Что такое опрятность по мнению лихачева
Дмитрий Лихачёв: Есть разного рода неряшливости в языке человека
Экология жизни. Люди: Есть разного рода неряшливости в языке человека. Если человек родился и живет вдали от города и говорит на своем диалекте, в этом никакой неряшливости нет. Не знаю, как другим, но мне эти местные диалекты, если они строго выдержаны, нравятся. Нравится их напевность, нравятся местные слова, местные выражения.
Неряшливость в одежде – это прежде всего неуважение к окружающим вас людям, да и неуважение к самому себе. Дело не в том, чтобы быть одетым щегольски. В щегольской одежде есть, может быть, преувеличенное представление о собственной элегантности, и по большей части щеголь стоит на грани смешного. Надо быть одетым чисто и опрятно, в том стиле, который больше всего вам идет и в зависимости от возраста. Спортивная одежда не сделает старика спортсменом, если он не занимается спортом.
«Профессорская» шляпа и черный строгий костюм невозможны на пляже или в лесу за сбором грибов.
А как расценивать отношение к языку, которым мы говорим? Язык веще большей мере, чем одежда, свидетельствует о вкусе человека, о его отношении к окружающему миру, к самому себе.
Есть разного рода неряшливости в языке человека.
Если человек родился и живет вдали от города и говорит на своем диалекте, в этом никакой неряшливости нет. Не знаю, как другим, но мне эти местные диалекты, если они строго выдержаны, нравятся. Нравится их напевность, нравятся местные слова, местные выражения. Диалекты часто бывают неиссякаемым источником обогащения русского литературного языка.
Как-то в беседе со мной писатель Федор Александрович Абрамов сказал: С русского Севера вывозили гранит для строительства Петербурга и вывозили слово-слово в каменных блоках былин, причитаний, лирических песен… «Исправить» язык былин – перевести его на нормы русского литературного языка – это попросту испортить былины.
Иное дело, если человек долго живет в городе, знает нормы литературного языка, а сохраняет формы и слова своей деревни. Это может быть оттого, что он считает их красивыми и гордится ими. Это меня не коробит. Пусть он и окает и сохраняет свою привычную напевность.
В этом я вижу гордость своей родиной – своим селом. Это не плохо, и человека это не унижает. Это так же красиво, как забытая сейчас косоворотка, но только на человеке, который ее носил с детства, привык к ней. Если же он надел ее, чтобы покрасоваться в ней, показать, что он «истинно деревенский», то это и смешно и цинично: «Глядите, каков я: плевать я хотел на то, что живу в городе. Хочу быть непохожим на всех вас!»
Бравирование грубостью в языке, как и бравирование грубостью в манерах, неряшеством в одежде, – распространеннейшее явление, и оно в основном свидетельствует о психологической незащищенности человека, о его слабости, а вовсе не о силе. Говорящий стремится грубой шуткой, резким выражением, иронией, циничностью подавить в себе чувство страха, боязни, иногда просто опасения.
Грубыми прозвищами учителей именно слабые волей ученики хотят показать, что они их не боятся. Это происходит полусознательно. Я уж не говорю о том, что это признак невоспитанности, неинтеллигентности, а иногда и жестокости. Но та же самая подоплека лежит в основе любых грубых, циничных, бесшабашно иронических выражений по отношению к тем явлениям повседневной жизни, которые чем-либо травмируют говорящего. Этим грубо говорящие люди как бы хотят показать, что они выше тех явлений, которых на самом деле они боятся.
В основе любых жаргонных, циничных выражений и ругани лежит слабость. «Плюющиеся словами» люди потому и демонстрируют свое презрение к травмирующим их явлениям в жизни, что они их беспокоят, мучат, волнуют, что они чувствуют себя слабыми, не защищенными против них.
По-настоящему сильный и здоровый, уравновешенный человек не будет без нужды говорить громко, не будет ругаться и употреблять жаргонных слов. Ведь он уверен, что его слово и так весомо.
Наш язык – это важнейшая часть нашего общего поведения в жизни. И по тому, как человек говорит, мы сразу и легко можем судить о том, с кем мы имеем дело: мы можем определить степень интеллигентности человека, степень его психологической уравновешенности, степень его возможной «закомплексованности» (есть такое печальное явление в психологии некоторых слабых людей, но объяснять его сейчас я не имею возможности – это большой и особый вопрос).
Это Вам будет интересно:
Лиз Гилберт про «ТЕ» и «НЕ ТЕ» эмоции
Дипак Чопра: Лучшая ошибка в моей жизни
Учиться хорошей, спокойной, интеллигентной речи надо долго и внимательно – прислушиваясь, запоминая, замечая, читая и изучая. Но хоть и трудно – это надо, надо. Наша речь – важнейшая часть не только нашего поведения (как я уже сказал), но и нашей личности, наших души, ума, нашей способности не поддаваться влияниям среды, если она «затягивает». опубликовано econet.ru
Дмитрий Лихачёв, письмо девятнадцатое КАК ГОВОРИТЬ?
Понравилась статья? Напишите свое мнение в комментариях.
Подпишитесь на наш ФБ:
ПИСЬМА К МОЛОДЫМ ЧИТАТЕЛЯМ
ПИСЬМО ДЕВЯТНАДЦАТОЕ
КАК ГОВОРИТЬ?
Неряшливость в одежде – это, прежде всего, неуважение к окружающим вас людям, да и неуважение к самому себе. Дело не в том, чтобы быть одетым щёгольски. В щёгольской одежде есть, может быть, преувеличенное представление о собственной элегантности, и по большей части щёголь стоит на грани смешного. Надо быть одетым чисто и опрятно, в том стиле, который больше всего вам идёт и в зависимости от возраста. Спортивная одежда не сделает старика спортсменом, если он не занимается спортом. «Профессорская» шляпа и строгий чёрный костюм невозможны на пляже или в лесу за сбором грибов.
А как расценивать отношение к языку, которым мы говорим? Язык в ещё больше мере, чем одежда, свидетельствует о вкусе человека, о его отношении к окружающему миру, к самому себе.
Есть разного рода неряшливости в языке человека.
Если человек родился и живёт вдали от города и говорит на своём диалекте, в этом никакой неряшливости нет. Не знаю, как другим, но мне эти местные диалекты, если они строго выдержаны, нравятся. Нравится их напевность, нравятся местные слова, местные выражения. Диалекты часто бывают неиссякаемым источником обогащения русского литературного языка. Как-то в беседе со мной писатель Фёдор Александрович Абрамов сказал: «С русского Севера вывозили гранит для строительства Петербурга и вывозили слово – слово в каменных блоках былин, причитаний, лирических песен. ». «Исправить» язык былин – перевести его на нормы русского литературного языка – это попросту испортить былины.
