Что такое всечеловечность определение
Всечеловеческий
Смотреть что такое «Всечеловеческий» в других словарях:
всечеловеческий — всечеловеческий … Орфографический словарь-справочник
всечеловеческий — прил., кол во синонимов: 1 • общечеловеческий (3) Словарь синонимов ASIS. В.Н. Тришин. 2013 … Словарь синонимов
всечеловеческий — всечеловеческий, всечеловеческая, всечеловеческое, всечеловеческие, всечеловеческого, всечеловеческой, всечеловеческого, всечеловеческих, всечеловеческому, всечеловеческой, всечеловеческому, всечеловеческим, всечеловеческий, всечеловеческую,… … Формы слов
всечеловеческий — всечелов еческий … Русский орфографический словарь
МАК-ЛЮЭН — (McLuhan) Херберт Маршалл (1911 1980) канадский философ и социолог, теоретик коммуникационных технологий, автор работ по истории философии и литературы, культурологии, психофизиологии. Профессор университета в Торонто (с 1952). Основные… … Новейший философский словарь
ЕВАНГЕЛИЕ ОТ МАТФЕЯ — (II vangelo secondo Matteo) Италия Франция, 1964, 137 мин. Исторический фильм, приключенческий фильм. Еще за год до создания этого фильма Пьер Паоло Пазолини предстал перед судом за оскорбление религиозных чувств в дерзкой народной комической… … Энциклопедия кино
Русские — Государство * Армия * Война * Выборы * Демократия * Завоевание * Закон * Политика * Преступление * Приказ * Революция * Свобода * Флот Власть * Администрация * Аристократ … Сводная энциклопедия афоризмов
Бердяев Николай Александрович. — Бердяев Николай Александрович. Бердяев Николай Александрович (1874 1948) Русский философ, публицист. Афоризмы, цитаты Бердяев Николай Александрович. Биография • Есть соответствие между необъятностью, безгранностью, бесконечностью русской земли и… … Сводная энциклопедия афоризмов
История смертной казни в России — Смертная казнь как исключительная мера наказания предусмотрена Уголовным кодексом Российской Федерации и устанавливается за совершение особо тяжких преступлений, посягающих на личность. Порядок приведения приговора о смертной казни в исполнение… … Википедия
общечеловеческий — прил., кол во синонимов: 3 • всечеловеческий (1) • общечеловечный (1) • человеческий … Словарь синонимов
Всечеловечность
Недавно министр иностранных дел Лавров в своем выступлении произнес следующее: «Толстой сказал, что ответом на вызов петровской модернизации был гений Пушкина». Это прозвучало настолько модернизированно (слова вызов, модернизация), что я подумала: не иначе как этот фрагмент министр взял из речи, которая изначально была написана по-английски некоторое время назад, так что сама русская цитата уже подзабылась. Это как в моей любимой истории про Брежнева и Индиру Ганди: Индира Ганди на встрече с Брежневым произнесла слова, которые переводчик перевел так: «Как сказал ваш поэт Тютчев, счастлив тот, кто пришел в этот мир, когда решается его судьба». Имелись в виду, естественно, строки из тютчевского стихотворения «Цицерон»: «Блажен, кто посетил сей мир / В его минуты роковые! — помните, дальше еще: Его призвали всеблагие / Как собеседника на пир» (есть у Тютчева, правда, и вариант «Счастлив, кто посетил…», но в нашей истории лучше смотрится блажен). Из этого сюжета выросла целая лингвистическая игра, в которой известные строки даются как бы в обратном переводе и надо восстановить оригинал: ну, например Не надо меня провоцировать без необходимости (Баратынский, «Не искушай меня без нужды»).
