Что такое равенство и неравенство как социологические проблемы
Равенство и неравенство как социологическая проблема
Тема 5. Социальная структура и социальная стратификация общества.
Литература
1. Бабосов Е.М. Социология. Мн., 1998.
2. Гидденс Э. Социология. М., 1999.
3. История социологии. Мн., 1998.
4. Кравченко А.И. Основы социологии. М., 1997.
5. Кравченко А.И. Социология: Комплект учебно-методических пособий. М., 1997.
6. Смелзер Н. Социология. М., 1984.
7. Социологический энциклопедический словарь /Под ред. Г.В. Осипова. М., 1998.
8. Социология /Под ред. А.Н.Елсукова. Мн., 2000.
9. Социология: Курс лекций / Под ред. А.В. Миронова. М., 1996.
10. Фролов С.С. Социология: Учебник для вузов. М., 1997.
11. Фролов С.С. Основы социологии. М., 1997.
Дополнительная:
1. Американская социология: Учебник / Под ред. В.И. Добренькова. М., 1994.
2. Андреева Г.М. Социальная психология. М., 1995, 1999.
3. Кириенко В.В. Менталитет современных белорусов как фактор общественного реформирования // Социология.1999. № 1.
С. 35-57.
4. Кравченко А.И. Прикладная социология и менеджмент. М., 1995.
5. Кон И.С.В поисках себя. Личность и ее самопознание. М., 1984.
6. Современная западная социология: Словарь. М., 1990.
7. Социологический словарь. Мн., 1991.
8. Фролов С.Ф. Социология: сотрудничество и конфликты. М., 1997.
Раздел II. Социальная структура, институты и процессы.
1. Равенство и неравенство как социологическая проблема.
2. Социальная дифференциация как основа социальной стратификации.
3. Социальная стратификация современного белорусского общества: особенности и тенденции развития.
Прежде всего, следует рассмотреть вопрос о причинах существования и устойчивого воспроизводства социального неравенства.
По этой проблеме существуют разные точки зрения. Марксизм находит объяснение прежде всего в неравном отношении к средствам производства, к собственности, что порождает и другие формы неравенства.
В социологии одно из первых объяснений неравенства дано Э. Дюркгеймом в его работе «О разделении общественного труда». Вывод автора состоит в том, что различные виды деятельности по-разному оцениваются в обществе. Соответственно они образовывают определенную иерархию.
Кроме того, сами люди обладают разной мерой таланта, умения и т. д. Общество должно позаботиться о том, чтобы самые способные и компетентные выполняли наиболее важные функции; в свою очередь это определяет различные вознаграждения.
В рамках структурного функционализма концепцию стратификации развивали американские социологи К. Дэвис и У. Мур. Неравенство при этом выступает как естественный способ саморегуляции и выживания общества, его организации, как стимул к продвижению.
Равенство и неравенство как социологическая проблема
Пример готового реферата по предмету: Социология
Содержание
1. Понятие и причины неравенства в социологии 5
1.1 Сущность социального неравенства 5
1.2 Причины неравенства 7
2. Проблемы социальной справедливости 9
СПИСОК ИСПОЛЬЗУЕМОЙ ЛИТЕРАТУРЫ 15
Выдержка из текста
Актуальность темы в том, что социальное неравенство — это одна из ключевых социальных проблем любого общества. В то же время влияние социального неравенства на общественное развитие неоднозначно.
С одной стороны, противоречия, порождаемые социальным неравенством — это глубинный источник развития всех обществ (оно является универсальной характеристикой любого общества, хотя его формы могут существенно варьироваться).
На индивидуальном уровне наличие социальной пирамиды выступает в качестве фактора, толкающего к восходящей социальной мобильности. Сам факт наличия вышестоящих этажей притягивает людей, мотивирует самые разные формы их социальной активности. Противоречие между реальным (достигнутым) и потенциально возможным индивидуальным статусом — мощный источник развития личности.
Социальное неравенство порождает извечную мечту о его полной ликвидации (коммунистическая идеология) или о существенном уменьшении (социал-демократическая, социал-реформистская идеология).
С другой стороны, неравенство является источником развития общества лишь в той мере, в какой оно осознано людьми как проблема, которую надо решать. Иначе говоря, лишь будучи осознанным как зло, с которым нужно и можно бороться, социальное неравенство выполняет роль источника общественного развития. Неравенство, которое восхваляют как неизбежность или даже как благо, как явление, с которым никто не борется ни на индивидуальном, ни на общественном уровнях, не только не стимулирует развитие общества, но и существенно его тормозит. Общество, в котором иерархия носит застывший характер, а перегородки между этажами прочно перекрыты, обречено на застой. Об этом достаточно убедительно говорит опыт истории Востока.
Методологический аспект актуальности данной темы 1 состоит в том, что социальное неравенство во всем многообразии — это одна из тех тем, которые в той или иной степени проникают в самые разные области социологического знания, оказывая прямое или косвенное воздействие на их развитие.
Исследования социального неравенства (социальной дифференциации, стратификации) всегда находились в центре внимания как зарубежных, так и отечественных социологов.
Степень изученности. В разработке данной темы были использованы работы таких авторов как: Мюллер В. К., Нецветаев В. Г., Багдасарьян Н. Г., Кравченко А. И., Немировский В. Г. и др.
Целью данной работы является раскрытие равенства и неравенства как социологической проблемы, исходя из поставленной цели, были определены следующие задачи:
Структура данной работы состоит из: введения, 3 глав, заключения и списка используемой литературы.
Список использованной литературы
1. Багдасарьян Н. Г. Социология / Н. Г. Багдасарьян, М. А. Козлова, Н. Р. Шушанян. — М.: Юрайт, 2010. — 592 с.
2. Волков Ю. Г. Социология / Ю. Г. Волков. — М.: КноРус, 2011. — 320 с.
3. Кравченко А. И. Социология / А. И. Кравченко. — М.: Проспект, 2009. — 544 с.
4. Мюллер В. К. Социология / В. К. Мюллер. — М.: Инфра-М, Новосибирский государственный технический университет (НГТУ), 2001. — 240 с.
5. Немировский В. Г. Социология / В. Г. Немировский. — М.: Проспект, 2010. — 544 с.
7. Социология / Редактор В. Н. Лавриненко. — М.: Проспект, 2011. — 480 с.
8. Социология / Под редакцией Н. Г. Скворцова. — М.: Проспект, 2011. — 352 с.
9. Социология / Петр Штомпка. — М.: Логос, 2010. — 698 с.
10. Сидоров С. А. Социология / С. А. Сидоров, Н. М. Сирота. — М.: ИВЭСЭП, Знание, 2005. — 120 с.
11. Социология / Под редакцией В. А. Глазырина. — М.: Юрайт, 2011. — 400 с.
Социальная стратификация. Равенство и неравенство как социологическая проблема
Социальная стратификация – дифференциация людей на классы и слои, что выражается в неравномерном распределении прав и привилегий. Бывает экономическая, половая и профессиональная. Она все время измен.
Термин «стратификация» пришел из геологии, где он обозначает расположение пластов Земли по вертикали.
Социальная стратификация любого общества включает четыре шкалы: доход, образование, власть, престиж. Каждая шкала имеет свою размерность.
Образование измеряется числом лет обучения в государственной или частной школе или вузе.
Власть измеряется количеством человек, на которых распространяется принимаемое вами решение. Власть – возможность навязывать свою волю или решения другим людям независимо от их желания.
Шкалы стратификации доход, образование, власть имеют вполне объективные единицы измерения. Престиж стоит вне этого ряда, так как он – субъективный показатель.
Доход, власть, престиж и образование определяют совокупный социально-экономический статус, т. е. положение и место человека в обществе.
Большинство западных социологов, структурируя общества развитых стран, делят их на высший, средний и рабочий классы.
Высший класс выделяется по своему богатству, корпоративности и власти. Его составляют банкиры, собственники, президенты, руководители партий, кинозвезды, выдающиеся спортсмены.
Средний класс включает в себя лиц неручного труда и делится на три группы:
-промежуточный средний класс (учителя, медсестры, актеры, журналисты, техники)
-низший средний класс (кассиры, продавцы, фотографы, полицейские и пр.).
-рабочие квалифицированного ручного труда (слесари, токари, повара, парикмахеры и др.)
-рабочие полуквалифицированного ручного труда (швеи, сельхозрабочие, телефонисты, бармены, санитары и др.)
-рабочие неквалифицированного труда (грузчики, уборщики, кухонные работники, прислуга и пр.).
Поможем написать любую работу на аналогичную тему
Социальная стратификация. Равенство и неравенство как социологическая проблема
Социальная стратификация. Равенство и неравенство как социологическая проблема
Социальная стратификация. Равенство и неравенство как социологическая проблема
Проблема социального неравенства в социологии
Вы будете перенаправлены на Автор24
Социальное неравенство
Социальная структура – это различное положение людей относительно друг друга, формирующееся на основании массы критериев и признаков: национальных, классовых, профессиональных, возрастных, территориальных, половых и пр.
На основании этого в социальную структуру включают ряд следующих подструктур:
Базируясь на понятии «социальная структура» общество рассматривается как совокупность взаимодействующих социальных групп и индивидов, которые обладают определенными потребностями и интересами.
Вместе с понятием социальной структуры, большую роль играет понятие социальной стратификации. Ее основой становится социальное неравенство.
Если возникает социальная структура, и она развивается и функционирует на основании общественного разделения труда, тогда социальную стратификацию обуславливает распределение результатов труда.
Социологи сходятся во мнении, что основа стратификационного строения общества – социальное неравенство.
Сущность социального неравенства – неодинаковый доступ разных категорий населения к социально значимым благам, духовным ценностям и материальным ресурсам. Эти отличия являются основаниями, определяющими облик вертикального строения общества.
Теории социального неравенства
Готовые работы на аналогичную тему
Маркс в качестве базиса вертикального расслоения общества видел владение собственностью и средствами производства. Поэтому стратификационная структура общества была сведена им к двум уровням:
Вебер расширил число критериев, которыми определяется принадлежность к той или иной страте. Помимо экономического критерия, он ввел понятие принадлежности к статусным группам или определенным политическим кругам, то есть партиям. Вебер считал, что статусные группы и политические партии отличаются степенью влияния и престижности. Иными словами, переход человека на более престижную статусную ступень или партию обеспечат ему преимущественное положение в обществе.
П. Сорокин поддержал идею многомерности основания стратификации, который также указывал на невозможность выделения единственного критерия принадлежности к какой-то страте и отмечал наличие в обществе трех стратификационных оснований: экономическое, профессиональное и политическое.
Многомерность не мешает восприятию сложившейся стратификационной структуры как целостной. Люди, которые живут в одном обществе, определяют положение человека в социальной иерархии на основании одних и тех же признаков, которые обусловлены культурой и институциональной системой общества.
Под социальной стратификацией понимают наличие в обществе множества социальных образований, представители которых отличаются неравным объемом власти и материальных богатств, прав и обязанностей, престижа и привилегий.
В такой иерархии социокультурных благ выражена сущность социального расслоения. Благодаря им в любой социальной системе появляется возможность стимулировать одни виды деятельности, терпеть другие и подавлять третьи.
