Что такое педагогический этюд
Педагогические этюды (стр. 1 )
 | Из за большого объема этот материал размещен на нескольких страницах: 1 2 3 4 |
(Лаборатория 164» 1996
кандидат педагогических наук, бывший директор Загорского детского дома для слепоглухонемых.
Адрес автора: Московская область, г. Сергиев-Посад, пр. Красной Армии, дом 207 б, кв. 50. Телефон: 2-87-10
Книга вводит читателя в необычный мир детей, лишенных одновременно зрения, слуха и речи. В форме коротких рассказов, сюжеты которых взяты из реальной жизни Загорского детского дома для слепоглухонемых, автор — бывший его директор, раскрывает темы воспитания и обучения этих детей, их взаимодействия с окружающей средой, обслуживающим персоналом, посторонними людьми, животными; обсуждаются вопросы милосердия, этики, полового воспитания и приобщения к труду.
Вместе с утверждением необходимости создания специфических условий для развития слепоглухонемых детей в определенный возрастной период, автор отстаивает идею их общих с обычными детьми закономерностей развития. Слепоглухонемота лишь обостряет педагогические проблемы. Это подтверждается успешными попытками автора реализовать идеи и методики, используемые в работе со слепоглухонемыми детьми, при воспитании обычных дошкольников в эколого-педагогическом центре «Юный натуралист».
Полученные в результате эксперимента материалы послужили основанием для разработки нового направления — изначально формирующей педагогики с ее универсальным принципом — совместной разделенной дозированной деятельности.
Автор исповедует идею прижизненного формирования человеческой психики, в связи с чем отстаивает тезис ответственности воспитателя, учителя, родителя за успешное развитие ребенка.
Книга предназначена для учителей, воспитателей, студентов педвузов, родителей и для широкого круга читателей.
Имена детей и воспитателей изменены.
Набор: Г. Спиридонова Верстка: Н. Лозгачес Ответственный за выпуск: А. Новиков
€’«Лаборатория 164», 1996
Отпечатано в типографии Облстатуправления г. Перми. Заказ
КЛЕРИКАЛЬНО-АТЕИСТИЧЕСКИЕ РАЗМЫШЛЕНИЯ (вместо предисловия)
Где те критерии, по которым целесообразно выстраивать развитие маленького человека, тот образец, к которому следует стремиться в его воспитании? Ответ человека, всю жизнь занимавшегося педагогической практикой в условиях «развитого социализма», может показаться неожиданным. Образец — Бог!
Все социальные идеалы последнего столетия разрушены, апологеты коммунизма развенчаны. А кому нужны порочные идеалы? Да и возможно ли существование земного идеала? Подтверждается библейская истина: «Не сотвори себе кумира». Беспорочен — Бог. Он есть идеал, продукт неизбывной вселенской мечты.
Здесь нет призыва к немедленному уходу в религию, приходу священников в каждую школу. Но то, что в Боге и его заповедях воплощены все критерии справедливости, духовности, нравственности — неоспоримо.
В основе всякой духовности, нравственности лежит труд. Да и само начало человеческого существования положено Божьим рукотворением.
«И сказал Бог: сотворим человека по образу нашему, по подобию нашему. »
А далее в Библии читаем: «И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его. »
Кажется странным, что задумал Бог сотворить «человека по образу Нашему, по подобию Нашему», а сотворил только по «образу Своему, по образу Божию».
Оказывается образ дан Божий человеку по сотворению, а подобие Божие человек должен творить сам по собственному произволению. В этом-то и состоит демократизм Господа.
Христианская религия демократична в своей основе. Господь предоставляет право самому человеку делать выбор земного пути, нисколько его не стесняя.
Помощью в выборе земного пути для маленького человека и реализацией этого выбора с первых шагов жизни ребенка занимается ИЗНАЧАЛЬНО ФОРМИРУЮЩАЯ ПЕДАГОГИКА.
Первоначальный этап жизни каждого ребенка не отягощен никакими изначально заложенными программами развития ни от природы,
ни от Господа Бога. Душа человеческая, человеческая психика — рукотворна.
Все, что сотворено на земле — дело Господа, его труда, его заботы о своем детище — человеке. Разве одним этим не указывает нам религия, с чего должен начинаться человек, его уподобление Господу, каким путем он должен идти? А путь этот один — путь непрестанного труда и заботы о сохранении Земли и всего сотворенного на ней, т. е. путь активного служения идее творца. С этого и начинается ИЗНАЧАЛЬНО ФОРМИРУЮЩАЯ ПЕДАГОГИКА.
