Что такое нечаевщина в истории
«Петровка, 38»
Сам Нечаев на процессе не присутствовал, он успел бежать за границу, но полиция нашла всех его товарищей, и они были преданы суду Санкт-Петербургской судебной палаты. Судили их не только за убийство, но и за образование революционного общества. К делу привлечено было 87 человек, в том числе В.И. Ковалевский (впоследствии товарищ министра финансов). Участники убийства Иванова были приговорены к каторжным работам на разные сроки, другие обвиняемые — к более мягким наказаниям, некоторые (в том числе Ковалевский) оправданы.
Но кто же он, этот Нечаев, заваривший такую мерзкую историю?
Сергей Геннадиевич Нечаев родился (20 сентября) 2 октября 1847 года в городе Иваново, умер (21 ноября) 3 декабря 1882 года в Алексеевском равелине Санкт-Петербурга. Русский нигилист и революционер XIX века. Один из первых представителей русского революционного терроризма, лидер «народной расправы». Автор радикального «Катехизиса революционера».
Отец Сергея Нечаева — внебрачный сын помещика Петра Епишева, по рождению крепостной, был усыновлён маляром Павловым и получил при этом фамилию Нечаев («нечаянный», «неожиданный»).
Сергей Нечаев родился в семье бедных родителей — его отец был официантом и художником, мать умерла, когда ему было восемь лет. Отец женился во второй раз, и в их семье появились ещё два сына. Они жили в трёхкомнатном доме с двумя сёстрами, бабушками и дедушками. В юности Сергей был осведомлён о социальном первенстве. В 10 лет он уже изучил ремесло своего отца — обслуживание банкетов. Отец устроил было его на завод в качестве «мальчика на побегушках», но Сергей отказался от работы слуги. Как ни бедновато жили, но семья платила учителям, обучавшим мальчика латыни, немецкому, французскому, истории, математике и риторике.
В 1865 году в возрасте 18 лет Нечаев переехал в Москву, где работал на историка Михаила Погодина. Год спустя он переехал в Санкт-Петербург, прошёл экзамен на учителя и начал преподавать в церковно-приходской школе, вольнослушателем посещал Санкт-Петербургский университет, знакомился с антиправительственной литературой декабристов, петрашевцев и Михаила Бакунина.
На фото — Антон Шагин в роли Петра Верховенского. Прототипом главного антигероя Достоевского в романе «Бесы» послужил Сергей Нечаев.
Что такое нечаевщина? Часть 1. Кто такой Нечаев?
«Много дренажа требуют наши черноземы!» — А. И. Герцен, «Былое и думы»
Нечаевщина. Это слово уже давно стало именем нарицательным. Но много ли кто знает, что это такое? В связи с распространенностью социальных сетей современное поколение молодежи, которое увлекается историей и политикой, скорее всего ответит, что это название одного небезызвестного сообщества. И да, в целом они будут правы, однако что же за историческая личность, по их мнению, скрывалась за фамилией «Нечаев»? Интервью с редакторами вышеуказанного сообщества совершенно поразило меня (в плохом смысле этого слова). Так просто, оказывается, в современных реалиях полностью оправдать совершеннейшую безнравственность и способность пойти на преступление, при этом абсолютно героизировать личность и поступки этого человека.