Иными словами, процессы образования слоев играют в социальном движении важную функцию регулятора-организатора, оказывая обществу помощь на каждом новом этапе приспосабливаясь к изменяющимся условиям. Тем самым посредством механизма стратификации общество может развить ряд новых форм социального взаимодействия, позволяющих ему ответить на требования времени и сохранить вместе с тем социальную и культурную идентичность.
Причины и факторы социального неравенства
Большинство ученых-социологов основной причиной неравенства положения людей в обществе видели общественное разделение труда. Но последствия, вытекающие из этого, а особенно причины воспроизводства неравенства, ученые объясняли по-разному.
Так, Спенсер Г. считал, что источник неравенства – завоевания. С одной стороны, победителями образован господствующий класс, а побежденные вынуждены ему подчиниться. Военнопленные превращаются в рабов, а вольные хлебопашцы – в крепостных. С другой стороны, частые и постоянные войны предполагают доминирование государственной и военной сферы и подчинение им всех остальных членов общества. В соответствии с естественным отбором, более сильные становятся привилегированными и господствуют в обществе, а слабые им подчиняются, находясь на низших ступенях социальной лестницы.
Еще один представитель социал-дарвинизма У. Самнер был уверен, что социальное неравенство – естественное состояние человечества, а также необходимое условие для развития цивилизации. Это направление социологии характеризуется биологическим редукционизмом, евроцентризмом, а также оправданием воин, насилия и агрессии. Отдельные теории социал-дарвинизма и непосредственно расовые теории неравенства использовали для построения идеологии расизма, чтобы оправдать колониальные захваты на основе деления человеческих рас на благородные и разумные, порядочные и белые, а также недоразвитые, ограниченные и склонные к порокам.
Характерная черта общества – неравенство. К причинам устойчивого социального неравенства П. Сорокин отнес возрастание численности и платности общества, разнообразие и разнородность людей, функциональное распределение деятельности в сообществе, необходимость поддерживать порядок в социальных группах разного уровня.
Процессы социального расслоения в современных обществах зависят от мирового неравенства, которое искусственно поддерживают и усугубляют страны Запада.
Социология неравенства. Теория и реальность
Эта книга вышла в свет, когда в мире поставлены под сомнение доминировавшие в конце XX в. иллюзии об отмирании классов, о торжестве общества всеобщего благоденствия и процветающего среднего класса. Ход новейшей истории подтвердил бесспорный ренессанс обострившегося классового противостояния, возрастающие масштабы неравенства людей, сжатие шансов для выходцев из социальных низов. При анализе современной России учитываются особенности страны, связанные с ее принадлежностью к евроазиатской цивилизации. Обоснована идея формирования в ней неоэтакратического общества, не являющегося подлинно буржуазным. Показано, что в России сложилась дуалистическая стратификация, сочетающая сословную (доминирующую) и социально-профессиональную иерархии. Для широкого круга читателей – специалистов в области социальных и экономических наук, а также всех интересующихся проблемами современного мира и России. Книга может служить студентам и аспирантам в качестве учебного пособия при изучении проблем современного общества, его социальной структуры и стратификации.
Оглавление
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Социология неравенства. Теория и реальность предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Социальная стратификация и социальная мобильность
Сущность социальной стратификации
Социальная стратификация как научная категория. Функционалистский и структуралистский подходы к стратификации. Критерии иерархии социальных групп.
3.1. Социальная стратификация как научная категория
Для описания системы неравенства между группами (общностями) людей в социологии широко применяют понятие «социальная стратификация». Само слово «стратификация» заимствовано у геологов. Оно латинского происхождения (первоначально stratum означало покрывало, постель). В английском языке его стали понимать как пласт, формация (в геологии), слой общества (в социологии); во множественном числе strata, stratification (стратификация) означает деление на общественные слои («пласты»).
Очевидно, что люди различаются во многих отношениях, и далеко не все эти различия приводят к образованию социальных слоев (стратов). Слои складываются на основе таких различий, в которых проявляется неравенство между членами общества. Что это за различия? В самом общем виде неравенство означает, что люди живут в условиях, при которых они имеют неравный доступ к ограниченным ресурсам материального и духовного потребления. В тех случаях, когда эти различия между людьми по доступу к ограниченным благам приобретают характер иерархического ранжирования, можно говорить о наличии в обществе социальной стратификации, т. е. системы социальных слоев (стратов).
Социальную стратификацию можно определить как внутреннее иерархическое деление общества на социальные группы, представители которых обладают разными жизненными шансами и разным стилем жизни.
В теории стратификации постоянно обсуждается проблема равенства — неравенства. При этом под равенством понимают: 1) равенство личностное: 2) равенство возможностей достигнуть желаемых целей (равенство шансов); 3) равенство условий жизни (благосостояние, образование и т. д.); 4) равенство результатов. Неравенство, как очевидно, предполагает те же четыре типа взаимоотношений людей, но с противоположным знаком. В реальной практике изучения социальной жизни социологи особое внимание уделяют распределению дохода и благосостояния, различиям в продолжительности жизни и состоянии здоровья, в продолжительности и качестве образования, участию в политической власти, владению собственностью, уровню престижа.
Для всех стран характерно наличие неравенства того или иного рода, когда наиболее привилегированные люди (лица) или семьи пользуются непропорционально большой властью, престижем и другими высоко ценимыми благами. Задача современного исследования расслоения, или в более часто употребляющейся терминологии — стратификации (калька английского — stratification [расслоение]) — раскрыть контуры и распределение неравенства и объяснить причины его устойчивости и воспроизводимости, превращающие в утопии прежние и современные эгалитарные или противостоящие неравенству ценности.
Термин «система стратификации» относится к комплексу социальных институтов, которые генерируют существующие в обществе неравенства. Ключевыми компонентами систем стратификации являются:
1) общественные процессы, в результате которых определенные виды ресурсов становятся ценными и желаемыми (востребованными);
2) правила (законы) размещения, которые распределяют эти ресурсы по различным должностям или занятиям при разделении труда (например, банкир, врач, крестьянин и т. д.);
3) механизмы мобильности, которые связывают людей с родом занятий и таким образом вызывают неравный контроль над высоко ценимыми ресурсами.
Отсюда следует вывод, что неравенство возникает из двух типов взаимодействующих процессов. Сначала к разным социальным ролям в обществе подбирается соответствующий неравноценный «пакет вознаграждений», а затем отдельные члены общества распределяются по рабочим местам, которым как бы предписаны соответствующие вознаграждения, блага. В табл. 3.1, составленной профессором Дэвидом Груски (США), систематизированы различные ресурсы (блага), которые общество ценило в прошлом и ценит в настоящем.
Типы благ, ресурсов и ценных товаров, взятых за основу системы стратификации
Источник: [Grusky, 2001, р. 4].
Скрытое утверждение, лежащее в основе табл. 3.1, состоит в том, что перечисленные блага, ресурсы исчерпывают все основные существующие варианты (другими словами, «сырье») для построения стратификационных систем.
Большинство ученых предпочли не комбинировать в различных сочетаниях эти блага и ресурсы, а характеризовали неравенство по одному из перечисленных благ — ресурсов, на этой основе строя соответствующую систему классов, или слоев, общества. Приверженцы этого преобладающего подхода заявляют, что лишь одна из групп благ (см. табл. 3.1) по-настоящему фундаментальна в понимании структуры, источников или эволюции стратификации общества. Сколько критериев в табл. 3.1, почти столько же и утверждений подобного рода. Так, К. Маркс придавал почти исключительное значение экономическим факторам как детерминантам социального класса. За это он подвергался критике со стороны многочисленных оппонентов. Однако не лучше выглядят и социологи, выступавшие с критикой Маркса, которые отводили вторичную роль распределению экономических благ. Они обычно рассматривали неравенство в социальном престиже или власти как необходимые и достаточные источники формирования классов (социальных слоев).
Правда, в 1980—2000-е гг. такие предельные формы упрощения детерминант неравенства социальных групп (слоев, классов) стали менее распространенными. Так, неомарксисты принимают во внимание несколько стратификационных критериев. К одной из таких неомарксистских схем стратификации, предложенной Э.О. Райтом, мы обратимся позднее. В том же направлении движутся в течение последних примерно 20–30 лет и сторонники других стратификационных схем, постепенно отказываясь от монофакторности при их (схем) конструировании.
Центральными в исследовании и анализе социального неравенства являются следующие типы вопросов.
1. Формы и источники стратификации. Каковы основные формы неравенства в истории человечества? Можно ли повсеместность неравенства приписать индивидуальным различиям в талантах или способностях? Является ли любая форма неравенства неизбежной чертой жизни людей?
2. Структура современной стратификации. Каковы главные социальные различия, определяющие современную структуру неравенства? Эти расхождения усилились или уменьшились с переходом к информационному обществу?
3. Воспроизводство стратификации. Как часто люди перемещаются в новые классы, слои, профессии или группы с разным уровнем доходов? В какой мере эти перемещения определяются личными качествами людей (ум, усердие, образование и профессиональная подготовленность, целеустремленность) и (или) социальными связями и наследуемыми ресурсами?
4. Последствия стратификации. Влияет ли, и если да, то каким образом, местонахождение класса (слоя, сословия) на складывание стиля жизни, межличностные отношения и повседневное поведение людей? Существуют ли узнаваемые виды классовой (слоевой, сословной) культуры в прошлых и настоящих обществах?
5. Процессы трансформации. Какие типы социально-экономических процессов и государственной политики воздействуют на сохранение или уменьшение расовой, этнической, половой и возрастной дискриминаций на рынках труда? Эти формы дискриминации усилились или ослабли с переходом к и информационному обществу?
6. Будущее стратификации. Примут ли стратификационные системы совершенно новые формы в будущем? Насколько неравным будет положение социальных групп в этих системах? Приемлема ли концепция социального класса при описании форм стратификации в информационном обществе?
Для большей части человеческой истории характерно то, что люди воспринимали существующее неравенство как естественный порядок вещей, как неизменное свойство человеческого общества. Целью же идеологов и ученых мужей являлось объяснение и оправдание этого порядка с точки зрения религиозной или квазирелигиозной доктрины. Лишь только в эпоху Просвещения на Западе было провозглашено естественное равенство людей в противовес гражданским и юридическим преимуществам привилегированных групп — аристократии и церковного сословия. После того как в Европе и Америке эти преимущества в XVIII и XIX вв. были уничтожены, расширился и обрел новую форму и сам эгалитарный идеал. Он стал охватывать не только гражданские блага (например, право голосования), но также и собственность на землю и средства производства. В своем самом радикальном проявлении этот экономический эгалитаризм, как известно, привел к марксистской интерпретации «преодоления» неравенства за счет уничтожения частной собственности и классов собственников.
3.2. Функционалистский и структуралистский подходы к стратификации
Существуют два основных подхода к объяснению стратификации. Один из них (функционалистский) получил наибольшее развитие в американской социологии. Сторонники его дифференцируют население по уровню доходов, престижу, власти и другим характеристикам, беря их количественные показатели как самодостаточные и отвлекаясь от их источников. В этом случае каждый индивид, занимающий ту или иную статусную позицию, выступает как автономная единица: это его личный успех и т. д.
