Что такое семейная хроника
Семейная хроника
Хотя аналоги давно известны на Дальнем Востоке («Сон в красном тереме»), в западной литературе семейная хроника кристаллизовалась как жанр в результате исследования семейной темы писателями-реалистами XIX века. Авторы семейной хроники сопоставляют судьбы разных поколений, выявляют их сходство и различия, фиксируют преемственность поколений в контексте эпох. История семьи способна в сжатом виде вместить историю страны в ту или иную драматическую эпоху.
В русской литературе первым примером жанра принято считать автобиографическую «Семейную хронику» С. Т. Аксакова (1857). Другие классические примеры — «Грозовой перевал» Э. Бронте, «Дом о семи фронтонах» Н. Готорна, «Господа Головлёвы» М. Салтыкова-Щедрина, «Будденброки» Т. Манна, «Дело Артамоновых» М. Горького. Наиболее развёрнутые семейные хроники, как, например, «Сага о Форсайтах» Дж. Голсуорси, принимают форму многотомного романа-потока. Аналоги семейной хроники известны и в новеллистике («В овраге» А. П. Чехова, «Наши» С. Довлатова).
Традиции семейной хроники были сильны в русской литературе советского времени («Угрюм-река», «Вечный зов», «Два капитана», «Московская сага», «Упразднённый театр»). Примерами постмодернистской деконструкции жанра могут служить «Ада» В. Набокова и «Сто лет одиночества» Г. Гарсиа Маркеса. К жанру семейной хроники тяготеют многие женские романы, ставшие бестселлерами (напр., «Поющие в терновнике»), популярные телесериалы («Династия») и многосерийные кинофильмы («Крёстный отец»).
Связанные понятия
Упоминания в литературе
Связанные понятия (продолжение)
Рассказ о привидениях (англ. ghost story) — жанр рассказа, в котором действуют бестелесный призрак или призраки.
1.4. Семейная хроника и близкородственные жанры прозы
перспективности или неперспективности эпопейного жанра в литературе, а лишь сопоставление эпопей и семейных хроник.
В советском литературоведении уделялось значительное внимание анализу эпопейного жанра. Исследователи А. Чичерин, А. Белецкий, А. Эсалнек, А. Бармин, П. Папилевский, С. Апт и другие посвятили труды анализу этого литературного явления. Особенное внимание именно к этому аспекту романной прозы было обусловлено, на наш взгляд, социальным заказом и общей тенденцией советской культуры к нивелированию роли личности.
«Основной чертой современной эпопеи является то, что она воплощает в себе судьбы народов, сам исторический процесс, и это ставит ее в один ряд с величественными эпопеями прошлого и в то же время отделяет от романов в собственном смысле этого слова, например, от романов Г. Флобера, И. С. Тургенева, Т. Гарди и др. Эпопея занимает большое место и в литературе ХХ века. К жанру эпопеи можно отнести «Жизнь Клима
В этом аспекте, на наш взгляд, проходит основная грань между эпопеей и семейной хроникой.
Через сугубое изображение проблематики одной семьи излагается история отдельно взятого сословия или социальной группы, и, как правило, рамки произведения на этом ограничиваются. В семейных хрониках мы не найдем противо- или сопоставления различных общественных классов или групп, ибо жанровые задачи и цели здесь иные.
Как пишет А.В. Чичерин, роману-эпопее свойственны многосюжетность, наличие романов в романе, пересечение истории деяний одного персонажа с другими историями и событиями. Каждый сюжет воспринимается в связи со всеми остальными событиями и сюжетами. Семейная хроника, как правило, отличается монолитностью сюжета, побочные линии и вставные новеллы для нее не характерны, или если они все же присутствуют, то связь между ними значительно теснее за счет единства действия.
Семейная хроника не обладает обычной для эпопеи панорамностью. Автор погружен в изображение отдельной семьи и не рассказывает подробно о сражениях, движении общественных масс, других семьях, не вводит эпизодических персонажей, формирующих широкие обобщающие картины.
Сам по себе жанр не определяет ни выбор предмета, ни авторское отношение к нему, но для романа-эпопеи характерна интерпретация народа именно в роли творца истории.