Иное дело, если человек долго живёт в городе, знает нормы литературного языка, а сохраняет формы и слова своей деревни. Это может быть оттого, что он считает их красивыми и гордится ими. Это меня не коробит. Пусть он окает и сохраняет свою привычную напевность. В этом я вижу гордость своей родиной – своим селом. Это неплохо и человека это не унижает. Это так же красиво, как забытая сейчас косоворотка, но только на человеке, который её носил с детства, привык к ней. Если же он надел её, чтобы покрасоваться в ней, показать, что он «истинно деревенский», то это и смешно, и цинично: «Глядите, каков я: плевать я хотел на то, что живу в городе. Хочу быть непохожим на всех вас!»
Наш язык – это важнейшая часть нашего общего поведения в жизни. И по тому, как человек говорит, мы сразу и легко можем судить о том, с кем мы имеем дело: мы можем определить степень интеллигентности человека, степень его психологической уравновешенности, степень его возможной « закомплексованности» (есть такое печальное явление в психологии некоторых слабых людей, но объяснить его сейчас я не имею возможности – это большой и особый вопрос).
Учиться хорошей спокойной, интеллигентной речи надо долго и внимательно – прислушиваясь, запоминая, замечая, читая и изучая. Но хоть этот и трудно – это надо, надо. Наша речь – важнейшая часть не только нашего поведения (как я уже сказал), но и нашей личности, нашей души, ума, нашей способности не поддаваться влияниям среды, если она «затягивает».
ПИСЬМО ДВАДЦАТОЕ
КАК ВЫСТУПАТЬ?
Общественные устные выступления обычны теперь в нашей жизни. Каждому надо уметь выступать на собраниях, а может быть, с лекциями и докладами.
Тысячи книг написаны во все века об искусстве ораторов и лекторов. Не стоит здесь повторять всё, что известно об ораторском искусстве. Скажу лишь одно, самое простое: чтобы выступление было интересным, выступающему самому должно быть интересно выступать. Ему должно быть интересно изложить свою точку зрения, убедить в ней, материал лекции должен быть для него самого привлекательным, в какой-то мере удивительным. Выступающий сам должен быть заинтересован в предмете своего выступления и суметь передать этот интерес слушателям – заставить их почувствовать заинтересованность выступающего. Только тогда будет его интересно слушать.
И ещё: в выступлении не должно быть несколько равноправных мыслей, идей. Во всяком выступлении должна быть одна доминирующая идея, одна мысль, которой подчиняются другие. Тогда выступление не только заинтересует, но и запомнится.
А по существу, всегда выступайте с добрых позиций. Даже выступление против какой-то идеи, мысли стремитесь построить как поддержку того положительного, что есть в возражениях спорящего с вами. Общественное выступление всегда должно быть с общественных позиций. Тогда оно встретить сочувствие.
ПИСЬМО ДВАДЦАТЬ ПЕРВОЕ
КАК ПИСАТЬ?
Каждый человек должен так же писать хорошо, как и говорить хорошо. Речь, письменная или устная, характеризует его в большей мере, чем даже его внешность или умение себя держать. В языке сказывается интеллигентность человека, его умение точно и правильно мыслить, его уважение к другим, его «опрятность» в широком смысле этого слова.
Сейчас речь у меня пойдёт только о письменном языке и по преимуществу о том виде письменного языка, к которому я сам больше привык, то есть о языке научной работы (литературоведческой в основном) и о языке журнальных статей для широкого читателя.
Прежде всего, одно общее замечание. Чтобы научиться ездить на велосипеде, надо ездить на велосипеде. Чтобы научиться писать, надо писать! Нельзя обставить себя хорошими рекомендациями, как писать, и сразу начать писать правильно и хорошо: ничего не выйдет. Поэтому пишите письма друзьям, ведите дневник, пишите воспоминания (их можно и нужно писать как можно раньше – не худо ещё в юные годы – о своём детстве, например).
В самом деле, «хорошего языка» как такового не существует. Хороший язык – это не каллиграфия, которую можно применить по любому поводу. Хороший язык математической работы, хороший язык литературоведческой статьи или хороший язык повести – это различные хорошие языки.
Часто говорят: «Язык его статьи хороший, образный», и даже от классных работ в школе требуют образности языка. Между тем образность языка не всегда достоинство научного языка.
Язык художественной литературы образен, но с точки зрения учёного неточен. Наука требует однозначности, в художественном же языке первостепенное значение имеет обратное – многозначность. Возьмём строки Есенина: «В залихватском степном разгоне колокольчик хохочет до слёз». Перед нами образ, очень богатый содержанием, но неоднозначный. Что это – весёлый звон колокольчика? Конечно, не только это. Крайне важно, что в строках этих упоминаются и слёзы, хотя при поверхностном чтении можно и не придать им особого значения, приняв в целом всё выражение за обычный фразеологизм: хохотать очень сильно. Образ уточняет своё значение благодаря контексту и становится полностью понятным только в конце стихотворения: «Потому что над всем, что было, колокольчик хохочет до слёз». Здесь вступает в силу тема иронии судьбы – судьбы, смеющейся над преходящими явлениями человеческой жизни.
Художественный образ как бы постепенно «разгадывается» читателем. Писатель делает читателя соучастником своего творчества. Эта постепенность самораскрытия художественного образа и соучастие читателя в творческом процессе – очень существенная сторона художественного произведения. От этого зависит не только то эстетическое наслаждение, которое мы получаем при чтении художественного произведения, но и его убедительность. Автор как бы заставляет читателя самого приходить к нужному выводу. Он делает читателя, повторяю, своим соучастником в творчестве.
То же можно сказать и о такой разновидности художественного творчества, как шутка. Шутка незаменима, например, в споре. Заставить рассмеяться аудиторию – это значит наполовину её убедить в своей правоте. Художественный образ и шутка заставляют читателя или слушателя разделить с их автором ход его мыслей.
Шутка важна в трудных положениях: ею восстанавливается душевное равновесие. Суворов шуткой подбадривал своих солдат.
Но в научной работе образность и остроты допустимы только в качестве некоторого диверсимента. По природе своей научный язык резко отличен от языка художественной литературы. Он требует точности выражения, максимальной краткости, строгой логичности, отрицает всякие « домысливания».
Очень важно, чтобы учёный «чувствовал» своего читателя, точно знал, к кому он обращается.