Вся традиция американского индивидуализма работает на такой подход. Есть люди, «сделавшие» себя, — победители (winners), и есть неудачники (losers). Социальная стратификация предстает в виде горы, к вершине которой ползут альпинисты-одиночки; одни дошли до самого верха, другие застряли близко к подножию, третьи сорвались. Причины успеха одних и неуспеха других — только в их личных качествах. Из такой логики анализа, естественно, вырисовываются страты, определяемые только с помощью количественных сравнений: высшая, средняя, низшая или более дробно.
Вторая традиция, второй подход (структуралистский), рассматривает социальную стратификацию через призму отношений элементов социальной структуры, т. е. социальных групп. Социальная стратификация воспринимается не как результат дифференциации способностей индивидов, а как следствие того, что общество устроено в форме иерархии: у него всегда есть верх и низ, чем выше, тем меньше мест. Поэтому даже если все будут гениальны и наделены героическим характером, наверх смогут попасть лишь немногие.
Если у пирамиды есть вершина, то в любом случае кто-то на ней устроится, если есть дно, то кто-то на него все равно упадет. При этом успех индивидов объясняется не только и не столько их личными качествами, сколько тем, с какого уровня они стартовали: получившему миллион долларов в наследство и (или) дорогое первоклассное образование легче стать мультимиллионером или крупным чиновником, чем сыну безработного.
Так, в рамках этого подхода власть как индикатор статуса означает не власть кого-то над кем-то, т. е. не межиндивидуальное отношение, а отношение слоя, имеющего власть, над слоем, лишенным власти. То же самое — богатство и бедность. Это ведь отношения распределения совместно произведенного «пирога», поскольку производство носит общественный характер. Разумеется, богатство и бедность рассматриваются не в абсолютных, а относительных категориях: богат тот, кто богаче, а беден тот, кто беднее соседей, соотечественников.
Внимание исследователей — представителей структуралистского подхода направлено не на род занятий индивидов, а на различия в профессиональной структуре общества, не на доходы индивидов, а на распределение доходов в обществе, которое отражает неравенство между людьми. Теоретической целью при этом объявляется «надобность объяснения форм и степени социальной дифференциации и их значение для социальной интеграции и социальных изменений» [Blau, 1974]. Этот подход, преобладавший и преобладающий в европейской социологической традиции, представлен работами К. Маркса, М. Вебера, Д. Голдторпа, Э. Гидденса и др. Конечно, в реальном анализе реальных общностей и обществ используются оба подхода. Речь идет о приоритетах, доминирующей линии анализа.
Довольно любопытное наблюдение по поводу преобладающего подхода в среде советских социологов на конец 1980 — начало 1990-х гг. сделал видный американский социолог и, что в связи со сказанным ниже приобретает особый колорит, социальный психолог Мэлвин Кон. (Отметим названия его книг: «Work and Personality: An Inquiry into the Impact of Social Stratification» (1983), «Social Structure and Self-Direction. A Comparative Analysis of the United States and Poland» (1990).) Зная, что советские социологи — марксисты и, следовательно, сторонники объективированного подхода к стратификации, он вдруг с изумлением обнаружил следующее. Эти самые «марксисты» «…были весьма склонны трактовать психологические переменные как независимые переменные в причинных объяснениях, а социально-структурные переменные — как зависимые». К этой реплике М. Кон добавляет значимое примечание: «Это стало особенно очевидным в ходе обсуждения моего доклада на американо-советском симпозиуме в Балтиморе (1988 г.), когда вспыхнула полемика между советскими участниками. Мой доклад содержал критику несостоятельной позиции американских социологов, которые считают, что для рассмотрения социальной структуры достаточно исследовать социально-психологические переменные. Один из советских участников — Овсей Шкаратан подчеркнул, что эта критика, по крайней мере, относится в той же степени к советским социологам, как и к американским. Выслушав дебаты между советскими участниками, я присоединился к его позиции. Позднее, когда я приехал с лекциями в Москву и Киев, я публично критиковал советских социологов за то, что они несерьезно отнеслись к работам Маркса. Многие из них знали только политизированного Маркса, понятого через писания Ленина и Сталина» [Kohn, 1993, р. 7–8].
К сожалению, волна радикал-либерализма, захлестнувшая социальные науки в 1990-е гг. и во многом не преодоленная и позднее, лишь усилила это психологическое поветрие в отечественной науке. Многие российские исследователи, изучающие стратификацию, нередко придают решающее значение активности социального субъекта — индивида, который преследует свои цели, используя все имеющиеся в наличии ресурсы. В этом подходе наиболее значимыми для занятия определенного статуса признаются ресурсы, имеющиеся в распоряжении индивида, действующего субъекта, актора. При этом нередко основными ресурсами для достижения и поддержания статуса признаются личностные, социально-психологические качества индивида.
Автор же придерживается традиционной для мейнстрима европейской социологии позиции, согласно которой индивиды рассматриваются либо как элементы социальной системы (структуры) и их действия в решающей степени детерминированы местом в системе социоэкономических отношений, либо как элементы культурной системы и их действия определяются нормами и правилами, сложившимися в данной культуре (например, в «культуре бедности» или в «культуре среднего класса»), Индивидуальное действие воспринимается как результат не столько личностных качеств, сколько социальных переменных. Последующий анализ социального неравенства строится на этих основополагающих принципах.
3.3. Критерии иерархии социальных групп
Выше мы рассмотрели основные виды ресурсов (благ, ценностей), распределение которых внутри общества приводит к неравенству социальных групп. Попробуем интегрировать эту мозаику ресурсов, применимых к анализу социальной структуры индустриальных и постиндустриальных обществ.
Основными индикаторами места группы (общности, слоя) в современной стратификационной иерархии являются:
1) власть (политическая) — возможность распоряжаться всеми видами капиталов;
2) объем и характер собственности (экономическая власть) — возможность распоряжаться физическим (экономическим) капиталом;
3) престиж, моральное вознаграждение, влияние (духовная власть) — возможность распоряжаться символическим капиталом.
Дополнительными служат следующие индикаторы — человеческий, культурный и социальный капитал.
В разных конкретных исторических обществах, сосуществующих в современном мире и существовавших в прошлом, значимость перечисленных индикаторов различна, но все они присутствуют в социальном пространстве и должны быть включены в процесс анализа социального неравенства, поскольку отражают разные компоненты реальных жизненных ситуаций. При рассмотрении разных типов стратификационных систем мы вернемся к этому вопросу.
Отбор критериев и определение вершины иерархии осуществляется исходя из системы ценностей, господствующей в данном обществе. Между тем и внутри любого развитого общества всегда есть конкурентные системы ценностей. Не для всех власть и собственность — главное и высшее в ценностной иерархии. Богатство или здоровье, власть или жизнь без забот. Этот выбор делают люди, исходя из индивидуальных предпочтений, но чаще под влиянием господствующей в определенной культуре системы ценностей. Миллионы людей предпочитают спокойную жизнь мелкого служащего, а не напряженную борьбу за «место под солнцем». Есть и поныне широко распространенные культуры, в которых европейские ценности успеха и престижа не находят места, например буддизм.
Таким образом, принятые в современной социологии критерии ранжирования субъективны по своему характеру и отражают господствующую систему ценностей, часто не разделяемую большинством, но составляющую ядро господствующей идеологии, навязываемую властвующей элитой. В силу этого набор критериев ранжирования на перспективу, по-видимому, должен быть существенно расширен. Это на порядок усложнит систему стратификации в исследовательском ее отражении, но зато сделает ее более реалистичной, менее европоцентричной.
Рассмотрим основные критерии (компоненты) иерархического неравенства. Первым по значению является власть. Мы имеем в виду власть как господство (power). Этот термин не нужно смешивать ни с термином «управление», ни с authority. Управление означает способность добиваться рациональных результатов путем согласования различных интересов. В более широком смысле управление — специфическая функция организованных систем природы, общества, обеспечивающая их жизнедеятельность, целенаправленную динамику их развития, реализацию конкретных программ и практических задач и т. д. Власть в смысле authority есть реализация (применение) власти как господства при условии, что люди воспринимают ее как легитимную, т. е. это реальный процесс, скажем, администрирования, это институционализированный процесс.
Власть как господство, ее распределение составляют основу любого общества. Впервые вполне адекватное современной научной культуре определение этого понятия дал М. Вебер. Он понимал под властью (power) любую возможность субъекта («человека или группы людей») диктовать свою волю в совместном действии для осуществления своих целей даже вопреки сопротивлению других субъектов, участвующих в указанном действии [Weber, 1967, р. 64]. Т. Парсонс почти полностью принимает определение Вебера, рассматривая власть как средство социального взаимообмена: «мы определяем власть как способность принимать и “навязывать” решения, которые обязательны для соответствующих коллективов и их членов постольку, поскольку их статусы подпадают под обязательства, предполагаемые такими решениями. Власть следует отличать от влияния, так как издание обязывающих решений совсем не похоже на меры убеждения» [Парсонс, 1998, с. 31].
По Веберу, структура любого легального (т. е. признанного обществом. — О.Ш.) порядка напрямую влияет на распределение власти, как экономической, так и любой другой, в данном сообществе. Это верно для всех легальных порядков, а не только для государства. «Экономически обусловленная власть», конечно, не идентична власти как таковой. Более того, возникновение экономической власти может быть последствием власти, сложившейся у человека в иных сферах. Человек борется за власть не только для того, чтобы обеспечить себя экономически. Власть, в том числе и экономическая, может быть ценна и сама по себе. Борьба за власть очень часто ведется ради социальных почестей. Однако не всякая власть ведет к приобретению социальной репутации. Власть, и в особенности чисто денежная, по мнению Вебера, ни в коем случае не является общепризнанным основанием социального уважения или престижа. На самом деле социальная репутация сама может служить основой политической или экономической власти. Власть при этом может быть гарантирована легальным порядком, но этот порядок выступает лишь дополнительным фактором, увеличивающим шансы человека или группы лиц на удержание власти. Основания власти — в экономическом и социальном порядках, присущих данному обществу. При этом экономический порядок — это просто способ, которым распределяются товары и услуги. Способ же, которым в данном обществе (общине) распределяется социальный престиж между группами людей, участвующими в таком распределении, Вебер именует статусным порядком («status order»). «Конечно, статусный порядок очень зависит от экономического, но в свою очередь и влияет на него». Из сказанного у Вебера следует вывод: «…“классы”, “статусные группы” и “партии” — это феномены распределения власти (power) внутри общины (community)» [Weber, 1988, р. 60–61].
Власть выражается через распоряжение. Распоряжение есть такое отношение субъектов, при котором один субъект выступает как объект действия другого субъекта, т. е. один из субъектов превращает другой субъект в объект своего действия. Распоряжение реализуется по следующим направлениям:
• распоряжение целями и направленностью деятельности, основой является присвоение исключительного права вырабатывать и выдвигать цели;
• распоряжение ресурсами (материальными, статусными, информационными), монополия на распределение ресурсов;
• распоряжение характером деятельности (запрещать и разрешать, устанавливать правила, запреты и предписания; контролировать процесс деятельности, предоставлять полномочия).