Хотя в этом аспекте грань между хроникой и эпопеей четко не прослеживается, иного и быть не может, т.к. каждое произведение литературы своеобразно.
При этом стоит сугубо отметить, что для эпопеи характерна эпическая дистанция. М.М. Бахтин отмечал, что сам по себе мир эпический «завершен сплошь и до конца не только как реальное событие отдаленного прошлого, но и в своем смысле и своей ценности: его нельзя ни изменить, ни переосмыслить, ни переоценить. Он готов, завершен и неизменен и как реальный факт, и как смысл, и как ценность. Этим и определяется абсолютная эпическая дистанция. Эпический мир строится в зоне абсолютного далевого образа, вне сферы возможного контакта со
Для романов-эпопей характерна либо историческая (как в случае с «Войной и миром» Л.Н. Толстого), либо историософско-идеологическая дистанция (как в случае с «Тихим Доном» у М.А.
Семейная хроника иногда может содержать в себе картины широких родственных, социальных и культурных связей семьи («Сага о Форсайтах», «Хроника четырех поколений»). Однако события гражданской истории интересуют авторов хроник лишь в том случае, если они каким-либо образом касаются отдельной семьи; в то время как автора эпопеи интересует история народа и страны.
Основное отличие хроники от эпопеи заключается в отказе от прямого изображения крупного события или изменении способа его изображения. Как правило, это событие представлено лишь опосредованно, и его описание не занимает большого количества строк в семейной хронике. Чаще всего мы слышим лишь отзвуки событий.
Таким образом, рассмотренная нами специфика историзма хроник становится образующим фактором для данного жанра. В.В. Кожинов в качестве дополнительного жанрообразующего критерия выделял объем произведения. Возможно, объем текста (примерно одинаковый для обоих жанров) служит основой для суждения об идентичности хроники и эпопеи. Для сравнения рассматриваемых жанров представляет интерес вопрос: за счет чего в них достигается объем текста?
Эпопея по своему содержанию не протяженна во времени, (времена действия «Тихого Дона» и «Войны и мира» около 10-15 лет; «Жизни и
В семейной хронике, временная протяженность которой охватывает период около 50-100 лет, объем текста достигается за счет введения картин жизни и быта поколений. Таким образом, сходные по объему и различные по временному охвату произведения различны по своей жанровой природе. По словам А.Я. Эсалнек, «из конкретного анализа произведений следует, что структурные особенности романа как жанра представляют из себя совокупность компонентов, взаимосвязанных друг с другом и образующих некое целое.
Истоки романов-рек мы находим в западноевропейской и американской словесности девятнадцатого века, в том числе и в творчестве таких романистов, как Дж. Ф. Купер и Э. Троллоп.
Отметим, что семейные хроники могут быть и однотомными («Будденброки» Томаса Манна, «Дело Артамоновых» Максима Горького, «Проклятый род» Ивана Рукавишникова, романы современных писателей Григория Ряжского и Елены Колиной, ряд хроник, написанных в советский период русской литературы), а также состоять из нескольких частей («Сага о Форсайтах» Джона Голсуорси, «Московская сага» Василия Аксенова, «Хроника четырех поколений» Всеволода Соловьева). Только во втором случае мы можем говорить (притом весьма условно) о них как о романах-
реках. Поэтому ввиду размытости критериев и образной дефиниции термина мы не считаем целесообразным его использование при описании и анализе семейных романов-хроник.
В то время как центростремительность семейной хроники заведомо тяготеет к субъективности и определению места индивида в историкосоциальных и политических процессах. Таким образом, если использовать терминологию классического советского литературоведения, то роман-река ближе к эпопейному жанру; собственно, и упомянутые нами произведения часто именовались в русскоязычных работах преимущественно эпопеями. А семейная хроника, где в центре проблематики концепция личности (и, как правило, не одной), ближе к собственно романической прозе. Все эти данные позволяют нам определить особое место семейной хроники среди других родственных ей жанров романной прозы.