Надо всегда конкретно представлять себе или воображать читателя будущей работы и как бы записывать свою беседу с ним. Пусть этот воображаемый читатель будет скептик, заядлый спорщик, человек, не склонный принимать на веру что бы то ни было. В строго научной работе этот мысленный образ читателя должен быть высок – воображаемый читатель должен быть специалистом в излагаемой области. В научно-популярных работах этот воображаемый читатель должен быть немного непонятлив (но в меру: своего читателя не следует «обижать»). Беседуя с таким воображаемым читателем, записывайте всё, что вы ему говорите. Чем ближе ваш письменный язык к языку устному, тем лучше, тем он свободнее, разнообразнее, естественнее по интонации. Специфические для письменной речи обороты утяжеляют язык. Они не нужны. Однако устный язык имеет и большие недостатки: он не всегда точен, он неэкономен, в нём часты повторения. Значит, записав свою речь к воображаемому читателю, надо затем её максимально сократить, исправить, освободить от неточностей, от чрезмерно вольных, «разговорных» выражений. Научная работа «подожмётся», станет компактной, точной, но сохранит интонации живой речи, а главное – в ней будет чувствоваться адресат, воображаемый собеседник автора.
Обогащение и лёгкость письменного языка часто идут от разговорного языка. Из разговорного языка можно заимствовать отдельные слова и целые выражения. Но надо помнить, что разговорные выражения настолько стилистически сильны и заметны в письменном языке, что в точном научном языке их нельзя повторять в близком расстоянии друг от друга.
В науке очень важно найти нужное обозначение для обнаруженного явления – термин. Очень часто это значит закрепить сделанное наблюдение или обобщение, сделать его заметным в науке, ввести его в науку, привлечь к нему внимание.
Ньютон не столько открыл закон всемирного тяготения (все и до него знали, что вещи падают на землю, а чтобы оторвать их от земли, необходимо некоторое усилие), сколько создал термин, обозначение всем известного явления, и именно этим заставил «заметить» его в науке.
Обычный путь создания нового обозначения, нового термина – привлечение метафоры. Метафорой будет и заимствование слова из какой-то соседней области, из науки другого характера.
Точное научное значение «прорастёт» сквозь образ. Сперва в новом научном термине образ как бы заслоняет собой точное значение, затем точное значение начинает заслонять образ.
В тех случаях, когда учёный может или даже должен прибегнуть к метафоре, к образу, необходимо следить за их «материальным» значением. У одного высокообразованного литературоведа XIX века мы читаем такую фразу: «Данте одной ногой прочно стоял в средневековье, а другой приветствовал зарю возрождения. » Остроумнейший и наблюдательнейший историк В.О.Ключевский так пародировал эту фразу в своём «Курсе лекций по русской истории»: «Царь Алексей Михайлович принял в преобразовательном движении позу. одной ногой он ещё крепко упирался в родную православную старину, а другую уже занёс было за её черту, да так и остался в этом нерешительном переходном положении» 2.
Здесь образ пародирован. Пародия оправдана тем, что в обоих случаях речь идёт о величайших переходных этапах: один – в истории Западной Европы, другой – в истории России. Но царь Алексей Михайлович не Данте и над ним стоило посмеяться.
Однако у того же В.О.Ключевского мы можем встретить и неудачные выражения, неудачные образы: «Этому взгляду. критик не мог придать цельного выражения, высказывая его по частям, осколками». «Осколками» нельзя высказывать что-либо. Но если стремиться сохранить образ «осколков», то фразу легко было бы исправить так: «Его мысли были чисты и ясны как стекло, но высказывал он их неполно – как бы осколками». Надо всегда следить за уместностью и осмысленностью образа. Советский историк Б.Д.Греков писал в своей работе о Новгороде: «В воскресный день на Волхове больше парусов, чем телег на базаре. » И это осмыслено тем, что речь в контексте идёт именно о торговле.
Говоря о научных терминах, мы должны вспомнить и об особой роли терминов в исторической науке, когда для научного понятия берётся старое слово или целое выражение. Архаизмы, инкрустации в свои работы целых выражений, цитат вполне законны у историков, так как старые явления жизни лучше всего выражаются в старом же языке. Но опять-таки – не следует этим злоупотреблять.
Хорошо, когда образ постепенно развёртывается и имеет многие отражения в описываемом явлении, то есть когда образ соприкасается с описываемым явлением многими сторонами. Но когда он просто повторяется (даже не всегда прямо) – это плохо. У Ключевского в одном тексте говорится о том, что кривая половецкая сабля была занесена над Русью, а немного дальше о том, что кривой ятаган был занесён над Европой. Не совсем точный и удачный образ становится совершенно невозможным от его повторения, хотя бы и варьированного.
Цветистые выражения имеют склонность вновь и вновь всплывать в разных статьях и работах отдельных авторов. Так, у искусствоведов часто повторяются такие выражения, как «звонкий цвет», «приглушённый колорит» и прочая «музыкальность». В последнее время в искусствоведческой критике в моду вошло прилагательное «упругий»: «упругая форма», «упругая линия», «упругая композиция» и даже «упругий цвет». Всё это, конечно, от бедности языка, а не оттого, что слово «упругий» чем-то замечательно.
Главное – нужно стремиться к тому, чтобы фраза была сразу понята правильно. Для этого большое значение имеет расстановка слов и краткость самой фразы. Например, на с.79 моей работы «Человек в литературе Древней Руси (2-е изд., 1970) напечатано: «Вот почему Стефан Пермский называется Епифанием Премудрым «мужественным храбром». » Фраза двусмысленная. Иная расстановка слов сразу бы её исправила: «Вот почему Стефан Пермский называется «мужественным храбром» Епифанием Премудрым. » Или ещё лучше так: «Вот почему Епифаний Премудрый называет Стефана Пермского «мужественным храбром»».
Внимание читающего должно быть сосредоточено на мысли автора, а не на разгадке того, что автор хотел сказать. Поэтому чем проще, тем лучше. Не следует бояться повторений одного и того же слова, одного и того же оборота. Стилистическое требование не повторять рядом одного и того же слова часто неверно. Это требование не может быть правильным для всех случаев. Язык должен быть, разумеется, богат, и поэтому для разных явлений и понятий нужно употреблять разные слова. Употребление одного и того же слова в разном значении может создать путаницу. Этого делать не следует. Однако если говорится об одном и том же явлении, слово употребляется в одном и том же значении, вовсе не надо его менять. Конечно, бывают сложные случаи, которые нельзя предусмотреть каким-либо советом. Бывает, что одно и то же понятие (а следовательно, и одно и то же слово) употребляется от бедности самой мысли. Тогда, разумеется, если нельзя усложнить мысль, то надо прийти на помощь мысли стилистически, разнообразя словами тупо вертящуюся мысль. Лучше всего помогать мысли самой мыслью, а не вуалировать словом скудоумие.