Отсюда следует, что:
1) в структуре властных отношений ключевое значение принадлежит распоряжению ресурсами, это позволяет властвующему субъекту подчинять себе других людей. Власть — это возможность субъекта распоряжаться ресурсами в собственных интересах. По этому поводу А. Гидденс писал: «Действующие субъекты черпают ресурсы в производстве взаимодействия, но эти ресурсы выступают как структуры господства. Ресурсы — это средства, с помощью которых используют власть в обычном сложившемся порядке социального действия; но одновременно они суть структурные элементы социальных систем, возобновляемые в ходе социального взаимодействия. Социальные системы складываются как упорядоченные виды практики, воспроизводимые во времени и пространстве; во власти и пространстве, тем самым власть в социальных системах можно трактовать как явление, требующее воспроизводимых отношений автономии и зависимости в социальном взаимодействии» [Giddens, 1982, р. 38];
2) власть неизбежно предполагает привилегии субъектов власти;
3) сила власти (ранги власти) может быть измерена временем действия (воздействия) принимаемого властвующими решения;
4) власть обнаруживает себя через возможность оказания услуг.
Власть как социальный феномен многообразна. Поэтому естественно, что столь же многообразны ее дефиниции. Мы предлагаем следующее определение. Власть — это способность социального субъекта в своих интересах определять цели и направленность деятельности других социальных субъектов (безотносительно к их интересам); распоряжаться материальными, информационными, статусными ресурсами общества; формировать и навязывать правила и нормы поведения (установление запретов и предписаний); предоставлять полномочия, услуги, привилегии. Властные отношения означают, что между социальными субъектами существуют такие взаимосвязи, при которых один субъект выступает как объект действия другого субъекта, точнее, превращает (навязывает) другой субъект в объект своего действия.
Следующим по значимости индикатором стратификационной иерархии выступают отношения собственности. Собственность — это один из важнейших социальных институтов. Под собственностью в социологии обычно понимается совокупность прав как на неодушевленные объекты (земля, дома и т. д.), так и на одушевленные (животные, люди). Права собственности объемлют триаду гражданско-правовых отношений, включающих владение, пользование и распоряжение движимым и недвижимым имуществом. Эти права социально детерминированы и поэтому изменяются от одного общества к другому, а также в пределах какого-либо общества с течением времени.
Права собственности подразумевают социальные отношения между людьми, поскольку они определяют, кто имеет санкцинированный доступ к этим объектам, а кто лишен этого доступа; обладание собственностью может наделять собственников властью над другими людьми; в некоторых обществах люди сами являются объектами собственности (рабовладельческое общество, крепостничество).
Социологические концепции собственности сосредоточиваются на следующих моментах:
1) приобретение — каким образом индивиды или коллективы получают доступ к собственности;
2) распределение, которое включает образцы монопольного владения и использования собственности и контроля над ней, принципы, лежащие в их основе, и институты, включая законы, поддерживающие образцы такого распределения;
3) последствия наличия отношений собственности для индивидов и социальных структур;
4) социальные ценности и идеологии, обосновывающие права собственности.
В качестве характеристики объема собственности в современных обществах рассматриваются такие показатели, как наличие собственности на предприятие, ценные бумаги, недвижимость, интеллектуальный продукт. Собственность может быть частной, групповой, общественной, формы ее весьма многообразны. В постиндустриальных обществах приобрели особое значение и привлекли повышенное внимание социологов такие темы, как домашнее владение, интеллектуальная собственность и наследование.
Но в любом случае собственность — экономическая власть. Отношения собственности раскрывают, кто принимает решение: где, что и как производить; как распределять произведенное; кого и как награждать, стимулировать за труд, творчество и организационно-управленческую деятельность. Другими словами, собственность реально раскрывается как процесс распоряжения, владения и присвоения. Это означает, что собственность есть властные отношения, форма экономической власти, т. е. власть владельца предмета над теми, кто им не владеет, но в то же время в нем нуждается. Отношения собственности делят людей на хозяев средств производства (собственников, владельцев), как использующих наемный труд, так и не использующих его, и на людей, не имеющих средств производства. Богатство и бедность, которые проявляются во многих изучаемых социологами признаках людей, разделяющих их по одномерным шкалам, скрывают за собой не столь уж очевидные в современных обществах ранги власти и собственности, задающие многомерную стратификационную иерархию.
Как правило, наряду с властью и собственностью третьим непременным компонентом измерения неравенства выступает социальный престиж. Это понятие раскрывает сравнительную оценку обществом, общиной или какой-либо другой группой и ее членами социальной значимости различных объектов, явлений, видов деятельности в соответствии с господствующими и общепринятыми в данной культуре, данной общности социальными нормами и ценностями. На основе такой оценки определяется место группы или индивида в социальной иерархии престижа. Они наделяются определенным почетом, привилегиями, властью, особыми символами и т. д. Оценки престижности — один из действенных регуляторов социального поведения. По крайней мере, с 1920-х гг. особенно широко исследуется престиж профессий в различных обществах и на его основе — профессиональное неравенство.
Следует отметить, что многие сравнительные исследования показали, что под влиянием таких глобальных процессов, как индустриализация, урбанизация, информатизация общества, растет и качественно усложняется социальная дифференциация. Передовая технология дает толчок появлению большого числа новых профессий. Возникающие профессии требуют большей квалификации и лучшей подготовки, лучше оплачиваются и являются более престижными. Как следствие, образование и подготовка становятся все более важными факторами, определяющими положение человека в начале его профессиональной карьеры, да и сказываются на всем жизненном пути человека. Кроме того, индустриализация и информатизация приводят в большее соответствие профессионализм, подготовку и вознаграждение. Иными словами, для индивидов и групп образование становится самостоятельным фактором их позиции в ранжированной стратификационной иерархии.
Возможности общности (социальной группы) занимать те или иные позиции в обществе предопределяются ее ресурсами и потенциалами. Ресурсы — то, чем обладает общество, что в нем распределяется между группами. Понятие «ресурсы» означает блага и ценности, которыми располагает общество или социальная группа и которые используются в процессе экономического и социального производства (воспроизводства). Ресурсы, которыми располагает общество в целом, делятся следующим образом:
• трудовые — социофизический ресурс (состояние здоровья, работоспособности);
• образовательная подготовка, профессиональные навыки (человеческий капитал);
• капитальные (физический капитал);
• оборотные средства (материалы);
• финансовые (денежный капитал);
• статусные (моральный капитал).
Добавим к ним те ресурсы, которыми одни социальные группы обладают, а другие нет, т. е.:
1) властный ресурс — наличие позиций, дающих возможность распоряжаться и использовать формально не принадлежащие группе ресурсы;
2) собственнический ресурс социальных слоев — масштабы и характер находящихся в распоряжении производительной и непроизводительной собственности, включая интеллектуальный капитал;
3) предпринимательский опыт.
Потенциал — это те присвоенные ресурсы, которые группа способна и готова применить в своих интересах и применяет, опираясь на субъективные факторы (традиции, модели поведения и т. д.). Что касается потенциала социальных групп, противостоящих друг другу в борьбе за овладение ресурсами, имеющимися у данного социума, то он оценивается по присвоенным группой ресурсам, по объективной возможности и субъективной готовности овладеть добавочными ресурсами, использовать их, наращивать и т. д.
Можно выделить следующие компоненты социального потенциала:
1) квалификационно-профессиональный потенциал (образование, профессиональная подготовка, управленческий опыт), т. е. уже имеющийся у данной группы человеческий капитал, способность и готовность его применять и наращивать;
2) психофизиологический и личностный потенциал (состояние здоровья, работоспособность, ценностные ориентации и мотивация);
3) социокультурный потенциал (культурный капитал) — богатство в форме знаний или идей, символов, моделей успеха, моделей делового поведения, потребительских стандартов, готовности и подготовленности к освоению существующих и формированию новых символов и моделей поведения;
4) собственнический потенциал — масштабы и характер владения разными видами собственности (включая интеллектуальную и на собственную рабочую силу), способность и готовность ее защитить и приумножить;
5) властный потенциал — готовность и способность данной группы распоряжаться не принадлежащими ей ресурсами.
Типы стратификации в истории человечества
Параметры основных типов стратификационных систем. Стратификация информационных (постиндустриальных) обществ.
4.1. Параметры основных типов стратификационных систем
Преобладающая часть моделей стратификации раскрывает отношения групп людей по поводу распределения власти, собственности и (в информационном обществе) знания в сфере экономической активности. Можно признать эту сферу проявления неравенства доминирующей в индустриальных и постиндустриальных обществах. Но значительная часть членов общества (во многих странах — большинство населения) не может быть отнесена к социальным группам по признакам занятости (пенсионеры, учащиеся, неработающие женщины и многие другие категории людей). Проблема определения социальной принадлежности всех этих членов общества — одна из сложных задач стратификационной теории.
В условиях, когда сохранялась традиционная семья, социальная атрибуция осуществлялась в соответствии со статусом главы семьи. Но в современных обществах с доминированием нуклеарной семьи и наличием все возрастающего числа индивидов, проживающих вне семьи и в то же время не являющихся экономически активными, социальная атрибуция этой массы людей в традиционных группированиях стратификационных и классовых концепций представляется трудно разрешимой проблемой. Конечно, попытки, и вполне удачные, преодолеть эти трудности предпринимались неоднократно. Они в основном сводились к конструированию интегрального индекса социального статуса семьи разной степени сложности, а также к группированию населения по лестнице стратификационной иерархии путем объединения не статусно сходных индивидов, а семей с близкими значениями интегрального статуса.
Создано множество моделей стратификации, в которых используются в качестве главных иные критерии ранжирования социальных позиций. Речь идет о двух моментах. Во-первых, в современном мире и сегодня ощутимо присутствие нескольких основных типов стратификации, существующих многие столетия на базе различий в культурах и экономических отношениях: кастовой, сословной, классовой (слоевой). Причем во многих современных обществах эти стратификационные системы сосуществуют и взаимодействуют.
Во-вторых, упомянутые «другие модели» отражают различные подходы к выбору тех признаков социальной дифференциации, которые выявляют разделение общества на группы по потребностям, интересам, престижу, образу жизни, ментальности. Такие модели могут представлять различные срезы, аспекты иерархических социальных позиций в обществе как целостности, а могут служить проявлением специфических структур в субсистемах того же конкретного общества.
Начнем с первого типа моделей. Как писал много лет назад Питирим Сорокин, «в любой момент истории мы находим солидаризирование и антагонизацию не по одному фронту, а одновременно по многим фронтам… В историческом поле битвы редко борются только класс с классом или богачи с бедняками. Борьба идет одновременно между слоями однородной группировки друг с другом и между слоями разнородных группировок. Сегодня церковь и государство солидарно борются против общего врага, например, против семьи или против группы бедных, завтра религиозная группировка вступает в борьбу с государственной. Сегодня богачи совместно с бедняками атакуют привилегированных, завтра привилегированные, лишенные преимуществ, вместе с бедняками атакуют богачей и т. д.
Правда, не все фронты имеют одинаково важное значение во все времена…в одни моменты на первый план выступает борьба государства с государством и оттесняет на второй план другие виды антагонизмов, в другие моменты — борьба церкви с государством, в третьи — борьба классов, в четвертые — борьба языковых или расовых групп и т. д.» [Сорокин, 1993, с. 294–295].