Но это не единственное тревожное наблюдение: спустя 4-5 лет после своего выхода в 2014 году особенно популярным отчего-то стал одноименный сериал по мотивам романа Ф. М. Достоевского «Бесы» за авторством Владимира Хотиненко. Чему посвящен роман? По словам самого Достоевского, он «хотел поставить вопрос и, сколько возможно яснее, в форме романа дать на него ответ: каким образом в нашем переходном и удивительном современном обществе возможны — не Нечаев, а Нечаевы…». Фигура Нечаева, безусловно, волновала Достоевского. Как известно из его биографии, он и сам состоял в кружке Буташевича-Петрашевского, члены которого увлекались социалистическими идеями. И Достоевского пугала эта преемственность: оказывается, от утопического социализма до нечаевщины не такой уж и большой путь, но об этом подробнее далее. Давая комментарии к своему роману в статье «Одна из современных фальшей» 1873 года, он писал: «Без сомнения, из всего этого (то есть из нетерпения голодных людей, разжигаемых теориями будущего блаженства) произошел впоследствии социализм политический, сущность которого, несмотря на все возвещаемые цели, покамест состоит лишь в желании повсеместного грабежа всех собственников классами неимущими, а затем «будь что будет».Ибо по-настоящему ничего еще не решено, чем будущее общество заменится, а решено лишь только, чтоб настоящее провалилось, — и вот пока вся формула политического социализма).» Федор Михайлович в уже упомянутой мною статье также признавался, что и сам мог бы стать нечаевцем во времена его молодости. Поэтому роман «Бесы» во многом звучит как исповедь, весьма свойственная направленности творчества Достоевского; полноценное признание того, что социалистические и преемственные идеи – это настоящее зло. Но вернемся к сериалу. Молодежью, в особенности женской ее частью, он был воспринят, вероятно, совершенно не так, как это задумывалось режиссером: многим очень приглянулся и полюбился такой персонаж, как Петр Степанович Верховенский (в сериале его роль исполняет Антон Шагин), прототипом которого в романе в большей степени послужил именно Нечаев. Но дело в том, что сериальный образ Верховенского более всего походит на тот самый типаж «плохого парня» и трикстера, который так нравится девушкам подросткового возраста (Локи из киновселенной «Marvel», например — прим. автора). Образ романного Верховенского представляется в несколько ином свете, куда более зловещем и именно «нечаевском». Но многие ли из зрителей (и зрительниц) сериала читали роман, переосмысливали образ Петра Степановича и задумывались над тем, кто такой Нечаев? Верится с трудом – над этим романом Достоевского размышляло не одно поколение, а русские философы и филологи посвящали ему целые ряды аналитических статей и книг. «Бесы» требуют вдумчивого, длительного чтения, но в нынешнее время, когда проще посмотреть экранизацию книги, чем потратить «лишнее время» на ее изучение, это, очевидно, большая редкость.
Поэтому эта статья посвящена не только освещению этического аспекта нечаевщины, но и определенному «срыву покровов» с кумира интеллигентской молодежи – Петра Верховенского. Я глубоко убеждена, что в наше время просто необходимо знать, кто такой Нечаев и почему так опасно его героизировать. Как справедливо сказал Ф. М. Лурье, автор книги о Нечаеве из серии ЖЗЛ: «Когда мы сегодня сталкиваемся с ложью политиканов, законспирированностью их замыслов и действий, шантажом, убийствами, «карательной психиатрией», мафиозностью, политической провокацией, терроризмом разного толка — помните, что это и есть бесовское дыхание нечаевщины. Именно поэтому мы возвращаемся к Нечаеву, чтобы снова рассмотреть его деяния с позиций меняющихся воззрений». Вернусь к Нечаеву и я.
Кто такой Нечаев?
Пожалуй, первую часть моей статьи стоит посвятить этой одиозной личности, поскольку невозможно судить о явлении, не зная того, кто ему дал название (пусть и не самолично). Прежде всего необходимо составить его моральный облик, следуя его биографии.
Сергей Геннадиевич Нечаев – таково полное имя «политического честолюбца», как его иногда называют в сочинениях современников и не только. Он родился в мещанской семье, и детство его прошло в Иваново-Вознесенске (ныне – город Иваново). В годы своего отрочества, судя из писем его наставника В. А. Дементьева, он демонстрировал прилежание и усидчивость в учении; по письмам к отцу и товарищам показывал себя хорошим сыном и другом. Однако уже в этот период жизни в Нечаеве просматривается его главное качество – необычное умение взять человека под свое влияние, свой контроль, которым он затем будет пользоваться при создании «Народной расправы», своей идеальной революционной организации. Сохранилось такое письмо Нечаеву от Дементьева: «Милый друг Сережа! Я здесь. Дней через пять-шесть буду в Москве, и, разумеется, прямо к тебе. Ты будешь моим руководителем и наставником в деле нравственности. Я, брат, больно опустился — свежие натуры, как твоя, мне одно спасение. Кланяйся Филе (Ф. Д. Нефедов, товарищ Нечаева — прим. автора). Весь твой.