Ритмичность и удобочитаемость фразы! Люди, читая, мысленно произносят текст. Надо, чтобы он произносился легко. И в этом случае основное – в расстановке слов, в построении фразы. Не следует злоупотреблять придаточными предложениями. Стремитесь писать короткими фразами, заботясь о том, чтобы переходы от фразы к фразе были лёгкими. Имя существительное (пусть и повторенное) лучше, чем местоимение. Избегайте выражений «в последнем случае», «как выше сказано» и прочее.
Бойтесь пустого красноречия! Язык научной работы должен быть лёгким, незаметным, красивости в нём недопустимы, а красота его – в чувстве меры.
А в целом следует помнить: нет мысли вне её выражения в языке, и поиски слова – это, в сущности, поиски мысли. Неточности языка происходят, прежде всего, от неточности мысли. Поэтому учёному, инженеру, экономисту – человеку любой профессии следует заботиться, когда пишешь, прежде всего, о точности мысли. Строгое соответствие мысли языку и даёт лёгкость стиля. Язык должен быть прост (я говорю сейчас об обычном и научном языке – не о языке художественной литературы).
Цитируется по:
Примечания:
1 С вопросом о психологии языковой грубости вы можете ознакомиться в моей работе: «Арготические слова профессиональной речи» в кн.: Развитие грамматики и лексики современного русского языка. М., 1964. С. 311 – 359.
Новое в блогах
ПРедательство академика Лихачёва
Предательство русской интеллигенции и «история совести» академика Лихачёва
Предлагаемый ниже текст был написан ещё при жизни Д. Лихачёва.
Вот перед нами ленинградский академик, считающий себя великим гуманистом. Он также боролся доступными ему средствами с людьми, подписавшими «Слово к народу» (Советская Россия. М., 1991. Июнь — июль. С. 1).
В ряду черниченок и нуйкиных подписывал доносы правителям, публиковавшиеся потом в продажной, как и телевидение, «демократической» прессе. Мне казалось, что он заблуждается по простоте душевной, несмотря на свой академический интеллект.
Но нет, сегодня он говорит громко и открытым текстом: нынешний правитель — не диктатор, он — самый порядочный и гуманный из всех, самый добрый, честный и умный.
Полно, академик! А клятвопреступничество и ложь на каждом шагу, а надругательство над великой страной, а нищета, кровь, слезы народа? Ваши аргументы я знаю: Соловки!
Николай Иванов. Время фарисеев // Завтра. М., 1994. Апрель. № 13(18). С. 5.
Имя академика Дмитрия Сергеевича Лихачева окружено множеством прекраснодушных мифов.
В России, во Франции и США, да и во всем мире этот человек считается недостижимым простым смертным идеалом высочайшей нравственности русской интеллигенции.
Ничего другого и в мыслях не допускается! Как же: почетный гражданин Санкт-Петербурга, «совесть русской интеллигенции»!?
Так кто же Дмитрий Сергеевич Лихачев на самом деле? Родившийся 28 ноября 1906 года в Петербурге в семье русского инженера Сергея Михайловича Лихачева и крещеной еврейки Веры Семеновны (до крещения — Сарры Сауловны)1,
Лихачев получил хорошее воспитание и образование в русской среде и пополнил собою ряды маргинальной советской интеллигенции, заменившей после 1917 года русскую дворянскую интеллигенцию.
Ныне Дмитрий Сергеевич Лихачев представляет в Петербурге «аристократию духа», он — человек заслуженный и влиятельный.
Вот его краткий послужной список: заведующий Отделом древнерусской литературы Института русской литературы (Пушкинский Дом) АН СССР (ныне — РАН), профессор, доктор филологических наук, Академик Российской Академии наук (с 1970 г.), Иностранный член Болгарской, Венгерской, Сербской академий наук, Член-корреспондент Австрийской, Американской, Британской, Итальянской Деи Линчеи, Геттингенской академий наук, Научного Философского общества США, почетный доктор университетов — Будапештского, Карлова, Сиенского, Софийского, Торунского, Оксфордского, Цюрихского, Эдинбургского, Герой Социалистического Труда, дважды лауреат Государственных премий, Лауреат Государственной премии Российской Федерации и многих международных наград, орденоносец, Член Союза писателей России, Председатель Пушкинской комиссии, Почетный гражданин Санкт-Петербурга, Ареццо, Сиены, Милана, бывший председатель серии «Литературные памятники» АН СССР, бывший председатель «Фонда культуры», в прошлом — Народный депутат Верховного Совета СССР и Ленгорсовета и т. д.
Им написано более 1 тысячи книг и статей; Лихачев часто выступает по телевидению и на радио, о нем снимают фильмы; его именем называют планеты. Он признанный эталон русской интеллигенции Санкт — Петербурга.
Начало его головокружительной карьеры относится к 1920-м годам.
В двадцатые годы Лихачев — студент историко-филологического факультета Ленинградского университета — посещает промасонский кружок «Хильфернак» и масонскую ложу «Космическая академия», где изучает философию и оккультные науки.
В начале 1928 г. он был арестован органами ГПУ и провел несколько лет в заключении на Соловках и на Беломорско — Балтийском канале. Вскоре после убийства Кирова он возвращается в Ленинград (8.12.1934) и по просьбе отца, замдиректора типографии на Красной улице, был полностью реабилитирован уже в 1935 году.
Работал он вначале ученым корректором и редактором Отдела общественных наук Издательства Академии наук СССР, где вел подготовку к изданию капитального труда академика А. А. Шахматова «Обозрение русских летописных сводов XIV–XVI вв.» (1938).
Огромные знания, такт и вежливость, ловкость и артистизм поведения помогли Лихачеву снискать расположение академика А. С. Орлова, тогда замдиректора ИРЛИ — Пушкинского Дома АН СССР. Орлов пригласил Лихачева на работу в институт вначале делопроизводителем в канцелярию, а потом — младшим научным сотрудником в Сектор древнерусской литературы.
Тогда, в мае 1938 г., Лихачев собственноручно на пяти страницах написал объяснительную записку в Дирекцию о том, что он делал в лагере. Автор этих строк познакомился с личным делом Лихачева1 весной 1968 г., когда временно исполнял обязанности ученого секретаря института.