Существует множество стратификационных критериев, по которым возможно делить любое общество. С каждым из них связаны особые способы детерминации и воспроизводства социального неравенства. Характер социального расслоения и способ его утверждения в своем единстве образуют то, что мы называем стратификационной системой. Когда заходит речь об основных типах стратификационных систем, обычно анализируют кастовую, рабовладельческую, сословную и классовую дифференциацию. При этом принято отождествлять эти стратификационные системы с историческими типами общественного устройства, наблюдаемыми в современном мире или уже ушедшими в безвозвратное прошлое. Однако следует принять во внимание, что и при доминировании одной из стратификационных систем в любом конкретно-историческом обществе присутствуют (сосуществуют) элементы других стратификационных систем, и их сложные комбинации, и разнообразные переходные типы неравенств.
В литературе встречаются различные типологии существующих ныне и существовавших в истории стратификационных систем. Каждая из них строится на достаточно серьезном теоретическом основании и может быть использована для объяснения конкретных исторических обществ с их социальной организацией и системой стратификационной иерархии. В нашей книге в качестве базовой предложена конструкция, разработанная профессором Д. Груски. Она строится на базе исторически складывавшихся типов хозяйственных систем, в соответствии с историко-экономическим анализом всемирно известной французской школы «Анналов» (Марк Блок, Люсьен Февр, Фернан Бродель и др.). Полное название — «Анналы. Экономики. Общества. Цивилизации». Эта междисциплинарная школа ставила своей задачей стремление к синтезу, охвату и объяснению всех сторон жизни общества в их единстве. Однако в основе лежал принцип раскрытия сущности исторических форм «материальной цивилизации», тех производственно-экономических форм, в которых просматривались закономерности, долговременные тенденции в сфере производства, народонаселения, семейных отношений, структурных изменений в повседневной жизнедеятельности людей. И уже отсюда можно было создавать адекватные реальным историческим отношениям схемы стратификационных иерархий.
По мнению Д. Груски — автора типологии, представленной в табл. 4.1, она целиком основывается на некоторых упрощениях, дающих возможность схематически представить исторически складывавшиеся типы систем стратификации. Применительно к каждой из перечисленных стратификационных систем автор предполагает, что определенные виды благ (ресурсов, ценностей) выступают как доминирующие факторы стратификации (см. колонку 2) и составляют главную ось, вокруг которой организуются социальные классы или статусные группы (см. колонку 3). Отсюда следует, что степень жесткости стратификационной системы (закрепленность и наследуемость социальных позиций (см. колонку 5)) связана с мерой взаимосвязи иерархий, т. е. со степенью статусных рассогласований (т. е. мерой кристаллизации статуса). Мера кристаллизации (см. колонку 6) в свою очередь может определяться соотношением между классовой (сословной, слоевой, кастовой) принадлежностью и каждым из ресурсов, перечисленных в табл. 3.1 (см. выше). Последняя колонка в табл. 4.1 основывается на допущении, что стратификационные системы обладают отчетливыми идеологиями, которые узаконивают правила и критерии, согласно которым люди распределяются по своим местам в стратификационной иерархии (см. колонку 7).
Таким образом, стратификационные формы, представленные в табл. 4.1, ее составитель рассматривал скорее как идеальные типы, а не как жизнеспособное описание реальных систем прошлого и настоящего. Эти идеально типичные модели тем не менее могут помочь нам понять эмпирические системы. Действительно, поскольку общество эволюционирует через постепенное наложение новых стратификационных форм на старые (и частично вытесненные), то становится возможным интерпретировать современные системы как комплексную смесь из нескольких идеальных типов, представленных в табл. 4.1.
Основные параметры стратификации восьми идеальных типов систем
Источник: [Grusky, 2001, р. 9].
Племенное общество. Первая строка в этой таблице имеет отношение к «примитивным племенным» системам, которые преобладали в обществе с самого начала эволюции человека до неолитической революции приблизительно 10 тыс. лет тому назад. При относительном разнообразии племенных сообществ у них доминировали следующие общие черты: общий размер распределяемых излишков во всех случаях был ограничен; предел на распределение излишков в свою очередь ограничивал общий уровень экономического неравенства (но не обязательно другие формы неравенства). Такие обычаи, как обмен подарками, угощение едой и т. п., широко практиковались в племенных сообществах и имели очевидный перераспределительный эффект. Средства производства (например, инструменты, земля) являлись коллективной собственностью, и другие виды собственности распределялись поровну среди членов племени. Это не дает оснований предполагать, что господствовало совершенное равенство. В конце концов более могущественные люди (шаманы) часто получали непропорционально большую долю богатств, а вождь племени оказывал значительное влияние на племенные решения. Однако эти зачаточные формы власти и привилегий никогда не передавались по наследству. Только благодаря физической силе, умениям в охоте, магии, лидерстве члены племени могли получить высокое положение и престиж.
«Азиатская» стратификационная система. С появлением аграрных форм производства экономические излишки стали достаточно большими, чтобы поддерживать более сложные стратификационные системы. Многие теоретики рассматривают «азиатский способ» как промежуточное образование при переходе к развитому аграрному обществу (например, феодализму). Однако автору этих строк представляется более корректной позиция российских востоковедов, которые поименовали «азиатский» способ государственным способом производства. По их мнению, данный тип социетальной системы просуществовал в течение тысячелетий, поскольку самостоятельно, без внешнего воздействия, не способен к структурному переустроению принадлежащих ему социальных организмов.
В основе таких обществ лежали следующие системообразующие элементы:
• государство как стоящая над всем населением всевластная божественная сила;
• социальный статус, определяемый властью и престижем, а не имущественными различиями;
• зависимость индивидуального богатства от близости к власти, власть, открывающая путь к распределению ресурсов и присвоению собственности через исполнение управленческих функций;
• господство коллективной собственности сельской земледельческой общины и государства, олицетворяемого верховным правителем;
• земля по существу — как бы ничейная собственность, принадлежащая одновременно и верховному правителю, и местным правителям, и общине в целом, и отдельным общинникам;
• централизованное изъятие прибавочного продукта в виде ренты — налога, реализующего одновременно функцию государственной власти (налог) и функцию собственности на землю (рента);
• доминирование специфического типа социально-экономических отношений «власть — собственность» [Васильев, 1994, с. 13–48].
Центральной характеристикой государственного способа производства, или, в другой терминологии — восточного деспотизма, точно так же как и советского (и постсоветского) этакратизма, являются отношения «власть — собственность». Этот феномен был открыт и проанализирован нашим блистательным востоковедом Л.С. Васильевым. Он отмечает, что речь идет о социально-экономическом строе, при котором типичная восточная община определяет макроструктуру государства. Основа восточной структуры — полное поглощение личности коллективом. Отдельный человек не становится собственником, он может быть лишь владельцем. Суть взаимоотношений между властью и собственностью всюду на Востоке сводилась к тому, что все государственное первично, а частное вторично, к тому же опосредовано тем же государством. «Частная собственность превратилась в слугу государства, перестав быть его опасным соперником. Тем самым был внесен едва ли не решающий вклад в основную проблему традиционного Востока — в проблему взаимоотношений государства и общества» [Васильев, 1994, с. 486]. Верховным собственником, прежде всего земли, и высшей абсолютной властью над подданными является государство, которое становится деспотией, а подданные оказываются в состоянии поголовного рабства.
Детальный анализ отношений «власть — собственность» содержится в цикле публикаций Р.М. Нуреева, которому принадлежит подробный институциональный анализ этого феномена. По его мнению, «власть-собственность возникает в условиях, когда происходит монополизация должностных функций в общественном разделении труда, когда власть и господство основываются не на владении собственностью как таковой, а на высоком положении в традиционной иерархии» [Нуреев, Рунов, 2002, с. 12].
Рабовладельческая система. Следующая стратификационная система, которую мы рассмотрим, — рабовладение. Это такая форма зависимости, при которой непосредственные производители — рабы не только не имеют собственных средств производства, но и сами являются собственностью своих господ («говорящие орудия»), эксплуатирующих их путем внеэкономического принуждения. Исторические формы возникновения рабства в своей последовательности таковы: военнопленные, продажа и самопродажа за долги, естественное воспроизводство рабов и т. д. Классической формой считается рабство (рабовладение) в древних античных обществах (Греции и Риме). Здесь число рабов зачастую превышало число свободных граждан. Рабы были лишены всяких гражданских и собственнических прав, состояние рабства по греческим и римским законам передавалось по наследству. Неравенство закреплялось военно-юридическим принуждением. Однако благодаря институту вольноотпущенничества они нередко входили в число свободных сограждан и иногда достигали высокого материального и статусного положения. Освобождение от рабства было таким распространенным, что состав рабов нужно было постоянно пополнять новыми пленниками, захваченными на войне или пиратством. Возможность порабощения была такова, что, как отмечали многие историки, ни мужчина, ни женщина, ни ребенок независимо от статуса и богатства не могли быть гарантированы от этой участи. Таким образом, случай Древней Греции и Рима является примером относительно открытого аграрного общества.
Помимо классического рабства времен античности существовали различные формы рабства в других обществах. Так, например, в средневековой Руси бытовало так называемое кабальное (долговое) рабство, довольно широко распространенное. В процессе первоначального накопления капитала получило распространение плантационное рабство в колониях многих европейских государств, и особенно на юге США. Здесь наследственные формы закрытости получили полное развитие. Рабство на юге США до Гражданской войны было «наследственным, эндогамным и пожизненным», с ежегодной скоростью освобождения от рабства 0,4 % к 1850 г. Рабство было отменено в колониях европейских государств в 1830–1870 гг., а в США — в результате Гражданской войны 1861–1865 гг.
Формально рабство запрещено международными конвенциями 1948 и 1956 гг., однако и поныне оно сохраняется во многих регионах мира. В частности, рабство имеет место в горных районах Северного Кавказа, где рабами являются незаконно захваченные иноверцы. К изуверским формам рабства в XX в. можно отнести содержавшихся в концентрационных лагерях, а также на предприятиях и фермах военнопленных и депортированных из оккупированных стран нацистским режимом Германии. Ничем в этом отношении не отличалось и положение заключенных в сталинском ГУЛАГе. И в том, и другом случае это были рабы для краткосрочного использования, чья продолжительность жизни и в нацистских, и в советских лагерях измерялась, как правило, днями и месяцами, а не годами.
Кастовая система. Самые крайние примеры наследственной закрытости обнаруживаются в кастовых обществах (см. строку Б5 табл. 4.1). Кастовая система, получившая наибольшее развитие в Индии, основывается:
1) на иерархии статусных групп (т. е. каст), которые классифицируются по этнической чистоте, богатству и доступу к товарам и услугам;
2) соответствующем наборе «правил закрытости», которые ограничивают все формы межкастовых браков или мобильности и поэтому делают членство в касте и наследственным, и пожизненным;
3) высокой степени физической и профессиональной сегрегации, усиленной тщательно разработанными правилами и ритуалами, которые регулируют межкастовые контакты;
4) оправдательной идеологии (т. е. индуизме), которая заставляет население относиться к таким экстремальным формам неравенства как к законным и правильным.
Делают эту систему такой особенной не просто ее хорошо разработанные правила закрытости, а также то, что в основе ее лежит социальная иерархия, характерной особенностью которой в основном является почетность (неэкономическая категория). Как указано в табл. 4.1, касты Индии классифицируются на основе этнической и ритуальной чистоты, где самые высокие посты в системе сохраняются для каст, которым запрещают нормы поведения, считающиеся позорными или «грязными». Под влиянием некоторых обстоятельств касты, которые получили политическую и экономическую власть, в конечном счете продвинулись вперед в иерархии статусов, хотя это и произошло в основном после того, как они переняли поведение и стиль жизни высших каст.