В. Дементьев». Можете ли вы найти другое объяснение тому, что наставник зовет своего ученика «руководителем», хотя по сути должно быть совершенно противоположно? По протекции Дементьева в 1865 году Нечаев приехал в Москву, чтобы подготовиться к вступительным экзаменам в университет, и на время устроился секретарем у профессора Московского университета и историка М. П. Погодина. Погодин дал затем Нечаеву следующую характеристику: «Жена моя вызвалась учить его по вечерам по-французски. Но не прошло двух или трех недель, как я увидел, что из мальчика прока не будет: он уходил со двора, не ночевал дома, отвечал резко и грубо, а жена моя заметила из разговора двух племянников, живших у меня мальчиков, что-то новое и нехорошее, приписанное ею новому лицу в доме.» Резкость и грубость в общении с окружающими будут свойственны ему и куда позже. Кроме того, в этом высказывании снова проскальзывает доказательство того, что Нечаев мог и умел оказывать значительное влияние на тех, с кем вступал в контакт. Что конкретно произошло с ним в Москве, неизвестно. Ф. М. Лурье выдвигает версию о том, что Нечаев вполне вероятно разочаровался в своей цели поступить в университет: у него не было ни связей, ни денег, чтобы затем куда-то применить свои знания. Зато, как становится очевидно из его способности оказывать сильнейшее влияние на окружающих, было «жгучее, беспокойное желание запрыгнуть куда-нибудь повыше, а куда, он и сам тогда еще не знал…». Вероятно, куда-то, где он сможет в полной мере применить эту свою способность вкупе с честолюбием, которое не раз отмечалось теми, с кем он был знаком.
Нечаев отправился в Петербург, столицу императорской России, где в 1866 году сдал экзамен на звание городского приходского учителя, прошел практику во Владимире и получил место в Андреевском приходском училище, где преподавал Закон Божий. Параллельно с основной деятельностью он записался вольнослушателем в университет, и вскоре в его лекционных конспектах появились выписки из Прудона (считается основателем анархизма – прим. автора) и Бланки (сторонник якобинского террора – прим. автора), что совсем не вяжется с той дисциплиной, которую он преподавал. Вполне возможно, что уже здесь проявляется черта, присущая его будущим идеям – законспирированность. Кроме того, известно, что Нечаев поддерживал затем идеи заговорщической теории П. Н. Ткачева, самого известного сторонника Бланки в России того времени. Осенью 1867 года он получил повышение, его перевели в Сергиевское приходское училище, но положение его дел осталось прежним.
Несмотря на то, что в Петербурге он устроился относительно неплохо (например, у него была собственная казенная квартира), его явно не устраивало то, что выше он так и не продвинулся, и с 1868 года Нечаев начинает активно участвовать в студенческих сходках и волнениях, которые особенно активизировались после апреля 1866 года (после неудачного покушения Д. В. Каракозова на Александра II и последовавших за ним мер со стороны правительства к некоторому ограничению прав студентов – прим. автора). Он, конечно, не мог прочувствовать и понять недовольства столичного студенчества, поскольку сам студентом никогда не был, но умело воспользовался сложившейся ситуацией: посещал сходки, на которых много и довольно умело (иначе он вряд ли бы нашел себе единомышленников, некоторые из которых затем присоединились к «Народной расправе») говорил о необходимости социальной и политической революции. Зимой 1868-69 годов III Отделение Собственной Его Императорского Величества канцелярии (которое занималось политическим сыском – прим. автора) получило, по-видимому, доносы на студенческие сходки, и начались массовые аресты. Нечаеву удалось их избежать. Более того, он составил записку о том, что якобы арестован и непременно будет заключен в Петропавловскую крепость, и ему поверили, хоть такое было и невозможно. По словам Ф. М. Лурье, дело в том, что в революционном студенчестве в то время было полное доверие друг к другу; нельзя было даже вообразить, что товарищ по общему делу может предать. Оказалось, что может и очень бессовестно.