Зачастую семейные хроники называют семейными сагами. Нам такое словоупотребление представляется неверным. Необходимо заметить, что современные литературоведы (А. Николюкин, С. Кормилов, Ю. Борев), давая определение понятию «сага», опускают один из признаков рассматриваемого жанра, о котором в «Кратком словаре литературоведческих терминов» (1963)
Некоторые черты, сходные с чертами семейных хроник, мы можем встретить в биографическом романе. В частности, в произведениях этого типа мы можем наблюдать рассказы о предках героя, его родителях и детях. Это может показаться дублированием семейной хроники. Но ввиду того, что «удельный вес» подобных компонентов в этих жанрах различен и цели этих жанров не идентичны, то можно утверждать, что семейная хроника и биографический роман близки, но не тождественны.
Такой подход к изображению личности мы наблюдаем обычно в семейных хрониках, где каждый из членов семьи изображается как представитель рода. В собственно биографическом повествовании соотнесенность человека и его рода не является определяющим мотивом.
К этому можно добавить, что для автора семейной хроники любое поколение самоценно, и произведения этого жанра, по сути, комплекс биографий лиц одной семьи, изложенных в четкой хронологической последовательности. Все эти данные позволяют нам определить особое место семейной хроники среди других родственных ей жанров романной прозы.
Значение словосочетания «семейная хроника»
Хотя аналоги давно известны на Дальнем Востоке («Сон в красном тереме»), в западной литературе семейная хроника кристаллизовалась как жанр в результате исследования семейной темы писателями-реалистами XIX века. Авторы семейной хроники сопоставляют судьбы разных поколений, выявляют их сходство и различия, фиксируют преемственность поколений в контексте эпох. История семьи способна в сжатом виде вместить историю страны в ту или иную драматическую эпоху.
В русской литературе первым примером жанра принято считать автобиографическую «Семейную хронику» С. Т. Аксакова (1857). Другие классические примеры — «Грозовой перевал» Э. Бронте, «Дом о семи фронтонах» Н. Готорна, «Господа Головлёвы» М. Салтыкова-Щедрина, «Будденброки» Т. Манна, «Дело Артамоновых» М. Горького. Наиболее развёрнутые семейные хроники, как, например, «Сага о Форсайтах» Дж. Голсуорси, принимают форму многотомного романа-потока. Аналоги семейной хроники известны и в новеллистике («В овраге» А. П. Чехова, «Наши» С. Довлатова).
Традиции семейной хроники были сильны в русской литературе советского времени («Угрюм-река», «Вечный зов», «Два капитана», «Московская сага», «Упразднённый театр»). Примерами постмодернистской деконструкции жанра могут служить «Ада» В. Набокова и «Сто лет одиночества» Г. Гарсиа Маркеса. К жанру семейной хроники тяготеют многие женские романы, ставшие бестселлерами (напр., «Поющие в терновнике»), популярные телесериалы («Династия») и многосерийные кинофильмы («Крёстный отец»).
Делаем Карту слов лучше вместе
Привет! Меня зовут Лампобот, я компьютерная программа, которая помогает делать Карту слов. Я отлично умею считать, но пока плохо понимаю, как устроен ваш мир. Помоги мне разобраться!
Спасибо! Я обязательно научусь отличать широко распространённые слова от узкоспециальных.