Итак, в основе кастовой системы лежат этнические различия (религиозное и этническое разделение труда), которые в свою очередь закрепляются религиозным порядком и религиозными ритуалами. Каждая каста представляет собой замкнутую, насколько это возможно, эндогамную группу, которой отводится четкое место в общественной иерархии. Это место появляется в результате обособления особых функций каждой касты в системе разделения труда. Существует достаточно четкий перечень занятий, которыми члены этой касты могут заниматься: жреческие, воинские, земледельческие. Высшее положение занимает каста брахманов (жрецы, йоги), обладающих неким сакральным знанием. Следующей кастой является каста кшатриев (воины). Названия многих каст не случайно совпадают с названиями определенных родов занятий. За большинством каст обычаем закреплены занятия — иногда узкие (касты гончаров, плотников, ювелиров и т. д.), иногда широкие (торговцев, земледельцев, чернорабочих). Неприкасаемые — «грязные» работы (уборка падали, нечистот, мусора), кожевники.
Кастовое положение не совпадает с имущественным, политическим, классовым сегодня. Самый бедный брахман не выдаст дочь за министра или богача из низшей касты. Поскольку положение в кастовой системе передается по наследству, возможности социальной мобильности здесь крайне ограничены. И чем сильнее выражена кастовость, тем более закрытым оказывается данное общество. Структурное деление кастового общества никак не соотносится с расово-антропологической структурой населения. К одному антропологическому типу могут относиться и высокородные брахманы, и неприкасаемые. Юридически кастовая система была отменена в Индии лишь в 1950 г. Однако и поныне в более сглаженном виде она воспроизводится не только в Индии, но и в ряде других мест современного мира [Кудрявцев, 1992].
Сословная система. Есть одна стратификационная система, не упоминаемая Д. Груским, но приводимая другими авторами, в частности В.В. Радаевым в его схеме 1995–1996 гг. Речь идет о сословной системе, в которой группы различаются юридическими правами, последние в свою очередь жестко связаны с их обязанностями и находятся в прямой зависимости от этих обязанностей. Основа дифференциации — обязанности перед государством. Причем под обязанностями имеются в виду обязательства перед государством, закрепленные в законодательном порядке. Одни сословия обязаны нести ратную или чиновную службу, другие — нести «тягло» в виде податей или трудовых повинностей. Способ детерминации различий — правовое оформление. В.В. Радаев относил к развитым сословным системам феодальные западноевропейские общества и средневековую Россию [Радаев, 1996, с. 52–53].
Однако это спорная позиция. Здесь можно принять в качестве альтернативных два подхода:
1) западноевропейское общество в его зрелом состоянии, с феодами и закрепленной частной собственностью, является видом классового общества, а не сословного;
2) можно рассматривать сословные общества как принадлежащие к двум подтипам:
• западноевропейскому, с ограниченными законом правами верховной власти, символизирующей волю государства;
• восточноевропейскому, с всевластием верховной власти, неурегулированностью отношений собственности законодательством, размытостью обязанностей и т. д.
Мы относим к сословным обществам лишь российское. Вероятно, круг таких обществ может быть расширен, но без включения западноевропейских.
Не случайно, что именно российскому автору В.О. Ключевскому принадлежит детальное описание сословий и сословных отношений. Начатки сословного строя, по Ключевскому, кроются «в самом возникновении древнерусского Московского государства». Юридическим завершением образования русских сословий послужили сословные жалованные грамоты 1785 г. императрицы Екатерины II. Вот как он определял понятие «сословия» в своей «Истории сословий в России»: «Сословие (ordo или status, от фр. etat, нем. Stand) — термин государственного права и обозначает известный ряд политических учреждений. Сословием мы называем классы (“класс” для него здесь просто синоним понятия “группа”. — О.Ш.), на которые делится общество по правам и обязанностям. Права дает либо утверждает, а обязанности возлагает государственная верховная власть, выражающая свою волю в законе; итак, сословное деление — существенно юридическое, устанавливается законом в отличие от других общественных делений, устанавливаемых условиями экономическими, умственными и нравственными, не говоря о физических. Существенным и наиболее осязательным признаком сословного деления служит различие прав, а не обязанностей» [Ключевский, 1918, с. 1–2]. Принадлежность к сословию передается по наследству, но не строго, что способствует относительной открытости данной системы.
Надо заметить, что вообще попытки включения средневековой Руси в число стран феодального типа были предприняты под давлением идеологов советского коммунистического режима. Была сформирована специальная теория русского феодализма, которая, правда, признавала, что эта разновидность феодализма имеет свои особенности, объясняемые климатом, географической средой и социально-экономической отсталостью. Однако в традициях национальной исторической школы, олицетворяемой такими классическими именами, как С. Соловьев, В. Ключевский, П. Милюков, Г. Вернадский, всегда подчеркивалась специфика социально-культурного пространства России по сравнению с Западной Европой. Отрицалась правомерность переноса понятийного аппарата западноевропейской медиевистики на реалии русских средневековых институтов. Не признавалось существование феодализма как такового в средневековой России [Черникова, 2005, с. 90—108]. Нам сейчас важнее обратить внимание на обратное соотношение сословной стратификационной системы, адекватно отражающей сущность социальной иерархии средневековой Руси-России, и ее неадекватности средневековым западноевропейским государствам.
Феодальная система. Тогда как институт частной собственности был недоразвит на Востоке, правящий класс средневекового Запада — феодалы были, напротив, частными собственниками. Отличительной чертой феодализма было то, что средневековая знать не только владела огромными поместьями или состоянием, но также обладала законным правом на результаты труда крестьян. Если крепостной убегал в город, это рассматривалось как форма кражи, т. е. как нарушение права феодала владеть результатами его труда. В такой интерпретации статусы крепостного и раба отличаются лишь степенью, и рабство составляет предельный случай, когда работники теряют весь контроль над результатами своего труда.
Социальные классы, появившиеся при европейском феодализме, разграничивались разными способами, тем не менее во всех случаях владение частной собственностью твердо устанавливалось, и жизненные возможности людей определялись большей частью их правом контролировать свою собственность в разных формах. В отличие от идеально типичного азиатского варианта национальное государство было в большей степени второстепенным по отношению к феодальной стратификационной системе, причем средства производства (земля, труд) контролировались классом собственников, который появился независимо от государства.
Хотя хорошо известно, что эра классического феодализма (т. е. после XII в.) характеризовалась жесткой классовой стратификацией, существовала высокая проницаемость в период, предшествующий институционализации майоратной системы и соответствующей трансформации дворянства в признанный законом и обычаем класс. В этот переходный период доступ в эту родовую знать пока еще не ограничивался по законам того времени для незаконнорожденных, также как не были запрещены браки между выходцами из разных классов.
Классовая система стратификации. Большая часть человеческой истории есть история обществ с социальной иерархией, высоким или определяющим значением наследуемости социальных позиций. Характерной чертой индустриальной эпохи (см. строку В табл. 4.1) является распространение эгалитарных идеологий и постепенное исчезновение экстремальных форм неравенства, присущих кастовой, рабовладельческой, сословной и феодальной системам. Лишь по мере созревания пред-капиталистической и наконец собственно капиталистической социетальной системы начинает складываться стратификационная иерархия, в которой различия между группами имеют экономическую основу, а доминирующим критерием социального неравенства выступают отношения собственности. Они же находят свое проявление в специфических позициях групп людей на постепенно складывающемся рынке труда. В чистом виде классовое общество разделяется на собственников средств производства (работодателей), наемных работников и самозанятых.
Классовая система предполагает, что социальные группы состоят из свободных и равных в политическом и правовом отношениях граждан. Особенность классовой стратификации состоит в том, что принадлежность к социальным классам не регламентируется государственной властью, не устанавливается законодательно и не передается по наследству (передаются имущество и капитал, но не сам статус). Классовая стратификация нами подробно рассматривается в следующей главе.
Этакратическая система. Помимо капиталистической классовой системы стратификации на базе индустриализма возникла также этакратическая сословно-слоевая система. Это была новая социетальная система, которая возникла в СССР, а позднее была распространена на другие страны. Этакратизм (дословно — власть государства, от фр. etat — государство и греч. kratos — власть) — это самостоятельная ступень и в то же время параллельная ветвь исторического развития современного индустриального общества со своими собственными законами функционирования и развития. Этакратизм можно рассматривать и как самостоятельную социально-экономическую систему в цивилизационной дихотомии Запад — Восток, и как одну из форм модернизации (индустриализации) стран неевропейского культурного ареала.
М. Кастельс пишет: «В XX в. мы жили, в сущности, при двух господствующих способах производства: капитализме и этатизме…При этатизме контроль над экономическим излишком является внешним по отношению к экономической сфере: он находится в руках обладателей власти в государстве (назовем их аппаратчиками или, по-китайски, линг-дао). Капитализм ориентирован на максимизацию прибыли, т. е. на увеличение объема экономического излишка, присвоенного капиталом на основе частного контроля над средствами производства и распределения. Этакратизм ориентирован (был ориентирован?) на максимизацию власти, т. е. на рост военной и идеологической способности политического аппарата навязать свои цели большему количеству подданных на более глубоких уровнях их сознания» [Кастельс, 2000, с. 38].
Первооснову этого общества составляли отношения типа «власть — собственность», социальная дифференциация носила неклассовый характер и определялась рангами во властной иерархии. Доминировала сословно-слоевая стратификация иерархического типа, в которой позиции индивидов и социальных групп определяются их местом в структуре власти и закрепляются в формальных рангах и соотнесенных с ними привилегиях, определяющие позиции занимали правящие группы, образующие этакратию, распоряжающуюся государственной собственностью. Система ограниченных социальных гарантий для низших слоев населения обеспечивала стабильность социума. Социальная мобильность представляла собой организуемую сверху селекцию наиболее послушных и преданных системе людей. Межслоевые перегородки были вполне проницаемы. В заключительной части книги мы подробно разберем особенности стратификационной системы этакратического типа.
В этой связи весьма ценны суждения выдающегося русского историка и видного либерала П.Н. Милюкова. Еще в годы революции он доказал, что Руси-России было присуще специфическое (пульсирующее) развитие общества, состоявшее в закрепощении и раскрепощении сословий государством. Данная концепция, разработанная либеральной академической наукой, являет собой пример реального научного прогноза, в котором утверждается возможность воспроизводства в будущем параметров социально-экономических отношений, уже имевшихся в прошлом. Универсальностью этих параметров объясняется поразительный факт, зафиксированный П.Н. Милюковым: русская история XX в. ближе к истории XVII в., чем XIX в. По его мнению, аграрная революция начала XX в., сняв тонкий налет европейского гражданского права, вернула ситуацию к историческим архетипам служилого государства со свойственным для него огосударствлением земельного ресурса, полным растворением частного права в публичном [Милюков, 2000]. На этой основе стало возможным фактическое восстановление квазисословной системы, закрепощение сословий государством, формирование особого служилого слоя (номенклатуры) в СССР. То есть реализовалась возможность воспроизводства в будущем (в нашем случае — советском) параметров социальных отношений, имевших место в прошлом. Можно констатировать, что данная концепция позволяет объяснить, почему вопрос о радикальном изменении форм собственности возникал в российской истории с регулярной периодичностью на этапах крупных реформ и столь же регулярно отодвигался в сторону в застойное время [Медушевский, 1998, с. 75]. Таким образом, под влиянием исторических факторов, которые мы здесь оставляем за пределами обсуждения, сработала, реализовала себя path dependence theory, воспроизведя в XX в. сословно-властные отношения, казалось бы, умершей средневековой Руси.