Именно эта область дошкольной педагогики призвана изначально формировать подобие Божье в ребенке, то есть дать изначальные отправления для формирования человеческой психики, иными словами, души, и прежде всего деятельностного начала, ведущего к саморазвитию личности. К саморазвитию в сторону, указанную Господом, самим его существованием. Неважно где: в мечтах, реальности или преданиях.
Что же мы имеем в качестве исходного материала, с которого начинается формирование человеческой психики? Мы имеем Божественный дух, или, используя привычную для атеистов терминологию, мы имеем биологическую активность ребенка. Однако эта биологическая активность стихийна. Она не имеет предметной основы. А вне предметной деятельности эта активность никогда не станет человечески целенаправленной, природосообразной. И Божий дух не породит душу.
Эти превращения входят в круг задач ИЗНАЧАЛЬНО ФОРМИРУЮЩЕЙ ПЕДАГОГИКИ.
Почему мы придаем столь большое значение предметной деятельности ребенка? Дело в том, что каждый предмет обихода содержит в материализованном виде опыт прошлых поколений людей, их Божественного творческого озарения. Расшифровывая материализованный опыт прошлых поколений, ребенок приобщается к кладези человеческой мудрости. Овладевая функциональным назначением предметов, он усваивает поведенческие нормы, существующие в человеческом обществе, идет по пути развития подобия Божьего. Каждое овладение функциональным назначением даже самого незначительного предмета обихода — это тоже творческое озарение, в основе которого лежит усилие по расшифровке материализованной человеческой мудрости. Совершенно незаметные обыденные усилия ребенка являются важнейшим фактором самовоспитания у него целенаправленной деловой активности, сопричастности к творчеству. Эта младенческая, рано сформирования тенденция к сотворчеству перейдет в последующем в процесс саморазвития, в потребность к собственным творческим усилиям, в жажду Божественного творческого озарения.
Только в творческом самосовершенствовании может приблизиться человек к подобию Божьему и в конце жизни будет вправе сказать словами народной мудрости:
«То, каким я родился —
Столовая детского дома — поле яростной битвы за становление поведенческой системы ребенка, за формирование у него человеческой психики. Но почему столовая? Да потому что это самая благодатная сфера, в которой происходит заинтересованное присвоение ребенком опыта поколений, материализованного в предметах обихода. В стремлении удовлетворить органические нужды он при настойчивом содействии взрослого вынужден постепенно расшифровывать функциональное назначение ложки, тарелки, куска хлеба, салфетки.
Саша не видит предметов, не слышит звона посуды, стука ложек, но он по нескольку раз в день вынужден манипулировать этими предметами.
Мария Ивановна повязывает Саше салфетку, садится рядом, вкладывает в его руку ложку и, руководя его рукой, черпает в тарелке пищу, затем совместными усилиями они тянут ложку к Сашиному рту и пытаются в него попасть, хотя иногда усилия Саши встают в противоречие с усилиями воспитателя.
Саша недавно появился в детдоме. Прежде он жил в многодетной казахской семье с родителями чабанами в условиях отгонных пастбищ. Какая там цивилизация — общеизвестно. Из-за занятости родителей Саша был предоставлен самому себе и пользовался неограниченной свободой. Ему уже пять лет, но даже элементарные навыки у него отсутствуют. Зато отстаивать свой суверенитет он научился всеми присущие его возрасту способами. Зубы, ногти, кулаки, ноги, голова — все милитаризовано. По всей видимости, повседневные баталии с многочисленными братьями и сестрами закалили парнишку, сделали его неуступчивым и агрессивным.
Саша любит манную кашу. обнаружила сразу же по приезде Саши в детский дом. Сашиным интересом к каше опытный педагог умело пользуется в целях формирования навыков самообслуживания. Однако стоит ей чуть замешкаться, Саша хватает кашу левей рукой. Приходится манипулировать обеими руками озорника. Но и пленение обеих рук не спасает — есть свободные ноги. Ими-то Сана пользуется умело и довольно целенаправленно, выражая свой нетерпеливый нрав синяками на теле воспитательницы.
Но только ли нетерпение — причина всех конфликтов? Ребенок есть ребенок. Он всегда готов пошалить. Но при слепоглухонемоте, когда малоподвижный образ жизни приводит к накоплению биологической
энергии в мышцах, положение усугубляется, и эта энергия начинает фонтанировать в самое неподходящее время в непредсказуемых формах.