Насколько понятно значение слова сфероид (существительное):
Семейная хроника
Семейная хроника — вид мемуарной литературы. Прочие значения:
 | Список статей об одноимённых фильмах. Если вы попали сюда из другой статьи Википедии, возможно, стоит уточнить ссылку так, чтобы она указывала на статью о конкретном объекте. |
Полезное
Смотреть что такое «Семейная хроника» в других словарях:
Семейная хроника (фильм) — Семейная хроника Cronaca familiare Жанр драма Режиссёр Валерио Дзурлини Продюсер Гоффредо Ломбардо … Википедия
Семейная хроника (мультфильм) — Семейная хроника … Википедия
Алкин («Семейная хроника») — Смотри также Помещик мусульманин. Гостеприимно принял Софью Николаевну, приехавшую в его деревню на кумысное лечение (см. ) … Словарь литературных типов
Бактеева («Семейная хроника») — Смотри также Бабушка Прасковьи Ивановны. Когда Б. выдала внучку замуж за Куролесова против воли Степана Михайловича и последний учинил с ней схватку, вытерпев первый поток самых крепких ругательств, приосанилась и, разгорячившись в свою очередь,… … Словарь литературных типов
Семейная хроника (Аксаков С. Т., 1856)
Степан Михайлович Багров
Первый отрывок из «Семейной хроники»
Тесно стало моему дедушке жить в Симбирской губернии, в родовой отчине своей, жалованной предкам его от царей московских; тесно стало ему не потому, чтоб в самом деле было тесно, чтоб недоставало лесу, пашни, лугов и других угодьев, — всего находилось в излишестве, — а потому, что отчина, вполне еще прадеду его принадлежавшая, сделалась разнопоместною. Событие совершилось очень просто: три поколения сряду в роду его было по одному сыну и по нескольку дочерей; некоторые из них выходили замуж, и в приданое им отдавали часть крестьян и часть земли. Части их были небольшие, но уже четверо чужих хозяев имели право на общее владение неразмежеванною землею, — и дедушке моему, нетерпеливому, вспыльчивому, прямому и ненавидящему домашние кляузы, сделалась такая жизнь несносною. С некоторого времени стал он часто слышать об Уфимском наместничестве, [Уфимское наместничество было образовано в 1781 г. из двух областей – Оренбургской и Уфимской.] о неизмеримом пространстве земель, угодьях, привольях, неописанном изобилии дичи и рыбы и всех плодов земных, о легком способе приобретать целые области за самые ничтожные деньги. Носились слухи, что стоило только позвать к себе в гости десяток родичей отчинников Картобынской или Кармалинской тюбы, [Тюба – волость. (Прим. автора.)] дать им два-три жирных барана, которых они по-своему зарежут и приготовят, поставить ведро вина, да несколько ведер крепкого ставленого башкирского меду, [Ста́вленый мед – мед, который парят в глухо замазанном сосуде.] да лагун [Лагу́н – бочонок.] корчажного крестьянского пива, [Корчажное пиво – варенное в корча́гах, т. е. в глиняных горшках.] так и дело в шляпе: неоспоримое доказательство, что башкирцы были не строгие магометане и в старину. Говорили, правда, что такое угощение продолжалось иногда неделю и две; да с башкирцами и нельзя вдруг толковать о деле, и надо всякий день спрашивать: «А что, знаком, добрый человек, давай говорить об мой дела». [Русские обитатели Оренбургской губернии до сих пор, говоря с башкирцами, стараются точно так же ломать русскую речь, как и сами башкирцы. (Прим. автора.)] Если гости, евшие и пившие буквально день и ночь, еще не вполне довольны угощением, не вполне напелись своих монотонных песен, наигрались на чебызгах, [Чебызга – дудка, которую башкирец берет в рот, как кларнет, и, перебирая лады пальцами, играет на ней двойными тонами, так что вы слышите в одно и то же время каких-то два разных инструмента. Мне сказывали музыканты, что чебызга чудное явление в мире духовых инструментов. (Прим. автора.)] наплясались, стоя и приседая на одном месте в самых карикатурных положениях, то старший из родичей, пощелкавши языком, покачав головой и не смотря в лицо спрашивающему, с важностию скажет в ответ: «Пора не пришел — еще баран тащи». Барана, разумеется, притащат, вина, меду нальют, и вновь пьяные башкирцы поют, пляшут и спят, где ни попало… Но всему в мире есть конец; придет день, в который родич скажет, уже прямо смотря в глаза спрашивающему: «Ай, бачка, спасибо, больно спасибо! Ну что, какой твой нужда?» Тут, как водится, с природною русскому человеку ловкостию и плутовством, покупщик начнет уверять башкирца, что нужды у него никакой нет, а наслышался он, что башкирцы больно добрые люди, а потому и приехал в Уфимское Наместничество и захотел