Продвинутый индустриализм (или информационное общество). Переход к информационной экономике приводит к значительным структурным изменениям, важнейшими из которых являются:
1) рост сервисной экономики и растущая власть «сервисного класса» [Esping-Andersen, 1993, 1999; Goldthorpe, 1982];
2) возрастающая роль теоретических знаний при переходе к новому «информационному веку» [Castells, 1998; Bell, 1973];
3) как результат, появление таких вещей, как техническая компетенция, научные степени и учебные сертификаты, в качестве «новых форм собственности» [Gouldner, 1979].
Многие аналитики приходят с небесспорному выводу, что человеческий и культурный капиталы отменяют экономический, становясь главными стратифицирующими факторами в передовом индустриальном обществе (см. строку В8 табл. 4.1). Согласно этому подходу на Западе, возможно, появляется новый господствующий класс — культурная элита.
В современном мире ныне доминируют три социетальных системы с присущими им стратификационными иерархиями. Первой из них является устоявшаяся социетальная система индустриального капитализма, в которой доминирует классовая стратификация. Второй социетальной системой является нео(пост)этакратическая. Сюда можно отнести такие страны, как Китай, Россия, центрально-азиатские постсоветские государства, Азербайджан. Здесь доминирует сословно-слоевая стратификация, переплетенная с соподчиненной ей классовой иерархией. Наконец, третья система, которая находится в процессе становления и черты которой недостаточно выражены, может быть определена как социетальная система информационного (сетевого) или, в другой терминологии, постиндустриального общества. В этой системе переплетаются классовая иерархия с иерархией по владению человеческим и культурным капиталом. Далее мы подробно рассмотрим систему иерархического неравенства общества продвинутого индустриализма, или (в более принятой терминологии) информационного общества.
Но все эти системы включают наряду с доминирующими стратификационными иерархиями большое разнообразие других форм социального неравенства, в которых выражается постоянно возрастающее разнообразие социальных отношений с усиливающимся рассогласованием статусов или, другими словами, снижающимся уровнем статусной кристаллизации. Сюда можно отнести ряд рассмотренных нами систем стратификации. Первой из них назовем приобретающую все большее значение профессионально-отраслевую систему стратификации. Существенное место занимает иерархическая поселенческая система, охватывающая весь мир и включающая в себя global cities, метрополисы, региональные и локальные центры, малые города, сельские поселения. Важное значение имеет также половозрастная стратификация, в которой в последние десятилетия происходят значимые изменения, приводящие к перераспределению статусных позиций и исполняемых ролей у представителей половозрастных групп. Качественно изменилась ситуация с этнокультурной стратификацией, в которой запечатлена драма усложнившихся отношений между народами и культурами, оказавшимися либо победителями, либо аутсайдерами в становящейся глобальной экономике.
4.2. Стратификация информационных (постиндустриальных) обществ
Изучая проблемы социально-экономического неравенства в современном мире, необходимо, по-видимому, учитывать как общемировые тенденции, так и специфические особенности стран. Страны различаются как по социально-экономическому и политико-правовому устройству, так и по цивилизационной принадлежности и связанной с нею качественной специфике всей системы жизнедеятельности. Здесь мы отметим лишь социально-экономические различия, обусловленные принадлежностью к информационным обществам, к либеральным индустриальным обществам, к трансформирующимся обществам, переживающим переход от псевдосоциалистической (советской) социетальной системы к новому состоянию, пока еще не во всем определившемуся по своей направленности, и, наконец, обществам, находящимся надоиндустриальном уровне.
Положение людей остается фундаментально неравным во всех странах, включая и самые развитые постиндустриальные государства. Несмотря на активную социальную политику, до сих пор повсюду встречаются свидетельства бедности и массового экономического и социального неравенства. Во всех странах привилегированные группы людей пользуются непропорционально большой властью, богатством, престижем и другими высоко ценимыми благами. Наиболее удручающие факты неравенства в мире наблюдаются в отсталых странах.
Однако и в высокоразвитых странах, справедливо гордящихся успехами в построении welfare state, проходят сложные и во многом неожиданные по отношению к оптимистическим предсказаниям 1970-х гг. процессы. В. Иноземцев приводит такой достаточно характерный пример динамики имущественного неравенства. С начала 1930-х и до середины 1970-х гг. доля национального богатства, принадлежавшая 1 % наиболее состоятельных семей, снизилась: в США с 30 до 18 %; в Великобритании — с 60 до 29 %; во Франции — с 58 до 24 %. Понятно, что подобного рода данные служили основой для весьма оптимистических выводов о преодолении капиталистических форм неравенства и смене капитализма постиндустриальным обществом с иной социальной организацией. Но в новом цикле развития, начавшемся во второй половине 1970-х гг., капиталистическая природа обществ либеральной демократии вновь проявила себя с полной силой. Доходы этого одного элитарного процента населения росли с исключительной быстротой, достигнув еще в середине 1990-х гг. показателей 1930-х. Так, в США эта часть населения в 2007 г. вновь стала владеть 42 % национального богатства, как это было даже не в 1930-х гг., а в 1900-х гг. У высших 0,1 % доходы подскочили в пять, ау0,01 % — в семь раз по сравнению с 1973 г. Если же оценить медианную заработную плату мужчин в самом цветущем рабочем возрасте от 35 до 44 лет, то окажется, что с поправкой на инфляцию она была в 1973 г. на 12 % выше, чем в 2007 г. Если принять прирост национального богатства в США в 2000–2007 гг. за 100 %, более 73 % его пришлось именно на долю 1 % наиболее состоятельных американцев [Иноземцев, 2003; Кругман, 2009, с. 134, 137, 140–141, XVII] (см. также: [Фукуяма, 2004; Валлерстайн, 2003; Россия и страны — члены Европейского союза, 2003; Pocket World in Figures, 2009]).
Второй показатель новых тенденций выражает динамику межстранового неравенства. Если в начале XIX в. средние доходы в расчете на душу населения в развитом мире превосходили в 1,5–3,0 раза показатели стран, которые сейчас именуются развивающимися, то в середине XX в. — в 7–9 раз, существующий же ныне (в началеXXI в.) разрыв составляет 50–75 раз [Там же].
Третьим показателем, сигнализирующим о новых тенденциях развития глобальных социально-экономических отношений, являются тенденции ослабления позиции среднего класса, усиления неустойчивости его нижних слоев и определенной части высшего слоя на соответствующих сегментах глобализирующегося рынка труда. С одной стороны, возрастают социальный статус и доля в национальных богатствах соответствующих стран чрезвычайно узкого, можно сказать, элитарного слоя высокоэффективных работников. Это люди, занятые в сферах soft-tech и high-tech, так называемые платиновые и золотые воротнички. Для них характерен высочайший уровень жизни, высокий престиж и т. д. С другой стороны, идет процесс нисхождения основных слоев среднего класса (традиционных «белых воротничков»), теряющих устойчивые позиции на своих сегментах рынка труда. Их удельный вес в национальном богатстве и их ресурсная база для воспроизводства социального статуса и передачи накопленного социального капитала и высокого уровня человеческого капитала следующему поколению сжимаются.
В 1980—1990-е гг. пришедшие к власти в США и Великобритании неолибералы рассматривали бедность как неизбежный результат морального разложения, в частности распада «семейных ценностей». Они добивались сокращения программ помощи социально слабым группам в развитых странах, избавления от людей, зависящих от социального обеспечения, и направления последних на рынок труда, чтобы они были вынуждены работать и «вести себя должным образом». Тем самым предполагалось, что освобожденный от социальных обязательств бизнес повысит естественную эффективность рыночной экономики. Серьезные ученые доказали, что неконтролируемый рост неравенства как раз препятствует ускорению экономического подъема [Fainstein, 1996, р. 153–159; Кругман, 2009; Колодко, 2009, с. 275–340].
Новые тенденции в мировом социально-экономическом развитии заставляют задуматься о том, какие факторы предопределяли неравенство в разные исторические эпохи. В литературе высказывается точка зрения о том, что эти факторы обусловлены характером ресурсов, которые имеют доминирующее значение в ту или иную историческую эпоху. Так, в Древнем мире таким ресурсом служила монополия на военную силу. В Средние века военная сила была дополнена собственностью на землю, которая стала важнейшим ресурсом, определяющим отношения господства и подчинения в пользу феодалов (западный мир), чиновничества (Китай), служилого сословия (Россия). В новое и новейшее время при складывавшемся и сложившемся капиталистическом строе владение капиталом (ставшим основным элементом общественного богатства) приобрело решающее значение в социальной поляризации.
В современную эпоху, которую называют по-разному — постиндустриальной, информационной, постмодернистской, новый фактор неравенства стал заключаться в самих людях и их способностях, а именно способности усваивать информацию и применять полученные навыки и умения в своей деятельности. Этот ресурс, определяющий новый тип отношений неравенства, именуется интеллектуальным капиталом.
В социологических и прогностических работах 1970 — 1980-х гг. доминировали утверждения, что информация есть наиболее демократичный источник власти, что при общей доступности образования у членов общества появляются и равные шансы, и относительное равенство по социальному положению в обществе вне зависимости от наличия первоначального капитала. Не было осознано, что всеобщая доступность информации не является синонимом обладания ею.
Резкое увеличение числа получающих высшее образование, особенно в странах Запада и Японии (с 10–15 до 60–80 % за последние 50–60 лет), сопровождалось существенной дифференциацией в качестве этого высшего образования. Постоянно возрастал вклад семьи с ее не только материальными, но и культурными ресурсами (культурный капитал) в социальное и культурное воспроизводство продвинутых социальных слоев, в выращивание новой элиты, где физический и интеллектуальный капиталы стали идти рука об руку. Это первым уловил и раскрыл Пьер Бурдье [Bourdieu, Passeron, 1977].
На смену формальному неравенству в доступе к полному среднему и высшему образованию пришло более тонкое и гибкое фактическое неравенство в качестве образования и в объеме реального интеллектуального капитала. Все механизмы селекции направлены на отбор в элитарные университеты наиболее подготовленных молодых людей, практически нигде критерием не служит знатность или богатство семьи абитуриента. Однако сама степень подготовленности молодежи все более дифференцируется при формально равных показателях числа лет обучения и даже показателях успешности занятий в школах.
Насколько важна эта тенденция с позиции социального неравенства, становится очевидным из того, что, например, в США с середины 1980-х гг. устойчивый рост доходов прослеживался только у высокообразованной части населения; так, к концу 1990-х гг. 96 % ее наиболее обеспеченных граждан имели высшее образование. Важно то, что впервые в истории неравенство порождается личными качествами и личными успехами людей, поэтому обществу трудно осмысливать его как несправедливое. Но это информационное неравенство на самом деле и определяет устойчивый и драматический раскол между «золотым миллиардом» и остальным человечеством, и обостряющиеся противоречия внутри самого «золотого миллиарда» [Иноземцев, 2003; Кругман, 2009, с. 134, 137, 140–141, XVII] (см. также: [Фукуяма, 2004; Валлерстайн, 2003; Россия и страны — члены Европейского союза, 2003; Pocket World in Figures, 2009]).