Так на какую же цитату ссылался Лавров? У меня есть научная гипотеза. Рискну предположить, что имеется в виду знаменитая Пушкинская речь Достоевского, произнесенная в 1880 г. по случаю открытия памятника Пушкину в Москве: «Пушкин как раз приходит в самом начале правильного самосознания нашего, едва лишь начавшегося и зародившегося в обществе нашем после целого столетия с петровской реформы, и появление его сильно способствует освещению темной дороги нашей новым направляющим светом». То, что это Достоевский, а не Толстой, значения не имеет. Как известно, в русской культуре, вообще склонной к разного рода дуальностям, и некоторые писатели ходят парами: Толстой-Достоевский, Ахматова-Цветаева, Пастернак-Мандельштам. Ну, Пушкин, правда, на особом положении: ему часто приписывают всё, написанное русскими поэтами. В частности, и про минуты роковые — тем более, что тютчевского «Цицерона» он опубликовал в своем «Современнике».
Говоря о всемирной отзывчивости, Достоевский вступил в диалог, который начался более, чем за сто лет до того. Во второй половине XVIII века умами европейцев овладела мысль, что народы имеют характеры. Нации стали мыслиться как коллективные субъекты. Руссо в своем «Общественном договоре» (1762) писал, что русские никогда не станут по-настоящему цивилизованным народом, связывая это с тем, что деспотизм подавляет национальный дух. Другие западные авторы также держались того мнения, что у русских нет национального характера и они могут лишь заимствовать. Для Екатерины II, провозгласившей, что «Россия есть европейская держава», а не восточная деспотия, утверждение национального своеобразия оказалось, таким образом, принципиальным. В качестве свойств русского национального характера Екатерина выдвигала на первый план «живую сообразительность», «острое и скорое понятие всего», «образцовое послушание», укорененные христианские добродетели и способность к обучению. Она считала, что национальный характер необходимо воспитывать путем распространения просвещения и утверждения правильных и единых законов на всей территории Империи. Образование национального характера было для нее неотделимо от воспитания верноподданного и насаждения европейских норм. Однако параллельно с универсальной концепцией национального характера развивалось и представление о «русской душе» как о чем-то имманентном и неизменном, что сохраняется лучше всего в простонародных, не европеизированных слоях и отражается в фольклоре и языке народа. Эта концепция в духе Гердера прослеживается, например, у оппонента Екатерины II Радищева: «Кто знает голоса русских народных песен, тот признается, что есть в них нечто, скорбь душевную означающее. В них найдешь образование души нашего народа» («Путешествие из Петербурга в Москву», 1790). Уже у Радищева отмечены те свойства «русской души», которые вскоре превратятся в культурный стереотип, сохраняющийся и до сих пор: иррациональность, эмоциональность, тяга к крайностям. Как напишет Пушкин, то разгулье удалое, то сердечная тоска. Да, кстати, и Достоевский приложил тут руку: вспомним хоть Рогожина или Митю Карамазова. Как мы видим, это совсем другой образ русского человека, чем тот, который стремилась сформировать Екатерина.
И вот через столетие Достоевский в «Пушкинской речи» возвращается к мысли о том, что наша самобытность интимно связана с переимчивостью: «В самом деле, что такое для нас петровская реформа, и не в будущем только, а даже и в том, что уже было, произошло, что уже явилось воочию? Что означала для нас эта реформа? Ведь не была же она только для нас усвоением европейских костюмов, обычаев, изобретений и европейской науки. Мы не враждебно (как, казалось, должно бы было случиться), а дружественно, с полною любовию приняли в душу нашу гении чужих наций, всех вместе, не делая преимущественных племенных различий, умея инстинктом, почти с самого первого шагу различать, снимать противоречия, извинять и примирять различия, и тем уже выказали готовность и наклонность нашу, нам самим только что объявившуюся и сказавшуюся, ко всеобщему общечеловеческому воссоединению со всеми племенами великого арийского рода. Да, назначение русского человека есть бесспорно всеевропейское и всемирное». Как мы видим, однако, столетие возгонки «русскости» не прошло бесследно: там, где Екатерина усматривала лишь возможности для цивилизации подданных, Достоевский прозревает всемирную миссию.
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.
Что такое человечность: краткое определение
Человечность – это такое качество личности, которое отражает морально-нравственные принципы, а именно – любовь и уважение к другим людям, не причиняя им зла, предлагая сотрудничество и взаимопомощь.
Явление человечности распространяется не только на других людей, но и на животных, растения и весь окружающий мир в целом. Так, мы часто слышим призывы быть человечными по отношению к диким и домашним животным – не мучить их, не убивать, не разорять птичьи гнёзда.