с ними дружбу завести и проч. и проч.; потом речь дойдет нечаянно до необъятного количества башкирских земель, до неблагонадежности припущенников, [Припущенниками называются те, которые за известную ежегодную или единовременную плату, по заключенному договору на известное число лет, живут на башкирских землях. Почти ни одна деревня припущенников, по окончании договорного срока, не оставила земель башкирских; из этого завелись сотни дел, которые обыкновенно заканчиваются тем, что припущенники оставляются на местах своего жительства в нарезкой им пятнадцатидесятинной пропорции на каждую ревизскую душу по пятой ревизии… и вот как перешло огромное количество земель Оренбургской губернии в собственность татар, мещеряков, чуваш, мордвы и других казенных поселян. (Прим. автора.)] которые год-другой заплатят деньги, а там и платить перестанут, да и останутся даром жить на их землях, как настоящие хозяева, а там и согнать их не смеешь и надо с ними судиться; за такими речами (сбывшимися с поразительной точностью) последует обязательное предложение избавить добрых башкирцев от некоторой части обременяющих их земель… и за самую ничтожную сумму покупаются целые области, и заключают договор судебным порядком, в котором, разумеется, нет и быть не может количества земли: ибо кто же ее мерил? Обыкновенно границы обозначаются урочищами, [Урочище – естественный межевой знак (речка, гора, овраг и т. п.).] например вот так: «От устья речки Конлыелга до сухой березы на волчьей тропе, а от сухой березы прямо на общий сырт, [Сырт – водораздел; возвышенность, разделяющая притоки двух рек.] а от общего сырта до лисьих нор, от лисьих нор до Солтамраткиной борти» и прочее. И в таких точных и неизменных межах и урочищах заключалось иногда десять, двадцать и тридцать тысяч десятин земли! И за всё это платилось каких-нибудь сто рублей (разумеется, целковыми) да на сто рублей подарками, не считая частных угощений. — Полюбились дедушке моему такие рассказы; и хотя он был человек самой строгой справедливости и ему не нравилось надуванье добродушных башкирцев, но он рассудил, что не дело дурно, а способ его исполнения, и что, поступя честно, можно купить обширную землю за сходную плату, что можно перевесть туда половину родовых своих крестьян и переехать самому с семейством, то есть достигнуть главной цели своего намерения; ибо с некоторого времени до того надоели ему беспрестанные ссоры с мелкопоместными своими родственниками за общее владение землей, что бросить свое родимое пепелище, гнездо своих дедов и прадедов, сделалось любимою его мыслию, единственным путем к спокойной жизни, которую он, человек уже не молодой, предпочитал всему.
Итак, накопивши несколько тысяч рублей, простившись с своей супругою, которую звал Аришей, когда был весел, и Ариной, когда бывал сердит, поцеловав и благословив четырех малолетнихдочерей и особенно новорожденного сына, единственную отрасль и надежду старинного дворянского своего дома, ибо дочерей считал он ни за что. «Что в них проку! ведь они глядят не в дом, а из дому. Сегодня Багровы, а завтра Шлыгины, Малыгины, Поповы, Колпаковы. Одна моя надежда — Алексей…» — сказал, на прощанье мой дедушка и отправился за Волгу, в Уфимское наместничество.
Но не сказать ли вам наперед, что за человек был мой дедушка.
Степан Михайлович Багров, так звали его, был не только среднего, а даже небольшого роста; но высокая грудь, необыкновенно широкие плечи, жилистые руки, каменное, мускулистое тело обличали в нем силача. В разгульной юности, в молодецких потехах, кучу военных товарищей, на него нацеплявшихся, стряхивал он, как брызги воды стряхивает с себя коренастый дуб после дождя, когда его покачнет ветер. Правильные черты лица, прекрасные большие темно-голубые глаза, легко загоравшиеся гневом, но тихие и кроткие в часы душевного спокойствия, густые брови, приятный рот, всё это вместе придавало самое открытое и честное выражение его лицу; волосы у него были русые. Не было человека, кто бы ему не верил; его слово, его обещание было крепче и святее всяких духовных и гражданских актов. Природный ум его был здрав и светел. Разумеется, при общем невежестве тогдашних помещиков и он не получил никакого образования, русскую грамоту знал плохо; но служа в полку, еще до офицерского чина выучился он первым правилам арифметики и выкладке на счетах, о чем любил говорить даже в старости. Вероятно, он служил не очень долго, ибо вышел в отставку каким-то полковым квартирмейстером. Впрочем, тогда дворяне