Вот ведь положение! Сашу словом не урезонишь — не услышит. Сердитая мимика педагога действия не возымеет — не увидит. Чрезвычайно беден арсенал средств педагогического взаимодействия с ребенком. Как же тут быть?
Вот и ищет воспитатель долго и утомительно индивидуальную меру оптимального физического взаимодействия, чтобы перевести таким образом стихийно высвобождающуюся энергию в целенаправленную предметную деятельность, в постепенно познаваемую ребенком необходимость — в свободу. Свободу осознанного человеческого поведения.
По тщательности исполнения — это ни с чем не сравнимая работа. Не ювелирная и не балансирование на лезвие бритвы — как утверждают некоторые. Нет! Она сама может служить эталоном скрупулёзности и для ювелира, и для эквилибриста, поскольку _в_ ней присутствуют и предусмотрительность ювелира, и осторожность эквилибриста, да кроме того и безмерная любовь к обездоленным детям. Иными словами, ювелирная педагогическая эквилибристика.
— Но почему педагогическая? — удивляются мои оппоненты, — скорее дефектологическая иди даже тифлосурдопедагогическая.
— Нет! — не соглашаюсь я, — именно ПЕДАГОГИЧЕСКАЯ, потому что основной принцип такого взаимодействия с ребенком — „СОВМЕСТНАЯ» РАЗДЕЛЕННАЯ ДОЗИРОВАННАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ — является универсальным. Он с успехом может быть использован в общей педагогике, особенно эффективно в дошкольной.
Не каждый из поступающих детей — сгусток дурной энергии. Есть и, так называемые, спокойные дети. Но от этого не легче. Для педагога и здесь задача не из простых, ибо детскую активность в таких случаях приходится терпеливо выращивать.
Родители слепоглухонемых детей зачастую не подозревают, что человеческое развитие их ребенка возможно, свыкаются с его растительным существованием, чрезмерно опекают его, сковывают его инициативу излишней предупредительностью, все более погружая тем самым в инвалидность.
Для такого ребенка мир пуст и беспредметен. Он находится в плену органических ощущений, поскольку не имеет непосредственного доступа к окружающим его предметам. Между ним и предметным миром стоит неумолимо предупредительный взрослый, чаще всего в образе сердобольной бабушки.
Если в случае с Сашей энергия, хотя и дикая, ярко выражена и её нужно лишь нормализовать и направить в необходимое русло, то вот у Тани, бабушкиной воспитанницы, энергия как бы отсутствует: полное безразличие к происходящему вокруг. Таня может просидеть целый день на кровати, раскачиваясь из стороны в сторону. Веки опущены, руки безжизненно свисают между колен. Прикоснешься к Тане — вздрогнет, примет выжидательную позу, будто прислушивается. Поднимешь за руку с кровати — пойдет, куда поведут. Оставишь в покое — посидит некоторое время и опять примется за раскачивание. Так и будет мотаться, как маятник. Она напоминает своим поведением умственно отсталую.
Каково воспитательнице! А их у нее трое. И каждый на свой манер: кто раскачивается, кто взбрыкивает. Аж в глазах рябит. Один Вася радует. Он слабовидящий глухой и старше других. Ему уже можно давать немудрёные поручения. Помощник растет.
День для Марии Ивановны начинается с того, что каждого из воспитанников по очереди поднимает с постели, начиная с Васи. Вручает каждому мыло и полотенце: берет за руку малышку, подводит к тумбочке, детской рукой открывает дверцу, рукой ребенка берет мыльницу. Потом идут к шкафчику за полотенцем. Затем вся троица отправляется в туалет. Там после естественных отправлений ручкой каждого малыша моет она ему руки и лицо. А это не так-то просто: в ручку Саше мыло всунула, да только его и видела. Ребеночек так размахнулся,
что мыло, вылетев в открытую дверь туалета, пролетело лестничную клетку и на первом этаже оказалось. А тут надо Таню тормошить: встала с полотенцем и опять раскачиваться принялась. Хорошо Вася помогает: за мылом сбегал, Сашу помог урезонить, демонстрируя ему, как надо умываться. Саша в который раз ощупал действия товарища и смирился с необходимостью преодолеть себя в надежде на скорую встречу с вожделенной кашей.
