восточного типа» да и просто их «отчуждения» в обществе, можно поискать в «ориенталистском» мировоззрении.
Безусловно, неуместно противиться процессу обмена знаниями между представителями различных религий и культур, например, неуместно противиться изучению «Востока» исследователями из Запада. Но главным условием должна быть объективность, беспристрастность, неподверженность всякого рода стереотипам. Поэтому не следует забывать и о том, что «востоковедение» как наука, сформировавшаяся в современном виде на Западе или как минимум имеющая в своей основе западную позитивистскую методологию, не является «де-политизированным», «де-идеологизированным» изучением «Востока». Прежде чем приступить к политическому и экономическому подчинению «восточных» народов, необходимо было «узнать их изнутри», но узнать не ради собственно знания, а ради господства над ними. А в последующем подчинить их духовно и интеллектуально.[7]
Вообще, феномен планомерного исследования и изучения других культур и цивилизаций ради достижения определенных политических, военных целей первый раз в истории человечества наблюдался в Европе после эпохи Просвещения, и именно в отношении «Востока».[8]Хотя нашей целью не является анализ «ориентализма» в cмысле науки востоковедения, можно утверждать, что востоковедение в определенной степени несет в себе бинарную логику, представляющую мир в категориях «мы- они», «свои- чужие». Одним словом, в отношении методологии исследования Востока (Ориента), основы которого были заложены еще в эпоху средневековой Европы, далее подверглись развитию и трансформации в эпоху Просвещения и получили доминантную окраску с появлением индустриального капиталистического общества в Европе, невозможно утверждать об объективности и беспристрастности.
Э.Саид показал в своем труде, что знание (как оно было развито в Европе в эпоху «модернизма» в соответствии с материалистическо-позитивистскими установками) не является просто «отвлеченной совокупностью текстов и идей, а является общественным институтом, тесно связанным с интересами и мировозрением господствующих классов, т.е. оно- есть продолжение политики», [9]следовательно необходимо подойти к «ориентализму» не как к чистой науке, а рассматривать его в контексте развития создавших его западных обществ, как продолжение их политики, как «дискурс власти».[10]
Историк, профессор Босфорского университета Мим Кемал Оке привлекает внимание к тому что, систематизация понятия «чужой» (или «чужие»), который априорно, т.е. заблаговременно становился «инаковым», в конечном счете, привела к тому, что Запад потерял способность быть объективным в изучении культур, мировоззрений, обычаев и ценностей этих самих «чужих», которые как правило предстают как «восточные» народы и общества. В настоящее время мы видим результаты этого процесса «отчуждения» (alienation) «Востока» (Ориента) как в области историографии, теологии, социологии, политологии, так и литературы, искусства, антропологии.[11] К тому же, с этим процессом «отчуждения» мы довольно часто сталкиваемся в повседневной жизни благодаря масс-медиа, однобоко освещающей (с точки зрения «ориенталистского» мировоззрения) события и процессы, происходящие в мире. Это одна из ключевых причин той необъективности и предвзятости в отношении «Востока», наблюдаемой как в ученом мире, так и на уровне обывателя, и не только на Западе, так как в настоящее время основная масса человечества подвержена влиянию «ориенталистских» шаблонов и клише и «ориенталистического» образа мышления. «Что касается расизма, то он, по мнению Саида… присущ ориентализму – как неизбежная характеристика отношения народа-господина к народам подчиненным, которые не могут «сами выражать свои интересы».[12]
В заключение вслед за Э.Саидом подытожим, под ориентализмом подразумевается не наука «востоковедение», а стиль идеологизированного мышления (которая в определенной степени была спроецирована на науку востоковедение) и форма интеллектуального доминирования, реструктурирования и осуществления власти над так называемым «Востоком», обоснованный «бытийным (онтологическим) и эпистемологическим отличием (который в большей степени воображаемый) сделанным между Востоком и Западом, в котором Восток, как правило, предстает как зеркальное отражение положительного Запада».[14]
Вообще, некоторые политологи и специалисты по теориям международных отношений (академической дисциплины, которая считается новой для пост-советских стран) считают, что «ориентализмом» в самом широком смысле можно назвать всякий систематически осуществляемый процесс «отчуждения инакового или инаковых».[15]
Критический анализ «ориентализма» имеет очень большое значение для осуществления объективного анализа истории, международных отношений (в частности выяснения причин конфликтов, войн), также в развитии пост-колониальных и пост-позитивистских, т.е. пост-дарвинистских исследований. Одним словом, понимание политической и идеологической подоплеки «ориентализма» необходимо для нахождения выхода из тупика, в который зашла современная наука, особенно социальные и гуманитарные науки.