Где же на самом деле скрылся Нечаев? Он отправился в швейцарскую Женеву, где в эмиграции давно уже жили «отцы» русского революционного движения, среди них А. И. Герцен, Н. П. Огарев, М. А. Бакунин. С последним Нечаев очень близко сошелся, и этому есть объяснение – они были фактически идейными союзниками. Несколько позже к ним присоединился Огарев, несмотря на все предупреждения и просьбы своего старого друга Герцена; вместе они образовали женевский триумвират. Нечаев и здесь не брезговал пускать в ход свои умения: он откровенно солгал своим новым товарищам о том, что в России действует могущественная революционная организация и что он лично стоял во главе студенческих волнений в Петербурге. Разочарованные в так называемой «молодой эмиграции», как назвал Герцен эмигрировавших в 60-е годы целую плеяду молодых революционеров, и очевидно ощущающие себя покинутыми и ненужными, Бакунин и Огарев были очарованы рассказами Нечаева и потому поверили ему. О Нечаеве Бакунин писал: «Наша молодежь — и в теории, и на практике, быть может, наиболее революционная молодежь в целом свете — волнуется в настоящую минуту до такой степени, что правительство оказалось вынужденным закрыть петербургский, московский и казанский университеты, а также академии и некоторые другие школы. Я имею в эту минуту перед собою один образчик этих молодых фанатиков, которые ни в чем не сомневаются, ничего не боятся и руководятся тем убеждением, что много, много еще должно пасть от руки правительства, но что не следует успокаиваться ни на одно мгновение пока не поднимется народ. Они изумительны, эти молодые фанатики — верующие без Бога и герои без фраз!», а Огарев, по некоторым сведениям, посвятил ему стихотворение под названием «Студент». Строфу этого стихотворения я прилагаю:
Кликнуть клич по всем крестьянам
Станьте смело брат за брата
Как можно наблюдать, Бакунин и Огарев фактически тоже попали под нечаевское влияние. Для них фигура Нечаева – это самоотверженный герой, защитник народной правды и справедливости. Во многом сыграли роль и его народное происхождение, и, конечно же, его умение располагать к себе людей, даже несмотря на то, что он был груб, неотесан и, по некоторым свидетельствам, даже грыз ногти, что было неприемлемо для представителей дворянства, коими и являлись Бакунин и Огарев. Но по сути-то Нечаев именно и был самым настоящим фразером, и вряд ли его хоть как-то интересовали судьбы народа, вопреки словам его новых товарищей. Своей ложью Нечаев просто создал себе нужный образ и не торопился раскрывать правду. Возможно, именно с его подачи женевский триумвират начал свою пропагандистскую деятельность: весной и летом 1869 года Нечаев активно пишет и рассылает прокламации по знакомым и незнакомым российским адресам. Зачем? Нечаеву наверняка был известен факт перлюстрации писем III Отделением, а за обнаружение революционных документов предполагался арест, иногда могли начать судебное преследование. Но все это ждало именно что адресата, а не отправителя – российская полиция не могла арестовать того, кто находился в другом государстве. Видимо, Нечаев таким образом старался, что называется, плодить недовольных властью, которые затем стали бы ему соратниками по революционной борьбе. И совершенно неважно, что достигалось это все методами исключительно подлыми и не свойственными даже радикальному студенчеству, как упоминалось ранее. Со своими будущими соратниками Нечаев обходился отнюдь не по-товарищески, а абсолютно даже наоборот.