Человечность – это одно из наиболее высших проявлений человеческого поведения. Такое поведение – осознанное и приобретённое. Человек не рождается человечным, а становится им в процессе воспитания и накопления жизненного опыта. Ну, или не становится, если воспитание и жизненный опыт не подталкивали к этому.
В чём проявляется человечность: черты характера
Человечность также базируется на нравственности. Это комплекс правил поведения, которые направлены на реализацию альтруизма и подавление эгоизма.
Человечность неотделима и от силы воли, поскольку она предполагает конкретные действия, направленную активность. Данная активность должна способствовать установлению альтруистических принципов и бороться с чужим или собственным эгоизмом.
Важно, что при осуществлении человечности акцент делается на искреннем желании сделать окружающий мир лучше. «Добрые поступки» человек способен совершать и из иных побуждений. К примеру, антисоциальный человек может «хорошо себя вести», если понимает, что за преступление и вообще за вред окружающим он будет наказан. Такое «доброе поведение» осуществляется исключительно из страха, следовательно, в его основе лежит ненависть.
Точно так же и жертвенность. Нередко бывает, что человеком движет лишь желание покончить с собой. Во время крупных войн многие люди рвались в бой не ради того, чтобы защитить свою страну, а лишь по причине того, что им надоела тяжёлая жизнь и они желают погибнуть, выместив перед этим свою злобу на противнике или просто «повеселившись».
Жертвенность или просто услужливость бывают показными. В основе такого поведения в любом случае лежит эгоизм, а не альтруизм. Человек стремится доказать другим свою правоту, исключительную значимость, своё превосходство. В таких случаях ни о какой человечности не может идти и речи.
С другой стороны, человечность далеко не всегда предполагает какие-то крайности и «экстремальные» поступки. Она выражается во всех наших делах, включая повседневные.
Кроме того, человечность предполагает и адекватную оценку своего положения в мире. Адекватное отношение к другим людям возможно только тогда, когда мы знаем, что не обладаем каким-то существенным превосходством перед ними. Гуманное отношение к животным возможно тогда, когда мы осознаём, что тоже являемся частью животного мира, разве что мы чуть более развиты, чем остальные животные.
Примеры человечности
Мировая литература полна сюжетов, посвящённых «человечному» поведению. Примеры можно перечислять часами. Это и Дед Мазай, спасающий бедных зайцев, и Данко, вырвавший своё сердце для того, чтобы осветить путь другим, и героиня «Аленького цветочка», сумевшая подружиться со страшным на вид чудовищем и даже полюбить его, поборов свой страх. В литературных произведениях чувство любви к конкретному человеку или человечеству в целом толкает персонажей на героические поступки, они рискуют жизнью, но доводят начатое дело до конца.
Человечность культивируется в различных произведениях и памятниках мировой культуры, в религиозных и мифологических произведениях. Так, широко известна буддийская притча о трёх обезьянах, одна из которых не видит зла, другая – не слышит зла, а третья – не говорит (и не совершает) зла. Это, согласно буддийским представлениям, три главные составляющие человечности.
Правда, человечность в религиозных предписаниях зачастую носит непоследовательный и однобокий характер. К примеру, заповеди Ветхого Завета предписывали гуманное и дружественное отношение между «сынами Израилевыми». По отношению к другим народам те же заповеди допускали, а иногда и предписывали необузданную жестокость.
Исключительную гуманность проповедует и индуизм. Зачастую в этой религии этот принцип доводится до абсурда: в некоторых течениях индуизма монахи обязаны ходить с метёлочкой, которой они подметают землю перед собой, чтобы случайно не наступить на какое-нибудь мелкое животное.
Впрочем, религиозные постановления соблюдаются далеко не всегда и не всеми; литературные произведения описывают некие идеалы, которые далеки от действительности. Существуют ли яркие примеры человечности в реальной жизни? Их тоже достаточно много.