Из этого документа следовало, что Лихачев занимал в ГУЛАГе высокие административные должности замзава Криминалистической лаборатории Соловков и заведующего такой же лаборатории на Беломорканале.
По свидетельству заключенных, это было отделение ГПУ, которое с помощью местных осведомителей собирало сведения о «перековавшихся» и «неперековавшихся» заключенных, и затем составляло списки «на жизнь» или «на смерть», решая тем самым судьбу осужденных.
Сведения о том, что Лихачев служил сексотом и имел кличку «Штольц», сообщил солагерник Лихачева Трофим Макарович Купоров (ум. 1943); он рассказал об этом своей дочери, а дочь — сыну — Вадиму Петровичу Авдееву, ныне инженеру, проживающему в Москве.
Сексотом называл Лихачева другой заключенный, позднее писатель Олег Васильевич Волков, доживший до 96 лет (ум. 1996 г.).
Лихачев в 1989 г. обратился в Ленинградский Обком КПСС к одному из секретарей (Юрию Александровичу Денисову), с просьбой защитить его от «навета» Волкова. Денисов и его помощник занялись расследованием, обратившись к архивам КГБ, и вскоре объявили Лихачеву свое решение: для защиты нет оснований, документы говорят о том, что Лихачев в лагере действительно работал на органы ГПУ — НКВД.
Судя по записке 1938 г., начальство осталось довольно работой Лихачева, и он был досрочно освобожден с похвальной характеристикой. Последняя сыграла немаловажную роль при возвращении домой (в Ленинград не мог вернуться человек, пораженный в правах!) и при поступлении на работу в то время, когда Ленинград после убийства С. М. Кирова охватила волна репрессий.
В дальнейшем, получив работу в престижном академическом институте, единственном крупном научном центре по русскому литературоведению, Лихачев стал действовать умело, расчетливо, хладнокровно, порой жестоко, устраняя со своего пути неугодных ему сотрудников.
Его карьере способствовала творческая дружба с пожилой членом-корреспондентом АН СССР В. П. Адриановой-Перетц; Варвара Павловна признавалась мне тогда: «Знаете, Дмитрий Сергеевич был красив как херувим!»
Вскоре, в 1944 г., когда страна еще воевала, Лихачев защитил кандидатскую диссертацию, а в 1947 г. — докторскую. Темами диссертаций было исследование новгородских и общерусских летописных сводов с использованием работ покойных ученых М. Д. Приселкова и В. Л. Комаровича: своего Лихачев внес очень мало.
В 1954 г. В. П. Адрианова-Перетц передала Лихачеву заведование сектором древнерусской литературы; постепенно Лихачев прибрал к рукам весь институт, его влияние стало огромным и распространилось не только на историко-филологическую науку в нашей стране, но и на науку за рубежом.
Ходовым среди сотрудников института было мнение о Лихачеве как об ученом средней руки, но интригане, который обладает властью, чтобы мешать другим людям стать учеными.
Директор Пушкинского дома В. Г. Базанов на Ученом совете осенью 1972 г. назвал Лихачева «международным интриганом», имея в виду его дела в Болгарии.
Много полезных начинаний сотрудников — научных планов, готовых книг, монографий, статей, проектов серий — было остановлено и кануло в Лету из-за Лихачева. Обожая лесть, он был нетерпим к критике и расправлялся с сотрудниками, которые имели собственные научные взгляды и суждения.
Так, например, в 1972 г. Лихачев пытался разрушить набор моей книги «Козма Пресвитер в славянских литературах», печатавшейся Издательством Болгарской Академии наук в Софии, но был остановлен.
Крупный ученый — археограф В. И. Малышев горько жаловался мне, что Дмитрий Сергеевич «поломал всю его жизнь», запретив официально работать над справочником «Летопись жизни и творчества протопопа Аввакума»; это была трагедия одного ученого и торжество безнравственности другого.
«У меня в жизни, — говорил Лихачев в телеинтервью на «Семейном канале» (ноябрь, 1995 г.), — правил не было. Правила приходится нарушать».
Выдающийся знаток древнерусской литературы, профессор Ленинградского университета И. П. Ерёмин готовился к поездке в Софию на V-й Международный съезд славистов с докладом «О византийском влиянии в болгарской и древнерусской литературах IX–XII вв.». Неожиданно он узнал, что его имя вычеркнуто из списка Советской делегации.
Ученый скоропостижно скончался от приступа стенокардии 19 сентября 1963 г. Игорь Петрович был лучшим специалистом по древнерусской литературе в институте, но ужиться с Лихачевым он никогда не мог.
Помню, как 13 мая 1957 г. на III Всесоюзном совещании по древнерусской литературе во время доклада Д. С. Лихачева «О зарождении литературных направлений в русской литературе» И. П. Ерёмин встал со своего места в президиуме и вышел из зала. Я догнал его на лестнице и от имени Лихачева попросил вернуться. Ерёмин отвечал, что все его мысли раскрадены, и ему нечего делать на конференции.
Позднее Ерёмин, лекции которого я слушал в университете, пригласил меня в кафе и там рассказал об ошибочности работ Лихачева в области поэтики и о необходимости заниматься изучением ораторской прозы и церковных жанров с учетом литературы и поэтики Византии.
Как ученый Лихачев был неглубок, более известен как эклектик, эссеист и имитатор. Так при разработках теории возникновения русской литературы из деловой письменности (кстати, ошибочной) Лихачев многое заимствовал из работы Сталина «Марксизм и вопросы языкознания» (1951).
Долгое время (до 1956 г.) он часто произносил хвалебные речи в честь Иосифа Виссарионовича на собраниях. «Вождь всех времен и народов» был кумиром души советского ученого, как и поэт Борис Леонидович Пастернак, чей фото-портрет стоял на его письменном столе.
В поэтике Лихачев кое-что заимствовал у Андрэ Грабаря, И. П. Ерёмина, Ганса Мейергоффа, Эрнста Роберта Курциуса, в стилистике — у А. С. Орлова, В. П. Адриановой-Перетц, Д. И. Чижевского (которого он критиковал), а также у своей аспирантки О. Ф. Коноваловой.
Так в докладе Лихачева «Некоторые задачи изучения Второго югославянского влияния в России» (1958) основные мысли и примеры были заимствованы без ссылок из диссертации Коноваловой, перед этим жестоко раскритикованной в Секторе древнерусской литературы.