Закончив туалетные дела, группа возвращается в спальню, где каждый в четыре руки довершает туалет, заправляет постель. И каждый доставляет Марии Ивановне свои особые хлопоты. Затем все вместе направляются в столовую. И здесь каждый выступает в собственной манере. Особенно Таня. С её пассивностью труднее бороться, чем с хаотичной активностью Саши. Стоит отпустить Танину руку, предметная деятельность сразу же прекращается. Вот и ловит Мария Ивановна малейшее напряжение Таниной руки, чтобы поощрить Таню каким-нибудь лакомством, погладить по головке, по тыльной стороне ладони. Ловит, подхватывает и добивается ростков активности. чтобы назавтра убедиться в полном их отсутствии. И так изо дня в день. Только забрезжит надежда на рождение какого-нибудь мышечного напряжения, появления элементарного навыка, как тут же — разочарование. И все опять начинается с начала. Кто может сказать, когда Таня начнет ложку в руке держать? Никто не знает, остается только надеяться.
Вся трудность заключается в необходимости своевременно уловить малейшие проявления активности ребенка, мельчайшее напряжение его мышц. Упустил — активность погасла нереализованной. Поспешил, преждевременно вмешался — активность ребёнка не получила развития. Немного недопомог —: лишил поддержки, ребенок не получил подкрепления своему действию, значит впредь не будет полагаться на себя. Перепомог — подавил, детскую активность в самом зачатке. В тонкой дозировке активности смысл взаимодействия педагога и ребенка. Вот она какая совместная разделенная дозированная деятельность.
— Как дела? — встречаю я Марию Ивановну в конце смены.
— В глазах мельтешение, в голове кружение, спина одеревенела и ноги гудят, — смеется она в ответ.
— Может группу-то перекомплектовать? Облегчить работу?
— Да, нет, меня вот Вася выручает, — обнимает она провожающего её мальчишечку. В глазах мальчонки появляется игривость. Он понимает, что речь идёт о нём, и осторожно бодает Марию Ивановну в бок.
— Шутю, — поясняет он на пальцах свое движение.
— Ну, а духовно, не очень утомляет группа? — не отстаю я с вопросами, внутренне опасаясь отказа опытного педагога от группы.
— Что делать, мы обречены на оптимизм. Иначе и браться за такое не стоит.
Значит преодоление продолжается. • •
Значит завтра опять в Сашиной ручке будет мыло, в Таниной — ложка, а с этими предметами в сознание детей будет проникать и представление о их полезности будут и устанавливаться первые деловые контакты между воспитателем и воспитанниками на доречевом уровне. Такое общение называется у нас предметно-действенным.
В каждом предмете обихода сконцентрирован и овеществлен опыт многих поколений людей. Овладевая этим общечеловеческим опытом, ребенок обретает человеческую психику. По мере развития человеческой психики общение ребенка с предметно-действенного переводится в жестовое.
Меня часто спрашивают, как невидящий и неслышащий ребенок узнает, что ложка — это ложка, стакан — это стакан, стул — это стул.
Раджа привезли из цыганского табора. Родившись глухим, с единственным слабовидящим глазом, он тем не менее не оставался в стороне от мальчишеских забав. Но здесь-то и подстерегало его новое несчастье: однажды, вглядываясь в катившийся футбольный мяч, он наткнулся лицом на чей-то ботинок. От той поры сохранилось у единственного глаза всего лишь светоощущение. Какие уж тут игры! Сверстники покинули слепоглухонемого мальчишку.
Вот и стал проводить свой досуг маленький цыганенок в обществе таборных собак. От них он получал и ласку, и тепло, и понимание, и защиту, и помощь в передвижении. Неудивительно, что вскоре Радж стал разделять с собаками не только свою трапезу, но и кров, оставаясь на ночь в собачьей конуре.
Конечно же, родители протестовали против столь экстравагантных манер ребенка. Но Радж обладал строптивым нравом и, не желая травмировать больное дитя, родители отступились.
Шли дни, а с ними крепло у родителей единственно верное решение — определить Раджа в специальное учреждение.
Вот такой Раджик появился однажды в детском доме слепоглухонемых. Подвижный и верткий, как моль, несмотря на свою слепоглухоту, он в первый же день доставил массу хлопот и волнений воспитателям. Но самое удивительное произошло в конце дня.
— Ложись спать, — подводит новичка к кровати воспитательница.
— Не хочу, — чиркает ребром ладони по горлу ребенок.
— Ложись! — берет его за руку воспитательница, подтягивая к кровати.
— Конура, собака, — вырвав руку, показывает жестами возбужденный Радж, воспроизведя ладонями крышу и засунутыми в рот пальцами, имитируя разгрызаемую собакой кость.