долго служили в солдатском и унтер-офицерском званиях, если не проходили их в колыбели и не падали всем на голову из сержантов гвардии капитанами в армейские полки. О служебном поприще Степана Михайловича я мало знаю; слышал только, что он бывал часто употребляем для поимки волжских разбойников и что всегда оказывал благоразумную распорядительность и безумную храбрость в исполнении своих распоряжений; что разбойники знали его в лицо и боялись, как огня. Вышед в отставку, несколько лет жил он в своем наследственном селе Троицком, Багрово тож, и сделался отличным хозяином. Он не торчал день и ночь при крестьянских работах, не стоял часовым при ссыпке и отпуске хлеба; смотрел редко да метко, как говорят русские люди, и, уж прошу не прогневаться, если замечал что дурное, особенно обман, то уже не спускал никому. Дедушка, сообразно духу своего времени, рассуждал по-своему: наказать виноватого мужика тем, что отнять у него собственные дни, значит вредить его благосостоянию, то есть своему собственному; наказать денежным взысканием — тоже; разлучить с семейством, отослать в другую вотчину, употребить в тяжелую работу — тоже, и еще хуже, ибо отлучка от семейства — несомненная порча; прибегнуть к полиции… боже помилуй, да это казалось таким срамом и стыдом, что вся деревня принялась бы выть по виноватом, как по мертвом, а наказанный счел бы себя опозоренным, погибшим. Да и надо сказать, что дедушка мой был строг только в пылу гнева; прошел гнев, прошла и вина. Этим пользовались: иногда виноватый успевал спрятаться, и гроза проходила мимо. Скоро крестьяне его пришли в такое положение, что было не на кого и не за что рассердиться.
Приведя в порядок свое хозяйство, дедушка мой женился на Арине Васильевне Неклюдовой, небогатой девице, также из старинного дворянского дома. При этом случае кстати объяснить, что древность дворянского происхождения была коньком моего дедушки, и, хотя у него было 180 душ крестьян, но производя свой род, бог знает по каким документам, от какого-то варяжского князя, он ставил свое семисотлетнее дворянство выше всякого богатства и чинов. Он не женился на одной весьма богатой и прекрасной невесте, которая ему очень нравилась, единственно потому, что прадедушка ее был не дворянин.
Итак, вот каков был Степан Михайлович; теперь возвратимся к прерванному рассказу.
Переправившись чрез Волгу под Симбирском, дедушка перебил поперек степную ее сторону, называемую луговою, переехал Черемшан, Кандурчу, чрез Красное поселение, слободу селившихся тогда отставных солдат, и приехал в Сергиевск, стоящий на горе при впадении реки Сургута в Большой Сок. Сергиевск — ныне заштатный город, давший свое имя находящимся в двенадцати верстах от него серным источникам, известным под названием Сергиевских серных вод. Чем дальше углублялся дедушка в Уфимское наместничество, тем привольнее, изобильнее становились места. Наконец, в Бугурусланском уезде, около Абдуловского казенного винного завода, показались леса. В уездном городе Бугуруслане, расположенном по высокой горе, над рекою Большой Кинель, про которую долго певалась песня:
в Бугуруслане остановился Степан Михайлович, чтоб порасспросить и поразузнать поближе о продающихся землях. В этом уезде уже мало оставалось земель, принадлежавших башкирцам: все заселялись или казенными крестьянами, которым правительство успело раздать земли, описанные в казну за Акаевский бунт, [Акаевский бунт – одно из крупнейших восстаний башкирского народа, вспыхнувшее в 1735 году под предводительством Акая.] прежде всеобщего прощения и возвращения земель отчинникам-башкирцам, или были уже заселены их собственными припущенниками, или куплены разными помещиками. Из Бугуруслана дедушка делал поездки в Бугульминский, Бирский и Мензелинский уезды (из некоторых частей двух последних составлен ныне новый Белебеевский уезд); побывал он на прекрасных берегах Ика и Демы. Места очаровательные! И в старости Степан Михайлович с восторгом вспоминал о первом впечатлении, произведенном на него изобильными, плодоносными окрестностями этих рек; но он не поддался обольщению и узнал покороче на месте, что покупка башкирских земель неминуемо поведет за собой бесконечные споры и тяжбы, ибо хозяева сами хорошенько не знали прав своих и числа настоящих отчинников. Дедушка мой, ненавидящий и боявшийся, как язвы, слова тяжба, решился купить землю, прежде купленную другим владельцем, справленную и отказанную за него судебным порядком, предполагая, что тут уже не может быть никакого спора.