Осенью 1869 года Нечаев вернулся в Россию, где на основе своего главного произведения, «Катехизиса революционера», создал революционную организацию – «Народную расправу». Об этике данного документа я выскажусь в следующей части, а сейчас стоило бы рассказать о том, как именно Нечаеву удалось сплотить вокруг себя людей. Еще в Женеве он попросил Бакунина и Огарева составить своеобразную грамоту, которая свидетельствовала бы о существовании крупного европейского революционного союза (хотя кроме Интернационала такового не было, но к Нечаеву в его Русской секции относились враждебно, поэтому он не стал просить грамоту у них). Триумвиры посовещались, и было принято решение придумать такую организацию. Здесь, несомненно, отражается факт нечаевского влияния, особенно в отношении Огарева это хорошо заметно: он и Герцен поначалу придерживались идей самого мирного утопического социализма, и вот уже можно видеть другого Огарева, который согласен на ложь для создания авторитетности. Был составлен следующий текст:
Податель сего есть один из доверенных представителей русского отдела всемирного революционного союза
Alliance revolutionnaire européenne
С этой грамотой Нечаев отправился в Россию, где несомненно приобрел авторитет уже благодаря подписи Бакунина, о котором многие знали как об участнике Чешской революции и узнике Алексеевского равелина Петропавловской крепости, который создал себе славу пристанища для наиболее опасных революционеров. Как известно, «Народная расправа» должна была состоять из множества объединений по пять человек в каждом, и каждый член такой пятерки должен был в свою очередь собрать уже свою пятерку. Нечаевская пятерка состояла из П. Г. Успенского, управляющего книжным магазином и типографией, кроме того, он хранил всю бумажную документацию «Народной расправы»; И. Г. Прыжова, историка, известного своими трудами, посвященными нищенству и кабачеству; А. К. Кузнецова и И. И. Иванова, студентов Петровской сельскохозяйственной академии, и И. Н. Лихутина, петербургского знакомого Нечаева. Формально не принадлежал к пятерке Н. Н. Николаев, фактически подручный Нечаева и его московский знакомый, но его роль довольно значительна. Все эти люди по сути должны были быть товарищами Нечаева в деле будущей революции, но, со слов самих нечаевцев, полученных в ходе допроса по делу об убийстве Иванова, Нечаев обращался с ними отнюдь не по-дружески. Вот что писал об этом нечаевец Рипман: «Вскоре после того как мы дали согласие, Нечаев начал запугивать нас, если можно так выразиться, властью и силою Комитета, о котором он говорил, что будто бы существует и заведует нами. Так один раз Нечаев пришел к нам и сказал, что сделалось Комитету известно, что будто кто-то из нас проговорился о существовании тайного общества. Мы не понимали каким образом могло это случиться. Он сказал: «Вы не надейтесь, что вы можете проговориться и Комитет не узнает истины: у Комитета есть полиция, которая очень зорко следит за каждым членом». В самом деле никакого Комитета и в помине не было, мифическим Комитетом был сам Нечаев, но он не мог раскрыть этой истины по одной простой причине – вся организация сразу бы распалась, если бы ее члены поняли, что ими воспользовались и манипулируют. Однако за счет законспирированности и авторитета Нечаеву довольно долго удавалось делать ложь истиной: даже после ареста некоторые нечаевцы высказывали мнение, что Комитет непременно был, поскольку сомневались в том, что Нечаев мог заниматься этим в одиночку. Но ложь и запугивание – не единственные проявления истинной сущности Нечаева. По свидетельству Лихутина, одно из собраний первой нечаевской пятерки выглядело так: «Вечером зашел Нечаев, и мы отправились в собрание главного кружка Петровской академии. Поднялись на самый верх; там сидело четыре человека; меня Нечаев представил опять-таки как члена комитета женевского; их фамилий он не называл, а называл просто нумерами: № 1, № 2, № 3, № 4. После нашего входа они принялись за свои занятия, которые казались мне крайне скучными; занятия состояли в отчетах всех по очереди собранных об какой-либо личности справок, затем читали список всех когда-либо бывших студентов Петровской академии и делались отметки, обратить или нет на него внимание. Это занятие не одному мне казалось скучным. Нечаев заснул совершенно, так что это заметили. Вскоре все окончилось, и я отправился спать к одному из четверых». Что мы здесь видим? Снова ложь, но помимо лжи полное равнодушие и неуважение к своим товарищам по революции: в то время, как все они были заняты работой, Нечаев просто уснул. Ему, очевидно, не было никакого дела до этих студентов, которые в будущем могли бы стать частью его организации, что еще раз доказывает – «Народная расправа» была нужна ему исключительно в личных целях, а никак не в общественных.