В качестве одного из примеров можно привести Турцию. В этой стране с определённого времени культивируется исключительно гуманное отношение к бездомным животным. Уличные кошки и собаки обзаводятся уютными домиками, на которых имеется надпись, призывающая не причинять хозяину домика зла. Во многих турецких городах установлены автоматы, кормящие бездомных животных. Такое отношение к братьям нашим меньшим в «восточной» стране многим может показаться парадоксальным, особенно в сравнении с привычками «цивилизованных» европейцев. В Европе охота, в частности – на редких и исчезающих животных, остаётся одним из самых популярных видов развлечений. Животные убиваются на потеху публике. Конечно, зоозащитники не стоят в стороне, и за последнее время им удалось многое сделать. Дошло даже до того, что в ряде стран стали официально запрещать цирки и некоторые виды зоопарков, поскольку животные в них содержатся в ненадлежащих условиях и нередко подвергаются мучениям – тоже для развлечения досужей публики.
Примеры человечности порой проявляются с неожиданной стороны. Всем известна легенда о Робин Гуде – «благородном разбойнике», который грабил богатых и раздавал награбленное бедным. Реальный прототип Робин Гуда, скорее всего, не был таким благородным, однако в народном сознании родился образ именно такого героя. Подобным персонажем был и Тиль Уленшпигель.
Джек-Прыгун – персонаж мистических городских легенд в викторианской Англии. Это было злобное антропоморфное существо, имевшее пружины на обуви, позволявшие ему высоко прыгать и быстро бегать. Обладал он и другими сверхъестественными способностями. Джек-Прыгун пугал прохожих, грабил одиноких путников и совершал ещё много всякого зла. Однако неожиданную трансформацию этот персонаж претерпел в оккупированной нацистами Чехословакии: здесь на его основе возник народный образ Перака – сверхъестественного существа, который борется с нацистами и помогает несчастным жителям оккупированной страны. Легендарный разбойник снова стал справедливым героем, проявляющим исключительную гуманность.
Проблемы человечности
Как мы показали выше, человечность не всегда проявляется последовательно. Одна из проблем в этом плане – ожидание того, что окружающие оценят твой «добрый поступок». Если человек сталкивается с тем, что адресаты гуманного поведения не оценят оказанной помощи, то зачастую он разочаровывается в людях и в необходимости быть человечным. Эгоистические тенденции берут верх, когда человек чувствует себя уязвлённым.
Происхождение гуманности изучается давно. Многие исследователи убеждены, что такое высшее чувство, как человечность, имеет биологические корни; она или её прообразы наблюдаются и в животном мире; недавние исследования показали, что альтруистические отношения существуют даже среди простейших одноклеточных животных.
Существуют различные биологические предпосылки «человечности». Например, забота о стариках и уважительное отношение к ним появились в обезьяньих стаях, где особи, дожившие до преклонного возраста, играют роль социального резерва: если родители погибнут в схватках с конкурентами или хищниками, то забота об их потомстве переходит именно к старикам.
Также не следует путать гуманность и гуманизм. Последний термин обозначает учение, пропагандирующее превосходство человека, его исключительное положение в природе, в том числе его право изучать и изменять окружающую действительность. Гуманизм давал толчок к всестороннему развитию человека, в том числе расцвет наук и искусств, но он же приводил и к таким печальным последствиям, как уничтожение множества видов животных и растений, порча экологии в угоду достижениям цивилизации.
Тайна всеславянства и всечеловечества
Над человеком простираются таинственные голубые своды, а под ним разверзаются грозные бездны неизвестного и вечного. В таком загадочном мире человек не может оставаться настоящим человеком, если свое существо не соединит с этой голубой бескрайностью неба и с таинственными безднами земли и если через артерии всех существ мира не проструится его кровь, чтобы соединиться с ними со всеми в сердце своем. Только так человек может почувствовать цельность своего существа, осознать себя как вселенское существо. Ибо во всех существах он находит частицу самого себя и в то же время понимает, что судьба каждого отдельного существа вплетается в его собственную судьбу. Все существа близки ему, он искренне разделяет все их чувства: их радости и печали, их взлеты и падения. В царстве сущего ему ничто не чуждо, существует нечто, что человека непреодолимо связывает со всем и всеми: все в нем и все во всем. Более того, он остро ощущает, что каким-то таинственным образом реально присутствует во всех людях и что все люди органически являются частью его существа: он плачет с плачущими, печалится с печалящимися, радуется с радующимися. Одним словом, для всех он – все. Но как, каким образом? Через Богочеловека Христа. Он (Христос), как разлив реки, несет душу человека ко всем сердцам, придавая ей всечеловеческую ширину и всечеловеческую глубину. И Христов человек ощущает себя как всечеловек, которому все человеческие существа близки как свои: свои в чувствованиях, свои в познании, свои в любви. Исчезают границы между ним (человеком) и ими (людьми), ибо воздействие Божественной силы Его вселюбви оттаивает лед сердец, подобно горячему солнцу, под лучами которого тает лед. Исполненный богочеловеческой любовью Христов человек всегда расположен ко всем, в каждом он видит своего бессмертного, Божественного брата и готов служить ему всем своим существом.