В текстологии Лихачев кое-что заимствовал у А. А. Шахматова и М.О. Скрипиля, жестоко им раскритикованного в Секторе древнерусской литературы. Характерным для Лихачева было непрерывное продуцирование различных идей, по большей части ошибочных, которые он любил облекать в изящные, привлекательные формы.
При этом он не учитывал глубинных процессов развития древнерусской литературы как литературы средневековой, церковной, зависящей от византийской и древнеславянских литератур; церковная эстетика и богословие Древней Руси им игнорировались; им выбирались и изучались светские жанры, по преимуществу.
Отсюда искажения в изложении истории древнерусской литературы, поверхностность, модернизация. Многочисленные «идейки» Лихачева мешали воспринимать подлинное содержание и красоту бессмертных творений древнерусской литературы, таких, например, как «Слово о Законе и Благодати» митрополита Илариона Киевского, житий, торжественной и учительной проповеди, церковных преданий и сказаний, гимнографии и т. п.
А начинал он в 1940-е годы как ученый-патриот, автор книг об обороне древнерусских городов (1942), о национальном самосознании Древней Руси (1945), о Новгороде Великом (1945), о культуре Древней Руси (1946), о «Повести временных лет» (1950), о «Слове о полку Игореве» (1950) и т. д.
В дальнейшем, начиная с 1960-х годов, и ближе к 1970-м, Лихачев как мыслитель постепенно склонялся к западничеству и к утверждению космополитических идей, в частности, примата общечеловеческих ценностей над национальными.
В итоге, Лихачев модернизировал древнерусскую литературу и тем самым исказил ее, оторвав Древнюю Русь от ее корней — от православия и народности, от фольклора и народной книги. Таким образом, надолго был им запрограммирован тупиковый характер развития этой научной дисциплины.
Своему избранию в академики Лихачев обязан Кандидату в Члены ПолитбюроЦК КПСС Петру Нилычу Демичеву. Последний в 1960-е годы пообещал Лихачеву содействие в избрании, если Лихачев поможет разгромить концепцию о «Слове о полку Игореве» московского профессора А. А. Зимина. Труд Зимина был выпущен в свет в трех томах ротапринтом в количестве 101 экз. и распространялся летом 1964 г. среди ученых по особому списку.
Лихачев помог: концепцию Зимина раскритиковали на заседаниях специального совещания в Отделении исторических наук АН СССР в Москве в октябре 1964 г. Критика взглядов Зимина публиковалась на страницах изданий Сектора древнерусской литературы, во многих журналах, газетах и сборниках.
В конце 1970 г. избрание Лихачева состоялось, и он, как говорили, «приблизился к небожителям». Более 40 лет академик Лихачев безраздельно господствует в Пушкинском Доме, диктуя, кого и куда нужно принимать и выбирать, а кого — не нужно, кого и куда посылать и направлять, кого и — нет, кого, как и где печатать, кого и чем награждать, а кого и увольнять и не переаттестовывать.
Он часто действовал через партбюро и профком, аттестационную комиссию, комиссию по международным связям, имея там верных людей, через дирекцию, которая его слушалась, особенно, ученые секретари, среди которых «выделялся» пьяница В. П. Вильчинский.
Власть Лихачева порой приобретала международный характер, а его рекомендации оказывались решающими при избрании ученого на высокую должность (например, Ф. Вигзелл на должность профессора в Лондонский университет). Его популярности способствовали многочисленные зарубежные поездки по странам Европы с лекциями и иногда — с политическими речами, например, о необходимости отмены смертной казни.
В Болгарии советскому академику удалось стать другом диктатора Живкова и получить от Болгарского государства множество наград и почетных званий, хотя по болгаристике у Лихачева почти нет научных работ. Также было и в других странах, например, в Италии, Англии, Германии, Австрии. Успехам помогали и личные связи: внучка Лихачева Вера Тольц работает на радио «Свобода» и имеет тесные связи с ЦРУ и «Моссад».
В начале «Перестройки» советский академик сумел перестроиться и стать другом семьи Горбачева. Раиса Максимовна Горбачева стала заместительницей Лихачева по «Фонду культуры».
Используя свои громадные связи и авторитет, Лихачев сумел войти в правящую элиту страны, взяв на себя отчасти формирование новой идеологии.
Отвечая на вопрос одного предпринимателя, русского американца, почему он раболепствует перед сионизмом, Лихачев отвечал:
«Да ведь какая сила?! Разве можно против неё пойти?»
Действуя как «агент влияния», Лихачев стал часто выступать по телевидению, на радио, со статьями и заметками в журналах и газетах, стремясь воспитать идеологов-западников, «граждан мира», поборников общечеловеческих ценностей в культуре, бездуховных исполнителей антинародных реформ.
В сознание людей настойчиво внедрялась мысль, что «дышать стало легче», говорилось, что права человека дороже всего, что национальными ценностями можно пренебречь ради общечеловеческих ценностей, что патриотизм не нужен, что «никогда наука не имела таких возможностей» (на фоне демонстраций голодных ученых).
Проповеди Лихачева способствовали росту у молодежи бездуховности, безразличия, антипатриотизма, потребительства.
Вся эта идеологическая работа бывшего поклонника Иосифа Виссарионовича была сродни идеологической диверсии А. Н. Яковлева, «прораба Перестройки», который широко и в течение многих лет пропагандировал через СМИ потребительское отношение к жизни, стремление к наживе, культ денежного мешка, вседозволенность и бездуховность, полное безразличие к судьбе многострадального русского народа, переживающего геноцид.
В эпоху Реформ началось беспримерное идеологическое наступление СМИ на Россию, когда защитники всего русского объявлялись «антисемитами» и «фашистами», когда началась охота за патриотически настроенными журналистами и учеными. Такого сатанинского натиска не знала человеческая история! А сегодня полки бездуховных граждан, называющих себя «гражданами мира», рыщут по стране, стремясь превратить ее в пустыню, согласно плану Генри дю Пре Лабушера.
В результате тотального идеологического разгрома национальные культурная и научная жизнь в Петербурге и Москве почти полностью парализованы, научно-исследовательская работа свернута, издания почти прекращены или отданы под контроль «Фонда Сороса» и зарубежных спецслужб.
Говорят, что даже в Пушкинском Доме якобы свила себе гнездо масонская ложа «Александр Пушкин». Если это так, то я не удивлюсь святотатству: семена пали на удобренную почву.
Весной 1989 года сердобольный Лихачев первый протянул руку помощи «Фонду Сороса»: Запад приказал — Лихачев ответил: «Есть!».