Разумеется, невозможно обойти стороной убийство студента Иванова, которое, можно сказать, и «прославило» Нечаева, причем не только в России. Тот факт, что убийство есть преступление, вполне очевиден. Куда более интересны нам его мотивы – они хорошо показывают, что такое Нечаев. Идея преступления, безусловно, принадлежит ему. Дело в том, что к ноябрю 1869 года «Народная расправа» толком ничего из себя не представляла. Если быть более точной, она явно не оправдывала тех надежд, которые возлагал на нее Нечаев, собиравшийся уже в феврале 1870 года устроить всероссийский бунт. «Народная расправа» не стала по-настоящему революционной. Ее главный программный документ шел вразрез со всеми общепринятыми нормами морали, переступить которые нечаевцы не решались. Тогда, вероятно, Нечаев и пришел к этому роковому решению – его подчиненные должны сплотиться, чтобы поднять революцию, а ничто не объединяет так, как совместно пролитая кровь. Пятерка Нечаева была вынуждена сплотиться общим преступлением. И после этого Нечаев все еще кажется вам героем?
Причина для убийства нашлась довольно скоро, когда Иванов воспротивился решению Нечаева о том, что необходимо распространять воззвание «От сплотившихся к разрозненным» среди студентов Петровской академии, чтобы побудить их к крупному восстанию. Иванов открыто заявил, что отказывается исполнять указания Нечаева, а также усомнился в существовании Комитета, когда тот пригрозил им. А неповиновения Нечаев не терпел – члены организации, по их словам, уговаривали Иванова не спорить с ним. Кроме того, в запале Иванов сказал о своем желании выхода из «Народной расправы», создании своего кружка и сдаче всей организации правительству. Разумеется, такое действие было бы расценено как предательство, хотя, по отзывам людей, знавших Иванова, он не стал бы писать донос. И тем не менее повод был найден. После собрания Нечаев, Успенский и Кузнецов совещались о том, что нужно предпринять в отношении Иванова, и, если верить словам Успенского, Нечаев прямо предложил лишить его жизни. Выходит, что это решение он принял еще до этого совещания и просто ждал удобного момента, чтобы его предложить.
Впрочем не колебался он и во время самого убийства (в то время, как, например, Прыжов и Кузнецов, бывший Иванову товарищем по университету, поначалу отказывались принимать в этом участие), которое было устроено, разумеется, с помощью лжи: Иванова заманили в грот возле Петровской академии под предлогом того, что там зарыт типографский станок, оставшийся от кружка ишутинцев, и необходимо его выкопать, и Нечаев выстрелил в него из револьвера, пока Николаев и Кузнецов держали бывшего товарища. Что было дальше? Нечаев поступил так же, как и во время массовых арестов зимой 1868-69 годов – он оставил своих соратников в руках полиции, снова уехав за границу. Предатель так и остался предателем.
В начале 60-ых годов Герцен в своей автобиографии «Былое и думы» уже предвосхитил моральный образ Нечаева, исходя из своих наблюдений за «молодой эмиграцией». Вот что он писал: «…Эти более свирепые, о которых я сказал, были те ультра, те угловатые и шершавые представители «нового поколения», которых можно назвать Собакевичами и Ноздревыми нигилизма». Именно такой и есть сам Нечаев: в нем слились неотесанность, грубость, резкость и неуважительное отношение к окружающим Собакевича и подлость и бездушие Ноздрева. Нечаев к тому же, как видно, совершенно не брезговал манипуляциями – Достоевский за то и назвал его «мошенником очень хитрым и изучившим именно великодушную сторону души человеческой, всего чаще юной души, чтоб уметь играть на ней как на музыкальном инструменте». И действительно, как вы могли проследить по биографии, Нечаев практически виртуозно подчинял своей воле окружающих и даже не только юных. Но самое зловещее в нечаевской морали – это, разумеется, вопрос о целях и средствах. Заявленная им цель хоть и была высокой, но на деле Нечаев лишь пытался удовлетворить свое честолюбие, а уж какими средствами – ложью, запугиваниями, убийством ли – не столь важно. Вседозволенность – вот тот страшный синоним этике нечавщины.
Материалы, использованные в этой части:
Ф. М. Лурье «Нечаев: созидатель разрушения», 2001 г.
Ф. М. Достоевский «Одна из современных фальшей», 1873 г.
А. И. Герцен «Былое и думы», часть седьмая, глава III «Молодая эмиграция», начало 1860-х гг.