В славянском мире Достоевский является самым большим пророком и самым ревностным апостолом всеславянства. Славянская идея является одним из главных его пророчеств и одним из главных его благовестий. Богочеловеческий дух Православия нельзя загнать в узкое русло национализма, ибо своим всечеловеческим содержанием он (дух) тяготеет ко всеобщему единению людей во Христе и во имя Христа. Национализм, освященный и просвещенный Богочеловеком Христом, становится евангельским мостом ко Христову всечеловечеству. Только освященное и просвещенное Христом славянство обретает свое непреходящее значение в мировой истории и через всеславянство ведет к всечеловечеству. Все, что является православным, стремится к одной цели: к братскому объединению всех людей посредством евангельской любви и жертвенного служения всем людям.
Для души, живущей Христом, всечеловеческие устремления и ожидания совсем естественны и логичны. Все, что богочеловечно, то, по сути, всечеловечно. Ибо только в Богочеловеке все человеческое достигло своего Божественного совершенства. Все человеческое нашло в Нем свое бессмертие, свою вечность. Всякое всечеловеческое начало в человеке или в народе проистекает от Богочеловека опосредованно или прямым путем. Достоевский первый начал говорить о всечеловеке и всечеловечестве. Это его пророчество и его евангелие.
Всечеловечность, прежде всего, состоит в уважении человеческих ценностей, какому бы человеку или народу они ни принадлежали. Кроме того, всечеловечность заключается и в уважении человека, всякого человека как абсолютной и незаменимой ценности. Пронизанный всечеловеческой любовью, Достоевский говорит: «Мы хотим быть не русскими, а общечеловеками. Европа нам второе отечество, – я первый страстно исповедую это и всегда исповедовал. Европа нам почти так же всем дорога, как Россия, в ней все Афетово племя, а наша идея – объединение всех наций этого племени и даже дальше, гораздо дальше, до Сима и Хама. Как же быть?
Народы Европы все более и более и все упорнее и упорнее отделяются друг от друга своими правилами, нравственностью, взглядом на весь Божий мир. Во всем мире они замечают только самих себя, а других – как личное себе препятствие, и каждый отдельно у себя хочет совершить то, что могут совершить только все народы, все вместе, общими соединенными силами. «В большинстве своем все европейцы таковы, – считает Достоевский, – идея общечеловечности все более и более стирается между ними. У каждого из них она получает другой вид, тускнеет, принимает в сознании новую форму.
Достоевский сознает, что ему из-за такого понимания русского народа и его исторического призвания можно предъявить различного рода претензии. Все это может показаться слишком самонадеянным. «Это нам-то, дескать, нашей-то нищей, нашей-то грубой земле такой удел? Это нам-то предназначено в человечестве высказать новое слово? Что же, разве я про экономическую славу говорю, про славу меча или науки? Я говорю лишь о братстве людей и о том, что ко всемирному, ко всечеловечески братскому единению сердце русское, может быть, изо всех народов наиболее предназначено, вижу следы сего в нашей истории, в наших даровитых людях, в художественном гении Пушкина. Пусть наша земля нищая, но эту нищую землю «в рабском виде исходил, благословляя Христос». Почему же не вместить последнего слова Его? Да и Сам Он не в яслях ли родился? Повторяю: по крайней мере, мы уже можем указать на Пушкина, на всемирность и всечеловечность его гения.