— При чем тут конура, собака? Ложись! — подталкивает упирающегося Раджа воспитательница.
Откуда ей было знать подробности таборной жизни ребенка: в анамнезе об этом — ни слова, а с родителями не больно-то разговоришься — русского языка почти не знают. Это уж потом, когда Радж освоит словесную речь, мы узнаем от него самого о событиях раннего детства.
— Плохая! Глупая! — возмущается жестами и мимикой Радж.
— Почему глупая? Ложись давай, не выдумывай! — негодует недоумевающая воспитательница.
— Папа приедет. Он тебя убьет! — обещает Радж, изображая над собственной губой папины усы и скрещивая руки на груди.
Исчерпав все резервы воздействия на Раджа, воспитательница благоразумие оставляет его в покое.
Спустя некоторое время она находит новичка, спящим под кроватью. На все попытки водворить Раджа в накрахмаленные простыни, он неизменно отвечал жестами «конура», «собака», пугал папой и смертью. Понадобилось несколько дней, пока Радж не отказался от ночных перемещений на пол.
Быстро освоившись во внутренних помещениях, Радж вышел во двор. Здесь его ждал сюрприз. Продвигаясь вдоль бордюра, который он для ориентировки ощупывал ногой, Радж наткнулся на садовую скамейку. Начав её огибать, он чуть не наступил на лапы всеобщего любимца — борзого пса Огонька.
И вот тут мне несказанно повезло — я наблюдал первую встречу Раджа с Огоньком. Это было свидание родственных душ. К моему крайнему удивлению суровый в общении с чужими людьми пес вполне благосклонно принимал ласки и объятия незнакомого мальчишки и даже, небывалый случай, несколько раз лизнул его в нос.
Воспользовавшись заинтересованностью ребенка общением с животным, я впервые вписал в ладонь Раджа дактильное слово «собака», а затем воспитательница повседневно устраивала его встречи с обожаемым существом, не забывая связывать значимые для Раджа устремления со словом «собака». Так было внедрено в сознание Раджа первое слово.
Это вовсе не означает, что подобная ситуация — единственный путь формирования словесной речи у слепоглухонемых. Все гораздо сложнее, ибо требует применения и других методик. Мы здесь говорим лишь о наиболее оптимальном способе внедрения первых слов в сознание ребенка. Для нас несомненно, что это должны быть слова, обозначающие суперпритягательные для ребенка объекты.
В опыте работы детского дома это не единственный случай использования суперпритягательных ситуаций для внедрения в сознание ребенка первых слов. Так, скажем, первым осознанным словом полностью слепоглухонемого Федора стало слово «чай», ибо именно этот напиток был для него национально-традиционным и субъективно-вожделенным. Слово «ключ» оказалось первым в лексиконе маленького слепоглухонемого Канатика (Канатбека) — очень уж привлекало его загадочное содержимое воспитательских шкафчиков. Первым словом
всемирно известной американской слепоглухонемой Елены Келлер было слово «вода» именно потому, что струя воды вызвала у нее напряженные эмоциональные переживания.
Наши наблюдения, связанные с внедрением в сознание слепоглухонемых детей первых слов, позволили сделать следующие выводы.
1. Эти слова должны обозначать значимые притягательные для ребенка объекты. Так реализуется эмоциональный фактор.
2. Они должны быть короткими: одно— трехсложными для легкости запоминания.
3. Первые слова должны обозначать предметы, используемые ребенком по нескольку раз в день, для лучшего закрепления в памяти.
Обратимся теперь к норме. Слово «мама», которым в первую очередь овладевает обычный ребенок — разве не отвечает оно нашим выводам? Разве слово «папа», «баба», «дед» самой природой не определены в первые для ребенка слова?
СВИДАНИЕ СО СМЕРТЬЮ
Нет ничего таинственнее смерти. Однако каждый из нас остерегается глубокого проникновения в её тайну, ибо это может стоить нам жизни. Но все ли люди боятся смерти? Не все!
Вове семнадцать лет. Он полностью слеп и глух с раннего детства. В специально созданных условиях его обучили навыкам самообслуживания, элементарным трудовым навыкам. Он умеет читать и писать с помощью специального алфавита. Вова силен и подвижен. Его поведение мало отличается от поведения обычных людей. Но вот страх смерти ему неведом. Оказывается этот страх не приходит к человеку с началом его физической жизни, то есть не фиксирован в генах. Страх — продукт жизненного опыта.