И вот в эту непростую мозаику все возрастающих противоречий и разломов, резко усиливающегося мирового неравенства вклинивается ставшее модным на переломе веков у интеллектуалов социально-философское течение постмодернизма. Многие видные социологи Запада (Зигмунт Бауман, Ульрих Бек, Ян Пакульски и др.) пришли к спорному выводу о том, что мы являемся свидетелями метаморфозы общества. В ходе происходящих изменений люди освобождаются от социальных форм индустриального общества, в частности от деления на классы и слои, от традиционных семейных отношений и т. д.
Во всех богатых западных странах в процессе модернизации после Второй мировой войны совершился переход, общественный сдвиг в сторону индивидуализации, правда, при сохранившемся в значительной мере неравенстве людей. Это, по мнению названных авторов, означает, что на фоне относительно высокого материального уровня жизни и развитой системы социальных гарантий индивиды освобождаются от классово окрашенных отношений и форм жизнеобеспечения в семье. Они начинают в большей мере зависеть от самих себя и своей индивидуальной судьбы на рынке труда с его рисками, шансами и противоречиями.
Другими словами, с точки зрения постмодернистов, взаимосвязь между членством в группе и потреблением нельзя объяснить детерминирующим образом, поскольку индивидуумы ассоциируются с комплексной мозаикой статусных групп, например религиозных, чат-групп в Интернете, социальных движений и т. д. Поэтому трудно понять, как они сочетаются и выборочно активизируются, чтобы появились (и отразились) индивидуальные вкусы и опыт. Стратификационную систему, по мнению таких неопозитивистов, как Я. Пакульски и М. Уотерс (1996 г.), можно рассматривать как «причуды статуса», в которых тождества создаются так, как предпочитают люди, и их формы зависят от многообразия статусов. Таким образом, постмодернисты выступили как скептики в отношении сохранения классов или крупных социальных слоев, поскольку, по их мнению, классовый подход не отражает фрагментацию и изменчивость современного потребления. (Рассмотрение позиции постмодернистов по вопросам социальной стратификации строится по следующим материалам: [Grusky, 2001; Бек, 2000; Бауман, 2002; Pakulski, Waters, 1996].)
Надо заметить, что постмодернисты в ряде случаев стремятся к осмыслению стратификационных изменений на макроуровне. Это стремление лежит в основе всех форм постмодернизма, которые хотят представить относительно новые социальные движения, например феминизм, этническое движение, движение за мир, в защиту окружающей среды, как движущую силу будущих стратификационных изменений. По утверждению целого ряда авторов, рабочее движение становится угасающим явлением, уходящим корнями в существовавшие прежде конфликты, которые были связаны с условиями труда и индустриальным капитализмом. Новые социальные движения отличаются более актуальным призывом к коллективному действию благодаря тому, что они ставят во главу угла стиль жизни, отличительные особенности личности и нормативные изменения. Они выступают как потенциальный фактор изменений, хотя и с совершенно непредсказуемым характером действий. Так считает, например, Ульрих Бек [Бек, 2000].
Увы, несмотря на сильное влияние на профессиональную среду и несомненный и оправданный имидж блистательных интеллектуалов, по мнению специалистов по проблемам социального неравенства, ни один из постмодернистов не предложил и не в состоянии был предложить сколь-либо «грандиозную теорию», способную заменить «дискредитировавший себя марксизм» или веберианство. Концепции высоких теоретиков постмодернизма в весьма слабой степени подтверждались жизненными фактами даже по отношению к самым развитым странам мира. Тем более, они никак не отражали реалий за пределами «золотого миллиарда».
По-видимому, гораздо ближе к жизненным реалиям, чем концепции постмодернистов, теоретические конструкты блистательного знатока современного мира, к тому же проведшего грандиозные эмпирические исследования в десятках стран — от США и Франции до России и Китая, М. Кастельса. Ниже приведены в реферативной форме некоторые его суждения.
М. Кастельс выявил, что в современной глобальной экономике усиливается фрагментация работников на информациональную и численно доминирующую родовую рабочую силу, происходит размывание среднего класса. Показателем, сигнализирующим о новых тенденциях развития глобальных социально-экономических отношений, является процесс возрастания социального статуса и доли в национальных богатствах соответствующих стран чрезвычайно узкого, можно сказать, элитарного слоя высокоэффективных работников. Это люди, занятые в сферах soft-tech и high-tech, в сфере производственных услуг (банковских, финансовых, страховых и т. д.), в сфере СМИ. Поскольку инновация есть основной источник производительности, знания и информация суть главные материалы нового производственного процесса, а образование есть ключевое качество труда, то новые производители в информациональном капитализме суть те создатели знания и обработчики информации, чей вклад наиболее ценен для фирмы, региона и национальной экономики. Эта категория информациональных производителей включает очень большую группу менеджеров, профессионалов и техников, которые образуют в итоге «коллективного работника». Для них характерен высочайший уровень жизни, высокий престиж и т. д. По предположению Кастельса, в странах OECD они смогут составить около трети всего занятого населения. Эти новые группы нового среднего класса обладают специфическими функциями в современном обществе и экономике. Кастельс оправданно именует их информациональными производителями.
Большинство других работников могут принадлежать к категории родовой рабочей силы, потенциально заменимой машинами или другими членами родовой рабочей силы. Они нуждаются в информациональных производителях для защиты своих позиций при заключении контрактов. Но последние не нуждаются в них: это фундаментальный раскол в информациональном капитализме, ведущий к постепенному растворению остатков классовой солидарности индустриального общества.
Для новых поколений эры, наступившей после конца государства всеобщего благосостояния, те люди, которые не могут следовать требованиям времени и постоянно модернизировать свою квалификацию, выпадают из конкурентной борьбы, цепляются за свои позиции в ожидании следующего раунда «уменьшения размера» того самого сжимающегося среднего слоя, который был опорой развитых капиталистических обществ в течение индустриальной эры. Их ценность как работников и потребителей исчерпана, а их значимость как людей игнорируется. Таким образом, процесс социального исключения не только влияет на «действительно обездоленных», но и на людей и на социальные категории, что строили свою жизнь в постоянной борьбе за возможность избежать падения вниз на стигматизированное дно, в мир люмпенизированной рабочей силы и социально недееспособных людей.
На смену прежнему социальному разделению в составе наемных работников между новым средним классом и рабочим классом приходит социальный разлом между информациональной современной рабочей силой, воплощенной в элитной части нового среднего класса, и основной массой национальных отрядов рабочей силы — родовой рабочей силы. Эти новые процессы пока еще практически не отражены в исследованиях.
Рыночная логика глобальных сетей потоков капитала предопределяет и положение современных информациональных производителей. С одной стороны, ничто не изменилось vis a vis классического капитализма: долю их труда присваивают их работодатели, вот почему они нанимают их в первую очередь. Но, с другой стороны, механизм присвоения экономического излишка гораздо более сложен. Во-первых, отношения найма имеют тенденцию к индивидуализации, под этим подразумевается, что каждый производитель будет получать отдельное задание. Во-вторых, возрастающая доля производителей контролирует свой собственный рабочий процесс и входит в специфические горизонтальные рабочие отношения, таким образом, в большой степени они становятся независимыми производителями, подчиненными силам рынка, но реализующими свои собственные рыночные стратегии. В-третьих, их доходы часто направляются в вихрь глобальных финансовых рынков, насыщаемых именно богатой частью мирового населения, таким образом, они также являются коллективными собственниками коллективного капитала, становясь зависимыми от деятельности рынков капитала.
При этих условиях, считает Кастельс, мы с трудом можем полагать, что существует классовое противоречие между этими сетями высоко индивидуализированных производителей и коллективным капиталистом глобальных финансовых сетей. Без сомнения, со стороны всякого, кто отвечает за процесс производства, часты несправедливое отношение и эксплуатация индивидуальных производителей, так же как и большой массы родовой рабочей силы. Однако сегментация рынка труда, индивидуализация работы и диффузия капитала в круговороте мировых финансов совместно вызвали постепенное разрушение классовой структуры индустриального общества. Существуют и будут существовать мощные социальные конфликты, и в некоторых из них участвуют трудящиеся и организованная рабочая сила от Кореи до Испании. Однако они являются выражением не борьбы классов, но требований заинтересованных групп и (или) восстания против несправедливости [Кастельс, 2000, с. 199–333, 497–501] (см. также: [Кастельс, 2004; Кастельс, Химанен, 2002; Castells, 2009]).
Немецкий экономист Герд Шинсток также пишет о новом типе инновационно активного работника. Для всей экономики, по его наблюдениям, характерна тенденция к постоянному увеличению ученых и исследователей в составе рабочей силы. В современном мире большое значение приобретают так называемые когнитивные способности, т. е. способности интерпретации информации, самостоятельной постановки и решения проблем. Одним из важных качеств современного работника является его рефлексивность — способность представлять различные пути решения проблемы и делать выбор между ними. Работники все чаще вынуждены сталкиваться с необходимостью решения абсолютно новых, плохо определенных проблем, они вынуждены предлагать собственные решения. Соответственно растет значимость теоретических знаний и теоретической подготовки: культуры поиска ответа на вопросы, инструментов решения проблемы, приобретения нового знания. Работники должны также понимать, как теоретические знания следует использовать на практике. То есть теоретические и практические знания должны быть интегрированными. Кроме того, следует отметить, что современный специалист должен владеть широким спектром знаний, способностью к мультидисциплинарной деятельности и экспертизе. Более того, специалист должен постоянно приобретать новые знания и компетенции. Только так он может быть готовым к постоянному решению новых проблем. Современный специалист также должен обладать социальными навыками: способностями к автономному принятию решений, готовностью к ответственной работе, уверенностью в себе, толерантностью к идеям других. Наконец, такие психологические характеристики, как креативность, уверенность, предпринимательский дух, в условиях экономики, основанной на знаниях, становятся все более и более значимыми для современного высококвалифицированного специалиста [Schienstock, 2007; Schienstock, Hamalainen, 2001].
Известный американский социолог Мелвин Кон в цикле своих работ, выполненных на сравнительных данных по США, Индии, Польше, Украине, доказал первостепенную значимость в современной экономике степени автономности профессионала в работе, его ресурсы для принятия самостоятельных решений. М. Кон предложил следующие индикаторы: относительная сложность работы, предсказуемость/привычность, а также строгость контроля за выполнением рабочих заданий [Kohn, 2006].
В результате складываются небольшие по численности слои «платиновых» и «золотых» воротничков с высочайшим уровнем жизни, высоким престижем и т. д. С другой стороны, идет процесс нисхождения основных слоев среднего класса (традиционных «белых воротничков») с потерей устойчивых позиций на своих сегментах рынка труда, со сжатием ресурсной базы для воспроизводства социального статуса и передачи накопленного социального капитала и высокого уровня человеческого капитала следующему поколению. Все меньшее число, все меньшая доля экономически активного населения нужна для производства запрашиваемых потребителем товаров и услуг. Возрастает подвижность профессиональной структуры. Резко увеличивается количество самых разных жизненных форм и стилей, не сводимых к сословным, слоевым или классовым членениям.
Основные вехи становления теории социального неравенства