Тайна всеславянства – это евангельское служение всечеловечеству ради всеобщего единения всех людей во Христе. Тайна всечеловечества лежит во всечеловеке, который силой своей вселюбви находит в каждом человеке и в каждом народе вечные Божественные ценности и драгоценности. Тайна всечеловека – в Богочеловеке, Который Своим непреходящим Божественным совершенством украшает все человеческое, что содержится во всем человеческом мире.
“Всечеловечность”: единство в гностическом “Христе”
Исходная оппозиция «общечеловеческого» и «всечеловеческого» в почвенничестве («все эти тогдашние новые идеи нам в Петербурге ужасно нравились, казались в высшей степени святыми и нравственными и, главное, общечеловеческими, будущим законом всего без исключения человечества. Мы еще задолго до парижской революции 48 года были охвачены обаятельным влиянием этих идей»[1]; «иное дело – всечеловеческое, которое надо отличать от общечеловеческого»[2]), оппозиция эта, в конечном счете, снимается у Достоевского путем «всепримирения» и «всеотзывчивости». При этом категория «общечеловеческого» обозначала западную либеральную модель единства, основные принципы которой («будущий закон всего без исключения человечества») выражаются в революционной триаде «свободы, равенства и братства»; тогда как категория «всечеловеческого» противопоставлялась ей как «русская» модель единства в мифическом «Христе-Всечеловеке», который был альтернативой не только «общечеловеку» Запада, но и Христу Церкви («богато одаренных мыслителей правильнее было бы называть не общечеловеческими, а всечеловеческими гениями, хотя, собственно говоря, был только один Всечеловек – и Тот был Бог»[3]. И вот «вдруг» (как всегда у Достоевского) выясняется, что «общечеловеческое» и «всечеловеческое» это, фактически, одно и то же («дух народа – усвоение всего общечеловеческого»[4];«великая дорога – это соприкосновение с великими идеалами общечеловеческими, это и есть назначение русское»[5]). Происходит такой гностический выверт (или, говоря высоким слогом, «диалектический синтез») по следующей причине.
В новом общеевропейском гностицизме (неотъемлемой частью которого является славянофильство и почвенничество) как религии самоспасения ставится сверхзадача пересоздания человека в Сверхчеловека, воспитания «нового человека» (Богочеловека) на принципах «автономии воли», «нравственного самосовершенствования», то есть исполнения высших морально-этических «максим» и «категорического императива» («будущего закона всего человечества»), в частности, заповедей Божьих, Евангельского учения, исключительно силой человеческой воли («эта страшная, пугающая даже, сила смирения Власова, эта потребность самоспасения»)[6]. Эта антропологическая и сотериологическая утопия осуществляется в трех основных формах нового гностицизма: либерализма, социализма и романтизма. Но так как ветхий человек, по определению, не может выполнить взятых им на себя неподъемных обязательств своей титанической религии, потому что по своей падшей природе не обладает необходимыми для этого духовными ресурсами (которые в Христианстве подаются Богом новому во Христе человечеству в Таинствах Церкви) и, следовательно, остается таким же, каким он был (страстно-греховным, коснеющим «во гресех своих»), то «высокосинтетическое» «всепримирение» нового гностицизма осуществляется на том материале человеческого естества, который имеется в наличии, то есть, в самих греховных страстях, потому что гордый восставший против Церкви Божией гностический Человек, разумеется, не может признать ложность своих построений и богоборчество своих устремлений.