Я испугался! Испугался не за свою — за Бовину жизнь, неожиданно увидев его через распахнутые ворота стоящим с раскинутыми руками посередине Ярославского шоссе. По сторонам, объезжая Володю, нескончаемым потоком тянулись машины с высунувшимися из кабин изумленными лицами. А Вова, довольный медленным движением, следил руками за потоком машин, изредка подробно ощупывая приглянувшуюся.
Потрясенный увиденным, с фантастической стремительностью под градом брани и упреков вмешался я в ситуацию. Но совсем иное отношение к событию проявил его виновник. Не желая уходить, он всячески сопротивлялся моим нечеловеческим усилиям, исступленно рвался к машинам, ежесекундно рискуя оказаться под колесами. Никакие увещевания и напоминания о смерти не действовали. Могло случиться непоправимое, если бы при содействии добровольных помощников Вову не удалось водворить «по месту жительства».
Что мы только ни делали, чтобы снизить фанатичную приверженность Вовы к движущемуся транспорту: и в кабине с шофером его катали, и с воспитателем вместе ощупывать медленно движущуюся детдомовскую машину давали. Ничего не помогало. Стоило Вове уловить вибрацию от въехавшей во двор детдома машины, как он, сломя
голову, кидался ей навстречу и тут же, рискуя жизнью, начинал обследовать молоковоз или проезжающую через двор мусорку. Воспитатели отказывались работать с Вовой.
Помог случай. Детдомовский УАЗик задавил зазевавшегося молодого петушка. И тут меня осенило! К месту происшествия был срочно доставлен Вова. Его руками высвободили из-под колеса жертву происшествия. Бовиными руками была выкопана могилка, тело потерпевшего завернуто в газету. По указанию воспитателя Вова погрузил сверток в ямку. До этой поры Вова все делал автоматически, не задумываясь над содержанием действия.
Все это отснято на видеопленке.
— И куда только воспитатели смотрят, — такая сакраментальная фраза норовит сорваться с моих уст. Но я удерживаю ее иной сентенцией.
— А может быть это к лучшему, что есть некоторый воспитательный недогляд. Ребенок сам активно постигает жизнь, обретая опыт в интересующей его, самостоятельно избранной деятельности. Попадись кондовый воспитатель — сломает, засушит ребенка воспитывающим обучением во имя гармонического всестороннего развития. Ведь истину трудно преподать — она должна быть пережита.
Гришу привезли из затерянной удмуртской деревеньки. И было ему одиннадцать лет от роду. Новичок оказался ребенком свободолюбивого, независимого нрава: в деревне на него махнули рукой, а потому он был предоставлен самому себе и пользовался неограниченной свободой, готовясь стать деревенским дурачком.
Будучи совершенно глухим и бессловесным, с единственным слабовидящим глазом, он имел ещё странную манеру неожиданно подпрыгивать, делая взбрыкивающие движения ногами, и одновременно вскрикивать на манер жеребячьего ржания. А если не, дай Бог, бывал чем-нибудь взволнован, то и того хуже — начинал трясти головой. Руки его постоянно пребывали в мелкой дрожи.
Хоть и росточком мальчишка был мал, да худ, но странности эти были весьма впечатляющими. Прохожие от неожиданности шарахались и укоряли его, неслышащего, за хулиганство. При этом доставалось и сопровождающим воспитателям за пробелы в воспитании. Невдомек им было, этим прохожим, что мальчонка ни в чем не виноват: таковы последствия внутриутробного поражения центральной нервной системы.
Гриша выбивался своими особенностями из традиционного учебно-воспитательного процесса. Стоило усадить его за стол с двумя другими детьми группы, как он бледнел и начинал трясти головой, взбрыкивал, вскрикивал. Какие уж тут занятия! Решено было приобщать Гришу к регулярным занятиям постепенно, исподволь.
В ту пору, когда появился Гриша, детдом только что открылся и шло интенсивное обустройство его двора. Для мальчишки открывался широкий фронт наблюдений. И он во всю использовал скупо отпущенные ему природой возможности остаточного зрения единственного глаза. Но больше всего тянуло его в недостроенный гараж, где столяр
оборудовал себе временный верстак. Гриша часами наблюдал за его работой, чуть ли не касаясь носом верстака в стремлении разглядеть манипуляции рук мастера.