Было заключено соглашение с Советским фондом культуры во главе с Лихачевым и Раисой Горбачевой. В результате возникла ассоциация «Культурная инициатива» с почти неограниченным кругом полномочий.
В числе проектов были застройки городов, изучение истории сталинского периода, создание библиотек для юношества и учебников, изучение движения «люберов», работа по реабилитации диссидентов и т. п.
Так с помощью Сороса в 1997 году три полукровки — Двойрис, Смирнов, Лихачев создали подрывную «научную» академию «Гремландию» с целью промывки патриотических мозгов и замены их мыслями космополитическими да еще с сионистским запашком.
На деле все обернулось отчаянной русофобией и насаждением всего прозападного, антирусского взамен жалких подачек, называемых грантами.
Наконец, помощь Сороса лопнула в сентябре 1998 г. С легкой руки Лихачева появился отвратительный тип ученого, — сервилиста, стоящего на пороге «Фонда Сороса» с протянутой рукой и желающего угодить своим западным хозяевам любой ценой, вплоть до предательства.
Именно такие люди появились и в Пушкинском Доме. Это они сегодня владеют Пушкинским Домом и его богатствами и всем в науке и культуре страны! Это они все переворачивают на антирусскую изнанку, уничтожая тем самым Россию!
Благодаря Лихачеву, из российских архивов ученым Запада предоставлялись копии ценнейших документов и источников по истории культуры и литературы России. Многотомные сочинения Лихачева и отдельные книги выходят во множестве и большими тиражами в России и за рубежом в то время как ученые-патриоты, имеющие ценные наработки и предложения, так и не могут напечатать ни строчки.
Такое положение вещей устраивает бывшего советского академика, ныне общепризнанного либерала и демократа. Золотой дождь денежных премий, гонораров, грантов и наград зато никогда над ним не иссякал: при всякой власти Лихачев жил привольно и богато, имел спецмедобслуживание, машину, дачу, спецповаров в санаториях и т. п.
Тем не менее, обладая круглым счетом в «Ллойд-банке», Лихачев любит в публичных выступлениях подчеркнуть свои материальные затруднения, любит показывать тележурналистам свою не отремонтированную квартиру; это не мешало ему всю жизнь требовать от издателей своих трудов сверхгонорары, даже, несмотря на то, что сомнительной ценности и свежести продукция печаталась порой уже в десятый раз! А ценные работы ученых — патриотов пылятся в архивах, не печатаются.
Как идеолог-западник, академик часто выступает с поддержкой политического курса «реформ», и с осуждением духовной оппозиции Русского народа, например, писателей Валентина Распутина и Василия Белова, которых он причисляет без всяких к тому оснований к ксенофобам, а представителей патриотических творческих союзов клеймит «фашистами».
Он не раз демонстрировал свои симпатии русофобам: академику А. Д. Сахарову и Елене Боннэр, «сексуальному патриоту» Хазанову, «космополитической патриотке» Г. В. Старовойтовой. Эти выступления снискали Лихачеву народную нелюбовь.
Крах продажной интеллигенции России с ее бесплодной Идеей «Интернациональной культуры», подхваченной генералом Лебедем и чемпионом мира по шахматам Гарри Кимовичем Каспаровым — Вайнштейном, блестяще показал писатель — публицист Владимир Бондаренко в книге «Крах интеллигенции или Записки Зоила» (М.: Палея, 1995). Некоторые главы метко названы — «Червивое поколение», «Импотенция непротивления». Заголовки эти убивают наповал современных учеников Геббельса, российских иуд в тогах рафинированных интеллигентов.
Например, одно из последних телешоу академика Лихачева было посвящено отсутствию воспитательной роли культуры сегодня. «Совесть русской интеллигенции» ни разу не сказал правды 5 июня 1997 г.
Сионские выкормыши отняли у народа не только хлеб, но и достоинство, образование, лишили культуры, превратили в рабов и зомби, униженно восхваляющих царя Давида и всю кротость его! Неправда в сочетании с халтурой и бессовестностью стала содержанием «лихачевщины» как уродливого и опасного социального явления наших дней. Ей посвящены клеймящие ее статьи в патриотической прессе.
Прозревает и Запад. Об этом говорит недавняя критическая статья Иннокентия Смирнова в газете «The New York Times» о Лихачеве. Нет только дел: от разоблачения «лихачевщины» до замены ее Русской Национальной идеологией и культурой, которые воистину и с Богом спасут таки Русь!
Покойный академик-западник Михаил Гефтер опубликовал незадолго до своей смерти «Кодекс гражданского сопротивления» (Московские новости. М., 1995. № 15), в котором он осудил псевдодемократию и всеобщий развал в стране.
Академик Лихачев не снизошел до гражданского протеста, он остался в стане «яйцеголовых». И все это потому, что был уже заангажирован промасонскими политическими организациями «Выбор России» и «Международный Русский пен-центр».
Потому Дмитрий Сергеевич в свое время рукоплескал «лучшему немцу года» и Нобелевскому лауреату Горбачеву и затем его преемнику Ельцину.
Лихачев осудил лжепутч августа 1991 г. и приветствовал октябрьский расстрел парламента в 1993 г.:
«Больше расстреливайте!» — призывал он по телевидению.
Это он подписал пресловутое «Антифашистское письмо» в конце 1994 г., направленное против свободы русского народа. Тем самым, он как бы взял на себя моральную ответственность за злодеяния псевдодемократии в России.
Человек без принципов, он в телеинтервью позволяет себе такие, например, пророческие высказывания: «Россия будет как арабская нищая страна, угрожающая Европе». За это он был щедро награжден. Вспоминается история последнего награждения престижным Орденом св. Андрея Первозванного в октябре 1998 г.
Первоначально в числе первых кандидатов назывались в правительственных кругах имена демократа-виолончелиста Мстислава Ростроповича, участника расстрела Белого дома генерала Анатолия Романова и Лихачева. Ельцин выбрал Лихачева за то, что тот «оказал ему неоценимые услуги» в деле захоронения останков царской семьи в Петербурге 17 июля 1998 г., призвав покаяться над костями царя-мученика как раз того самого человека, который вместе с Соломенцевым отдал приказ на уничтожение Ипатьевского дома в Свердловске в 1977 г.
На самом же деле в Петербурге были захоронены останки неизвестных людей, поскольку подлинные царские мощи еще не найдены. Таково мнение специалистов. (Подробнее см.: Тайны Коптяковской дороги. Дело веры. Информационно-аналитический сборник № 2. Материалы к рассмотрению вопроса о так называемых Екатеринбургских останках, предположительно принадлежащих к Членам Царской Семьи и верным слугам Их. М.: Купина, 1998).