В частности, единственное отличие идеологической формулы почвенничества (то есть «русского» гностицизма) от революционной триады западного гностицизма, это добавление к масонской «свободе, равенству и братству»[7] романтической (псевдохристианской) «любви» («Позволительно думать, что природа или таинственная судьба, устроив так дух русский, устроила это с целью. С какою же? А вот именно [с целью] братского единения в апофеозе последнего слова любви, братства и равенства и высшей духовной свободы – лобызания друг друга в братском умилении. И это нищая-то Россия. Царь Небесный в рабском виде»). Но в том-то и дело, что в Христианстве как таковом, так думать «непозволительно», потому что это осуждено (как минимум) как ересь пелагианства на множестве канонических церковных соборов, потому что человек не может «возлюбить в апофеозе» другого человека по одному лишь «устроению» своей «природы» (то есть все той же «автономией» своей воли, что очевидно), тогда как в религиозном романтизме человек не только тщиться совершить такой «апофеоз», поскольку твари («русскому духу», «России») здесь приписываются свойства Божественной природы («любовь»), но сами тварная и нетварная природы отождествляются («И это нищая-то Россия. Царь Небесный в рабском виде»), потому что «Христос» почвенничества, как было сказано, это не Христос-Бог Церкви, но «идеал человечества», «достижимый всем человечеством»[8], то есть путем указанного «самосовершенствования».
Поэтому объективно тождественными и оказываются, конечно же, не «русский дух» и Дух Божий, но мнимо противопоставленные в почвенничестве (то есть диалектически, с прицелом на будущее «всеединство») категории либерального «общечеловеческого» и «русского» (а на самом деле, романтического, то есть западного же) «всечеловеческого». А поскольку, по условиям задачи, «общечеловеческого не только нет в действительности, но и желать быть им значит желать довольствоваться общим местом, бесцветностью, отсутствием оригинальности, одним словом, довольствоваться невозможною неполнотою»[9], вот и получается, что и «всечеловеческого идеала» почвеннического религиозного гуманизма (романтического «Христа» Достоевского) тоже «нет в действительности», потому что это не более чем один из мифов неогностицизма. «Всечеловечность» (как и «общечеловечность») – это очередная идеологическая сублимация ветхого человека, пытающегося скрыть (в том числе – от самого себя) свою духовную «неполноту», отрицающего свою онтологическую ущербность без Бога и Его благодати, не только свою «общечеловеческую» греховность, но и свое «желание быть и довольствоваться» этим «общим местом», то есть и «ныне и присно и в веки веков» жить своими прирожденными страстями, сами грехи свои сакрализируя в «идеалы».
В частности, провозглашение «всеединства» («всепримирения»), или попросту отождествление «общечеловеческих идеалов» западного антропотеизма и «русской всечеловечности» у Достоевского и является ничем иным, как квазирелигиозной идеализацией первого, то есть нового западного гностицизма как такового, во всей его идеологической совокупности. «Есть у нас [образованных русских]… одна великая наша гордость перед народом нашим… это то, что он национален и стоит на том изо всей силы, а мы — общечеловеческих убеждений, да и цель свою поставили в общечеловечности, а стало быть, безмерно над ним возвысились… Уладь мы этот пункт, найди мы точку примирения, и разом кончилась бы вся наша рознь с народом. А ведь этот пункт есть, ведь его найти чрезвычайно легко… Всякий великий народ верит и должен верить, если только хочет быть долго жив, что в нем-то, и только в нем одном, и заключается спасение мира…»[10] Что и требовалось показать: «великая гордость общечеловеков» Запада («безмерное возвышение» себя надо всеми) суть одно с категорическим императивом «веры всякого великого народа» («русского», в частности) в свою «всечеловечность» как единственное «спасение мира», то есть, веры в себя как в гностического «Христа» («будущий закон всего человечества»).
Показательным в этом плане является свидетельство жены Достоевского об эпизоде последних дней его жизни. «Он часто, задумав или сомневаясь в чем-либо, открывал наудачу это Евангелие и прочитывал то, что стояло на первой странице (левой от читавшего). И теперь Федор Михайлович пожелал проверить свои сомнения по Евангелию. Он сам открыл святую книгу и просил прочесть. Открылось Евангелие от Матфея. Гл. III, ст. II: “Иоанн же удерживал Его и говорил: мне надобно креститься от Тебя, и Ты ли приходишь ко мне? Но Иисус сказал ему в ответ: не удерживай, ибо так надлежит нам исполнить великую правду”. – Ты слышишь – “не удерживай” – значит, я умру, – сказал муж и закрыл книгу»[11]. Самое характерное здесь даже не гадание на Евангелии, но отождествление себя в нем с Христом, а не с разбойником, мытарем или блудницею, как это водится у церковных людей.