Однажды воспользовавшись отсутствием столяра, Гриша соорудил под верстаком домик из обрезков досок, а в нем печку: должно быть вспомнил деревенский быт. Печку ту он заполнил стружкой и растопил ее. Из гаража повалил густой дым.
Гришу вытащили целым и невредимым, но насмерть перепуганным и бледным, как цветок на старых обоях, неподалеку находившиеся воспитатели. Он некоторое время повзбрыкивал, повскрикивал, но к спичкам интерес потерял навсегда: опыт пошел впрок. А вот страсть к строительству овладела им целиком.
Гриша находил во дворе доски, фанерки, вытаскивал старые гвозди и где-нибудь во дворе сооружал домик. Научился пользоваться молотком, клещами. Часть недостающего инструмента конструировал сам из железок и деревяшек, а если сконструировать не удавалось, подавал директору рисованную докладную, на которой изображал необходимый ему инструмент или предмет. Эту Гришину «необходимость» и решено было использовать для формирования у него словесной речи. Подает Гриша рисованную докладную — а ему помогают перевести её на язык слов.
Гришин домик привлекал и других детей, около него всегда царило оживление: одни помогали достраивать домик, другие мастерили мебель, оборудовали интерьер, развешивали атрибуты быта, третьи просто наблюдали.
Но детское счастье продолжалось недолго. Приходил строгий инспектор пожарной охраны и повелевал домик сломать — не положено. Домик ломали в очередной раз. А он неизменно возникал в другом углу двора. Его и там ломали.
Нелепость происходящего для всех была очевидна. Да и парня было жалко. Отстоять же его творения не было никакой возможности: категоричны и безапелляционны были предписания инспекторов.
Но Гриша оказался парнишкой не только упорным, но и сообразительным. Взял да соорудил новый домик за верандой, примыкавшей задней стенкой к забору. Туда инспекторский глаз не проникал. Да и воспитательский, к сожалению, тоже. И кто мог предположить, что именно здесь-то и подстерегает Гришу главная неприятность.
Зима в этом году была снежная, а весна скоротечная. Толстый пласт снега на фанерной крыше домика набух, и всё сооружение рухнуло на хозяина. Извлекли Гришу из-под обломков с ушибленной ногой и отправили в больницу.
— Доигрался, теперь умнее будет: перестанет молотком стучать, да доски по двору разбрасывать, — ворчала дворничиха.
— Ну, да вы не знаете Грихаила, он же окаянный, — осторожно возражали оптимисты.
Оборудование двора завершилось установкой на детской площадке стандартного комплекта. В число его предметов входил и домик с деревянной крышей и решетчатыми из штакетин стенами. На этот домик обратил свое внимание вернувшийся из больницы Гриша.
Он сколотил небольшую бригаду и закипела работа. Крышу покрыли жестью, прорезали окна, украсили их наличниками, застеклили рамы, навесили дверь и покрасили домик радостной оранжевой краской.
Все было сделано так профессионально, что бдительный инспектор принял домик за стандартную принадлежность комплекта, а посему возражать не стал. Так домик и стоит по сей день.
Гриша взрослел и постепенно не без помощи заинтересованных лиц его ремонтно-строительная страсть переключилась на серьёзные внутрихозяйственные проблемы детдома. Трудно назвать работу, которая была бы не по плечу Грише. Замок починить — Гришу зовут. Дверь навесить, порог поправить — опять его. Стекло вставить. Все поражались сноровке, которою проявлял Гриша при резке стекла. У него не было отходов и резал спекло Гриша без линейки. Куда девалась дрожь в руках? Гришина рука со стеклорезом — твердая рука рабочего человека.
Постепенно прекратилось и трясение головой, реже стали взбрыкивания, а вскрикивания приняли ритуальный характер радостного приветствия при встрече с симпатичными для Гриши людьми.
Сейчас Григорий — взрослый человек, работает на специализированном производстве: собирает платы к телевизорам. Он незаменимый помощник воспитателей по ремонтным вопросам в общежитии.
Таково благотворное влияние избранного ребёнком труда на его психофизическое развитие. А ведь казалось, безнадежен был мальчишка. Есть подозрение, что детский организм сам настоятельно диктует средство реабилитации. Поэтому задача воспитателя — предоставить ребенку выбор вида деятельности. Именно для этой цели необходимо создавать специально многопрофильное игровое и деловое пространство.