Но масонам во чтобы то ни стало было необходимо разыграть спектакль при участии «отца нации» для того чтобы хоть как-то повысить падающий рейтинг доверия скомпрометированной власти. Потому и надобился масон высокой степени Лихачев чтобы «призвать к порядку» масона не менее высокой степени.
И последовала телеграмма: прибыть в Питер и покаяться. Ельцин (уничтожитель Ипатьевского дома) подчинился, прибыл в город на Неве, покаялся, а чуть позднее вспомнил о старце и повесил ему на грудь еще один орденок.
Кстати, награждение Лихачева Орденом св. Андрея Первозванного выглядело кощунственно и вызвало в народе чувство возмущения. 7 октября 1998 г. митингующие студенты в день всенародного протеста несли по Невскому проспекту плакат с надписью «Лихачев — враг народа». Какого народа? Конечно, не еврейского, а русского!
Биография Лихачева-академика весьма типична для удачливого представителя советской маргинальной интеллигенции, оторвавшейся от Русского народа и его многовекового исторического сознания, пережившей множество ломок и приспособившейся к любой власти лишь бы уцелеть, а при случае — учить и создавать себе подобных интеллигентов.
Что же это за интеллигенция, которая в России пошла против своего народа? Откуда она взялась?
Слово «интеллигенция» — латинское и означает «людей умственного труда», иначе говоря, «производителей и носителей идей». Это понятие в России ввел П. Д. Боборыкин в 1860-е годы.
Интеллигенция никогда не была классом, а только прослойкой между классами, которая пополнялась выходцами из других сословий — дворян, буржуа, разночинцев.
Ее промежуточное, неустойчивое положение сказалось на ее двойственной природе: с одной стороны, смелость и самоотверженность в отстаивании и разработке передовых идей российских цивилизаций в различных областях науки, техники, государственного и культурного строительства вообще, с другой стороны, подверженность шатаниям и чуждым влияниям, непостоянство и сервилизм перед власть предержащими и имущими.
Отсюда — инфантильность и склонность к предательству интересов России и русского народа, который их вскормил и воспитал. Вы скажете, читатель, это ведь не народ, а толпа! Да, толпа в толпо-элитарном государстве, которая перестала быть народом, потому что потеряла народное самосознание.
Интеллигенция у нас первая отвернулась от Бога и ударилась в нигилизм, масонство, мистицизм и оккультные науки, восприняла сионизм.. Все это в немалой степени способствовало уничтожению Пятой Российской цивилизации, а затем и Шестой (см. главу 1).
Последнее преступление произошло на наших глазах вопреки общенародному референдуму от 17 марта 1991 года, когда 76 % населения высказалось за сохранение Советского Союза как государства.
От преступлений вождей русский народ страдал первым и больше всех. Но зомбированной и сионизированной «русской» интеллигенции это было все равно, так как она лишена национального чувства и национального выбора.
Корыстолюбие и продажность интеллигенции сыграли отрицательную роль. «Трагедия нашей интеллигенции, — пишет В. Межуев, — в том, что она всегда мыслит в собственных масштабах, все время ставит себя в центр истории, а не на обочину, и пытается соразмерить историю только со своими интересами». (СПб. ведомости. 1955. № 45(973). 10.03. С. 4).
Отсюда стремление продажной части интеллигенции к охаиванию и оплевыванию своей истории, к бесовскому нигилизму по отношению к своим национальным корням и ценностям. Пальму первенства здесь держат журналисты.
В начале 1993 года мне пришлось дать интервью корреспонденту газеты «Россиянин» Д. Н. Меньшикову, которое тот озаглавил: «У интеллигенции нет единства во взглядах и поведении». (Россиянин. СПб., 1993. № 2. С. 2). И сегодня приходится повторять то же самое.
Бросается в глаза отчужденность интеллигенции от народа, с каждым годом становящаяся все больше и больше, и как следствие этого отчуждения возникают следующие явления:
1. равнодушие и неспособность интеллигенции осознать специфические проблемы русского общества, а тем более решить их;
2. деформированность сознания интеллигенции, возникшая в условиях тоталитаризма и посттоталитаризма, особенно, «Реформ», принявших уродливые формы;
3. консерватизм сознания интеллигенции, что приводит к нетерпимости и агрессивности поведения;
4. склонность к анархии, ориентированной на разрушительные крайности;
5. доминирование борьбы над согласием в среде интеллигенции;
6. увлечения мифами и мифологемами западного происхождения;
7. тотальная профессиональная некомпетентность в политике, экономике, науке и культуре, и как следствие, бездуховность на всех уровнях;
8. склонность всех поучать с целью приведения нормальной жизни к «театру абсурда». В итоге полная деградация сознания «русской» интеллигенции и ее последующее вырождение.
Ни для кого не секрет, что Россия, ее народ, государственность, цивилизация сегодня поставлены у края пропасти. Кто и как это сделал с Россией, теперь хорошо известно (см. главы 22 — 24).
Сама интеллигенция тоже находится на грани исчезновения, так как, уничтожая народ, она уничтожает и себя. Однако далеко не все люди согласны умирать.
Потому и существуют в России два противоборствующих лагеря: один — патриотов — государственников, то есть тех, кто за Россию, и другой — псевдодемократов, «граждан мира», тех, кто против России.
Среди бывших «демократов» есть немало заблуждающихся, которые под влиянием вражеской пропаганды изменили своему народу, но потом одумались и раскаиваются, видя развалины и пепелище на месте великой в прошлом России.
Среди зомбированной части интеллигенции выделяются откровенно космополитствующие масоны и «агенты влияния». Они одновременно и рабы, и заложники своих собственных псевдоидей. Живя в мире призраков, они впитывают в себя отрицательную энергию и превращаются в этаких энергетических вурдалаков.
Что же касается академика Лихачева, то он относится к тем совестливым перевертышам, которые «не то, чтобы… ненавидят Россию; при случае они не прочь сказать, что очень даже ее любят. Вот только им стыдно, что их отечество столь «недемократично».
А так как высшей ценностью для них является не отечество, а «права человека», то они и служат послушным и благодатным материалом для всех антирусских и антироссийских акций, проводимых под флагом демократии. Идеальное оправдание словом и делом им дал Д. С. Лихачев». (ВОЛЧАНИНОВ С. Что такое демократы // Историческая память. СПб., 1992. № 2. С. 9).
Из книги Ю.К. Бегунова „Тайные силы в истории России”.