Приехала группа телевидения. Мы долго ходили по детскому дому. Гости получили такое обилие информации, которое, по их собственному признанию, нужно было осмысливать неделю. Через неделю начались съёмки. Но для их завершения не хватает одного эпизода — первой встречи воспитанника с родителями. Канатбек для этого замысла подходил больше других: всего восемь месяцев назад родители привезли его в детский дом и с тех пор он с ними не виделся. Жили они в Казахстане, работали чабанами. И ехать далеко, и люди занятые. Но выхода не было. И вот в Казахстан полетела телеграмма с просьбой принять участие в съёмках.
Яркий свет софитов. Родители в парадных костюмах с орденами и медалями за трудовые успехи сидят в креслах, рядом — поклажа с гостинцами. Все настроились на радостную встречу.
В дверях вместе с воспитательницей Лидией Михайловной появился Канат. Деловито зажужжала камера, защёлкала створка фотоаппарата. Свет софитов проник сквозь плотную муть хрусталика и слабым лучиком коснулся сознания ребёнка. Канатик выпустил руку воспитательницы и потянулся к софиту, но чьи-то руки неожиданно обняли его. Он ощутил мокрое лицо, поцелуи на своих щеках и вдруг весь напрягся, уперся кулачками в грудь незнакомой женщины, дико закричал, стал вырываться и тянуть руки к воспитательнице, призывая на помощь.
Оператор опустил камеру. Надежды на радостную встречу рухнули: сын не узнал родную мать!
— Снимайте же, снимайте! — не выдержал я, боясь потерять неповторимые кадры.
Чем крепче прижимала мать к груди своего Канатика, тем яростнее он отбивался. Мать опустила сына на пол. Он успокоился, лишь отыскав руки воспитательницы. Уткнулся в подол её халата и замер.
Растерянность охватила присутствующих. Мать рыдала, закрыв лицо руками, отец смущенно улыбался. Я чувствовал себя виноватым и лихорадочно искал выход. А тут ещё услужливая память подсказывает подходящий явлению термин — манкурт. Манкурта воспитали, Господи, прости!
Как же воскресить прошлый опыт ребёнка, вернуть ему материнскую любовь, ласку? Вернуть сейчас! Теперь! Я чувствую, что все смотрят в мою сторону, ждут какого-то чуда. Ну как объяснить мальчику, что самый близкий ему человек не воспитательница Лида, кото-
рая всегда рядом, которая учит его руки множеству необходимых и интересных дел, в том числе и радости общения, и к которой он привязался всем своим существом, а вот эта плачущая женщина? Каким языком воспользоваться, если ребёнок знает всего два десятка жестов да имя воспитательницы? И вдруг спасительная мысль!
— У вас есть с собой какие-нибудь игрушки, которыми он играл дома? Может быть одежда? — спросил я со смутной надеждой, еще не веря в успех.
Сквозь слезы мать произносит какие-то слова, показывая рукой на раскрытую хозяйственную сумку. Я подвел к ней Каната и сунул его руку внутрь. Малыш порылся в сумке и, к нашему изумлению, извлек из неё большую кость. Он ощупал её, поднес к носу и начал жадно вдыхать её запах. Какие-то неуловимые изменения произошли в его лице. Мальчишка встрепенулся и вновь поспешно запустил руку в сумку. На свет одна за другой появились круглые лепешки. Канат торопливо пробовал их на язык, обнюхал одну за другой и сложил кучкой прямо на пол. Пальцы ребенка узнавали забытые предметы, обоняние и вкус подтверждали это узнавание. Весь арсенал средств восприятия, сохранившихся у малыша, был мобилизован. Где-то в глубинах сознания зрело еще не изведанное сладкое, приятное чувство возврата к давно утраченному и близкому. В руках у него оказался пакет с незнакомыми мне ягодами. Он покопался в нем, сунул туда нос, пожевал ягодки. Пакет занял место рядом с лепёшками. Руки малыша быстро ощупали сумку, пошарили вокруг неё и наткнулись на чемодан. Он ловко открыл замки и принялся рыться в чемодане. Передвигаясь на корточках, Канат стал обшаривать пространство вокруг себя, должно быть на полочках его памяти оставались свободные места, и какая-то неведомая сила требовала их заполнить. Вот его рука коснулась ног матери, он резко приподнялся, ощупал одежду, волосы, мокрое лицо и мгновенно оказался на её коленях. Теперь материнские объятия не вызывали сопротивления. Ребенок лицом прижался к её волосам, родной запах не оставлял сомнений. Жест «дом», воспроизведенный улыбающимся Канатом, и взмах руки куда-то вдаль завершили процедуру узнавания. Наступила радость встречи.